..
Мирья принесла кофе.
— А из тебя, Матти, вышел бы оратор что надо,— заметил Танттунен.— Жаль только, что аудитория на этот раз маловата: я да Мирья.
— И больше ты ничего не скажешь?
Все внимание Танттунена было обращено на кусок сахара, который он положил в чашку с кофе. Только убедившись, что сахар растаял, секретарь не спеша ответил:
— Безусловно, ты во многом прав. Но сам знаешь, что советские артисты и лекторы у нас бывают очень и очень редко, а программа у них так перегружена, что мы при всем желании не можем послать их во все местечки. Что касается кинокартин и литературы... И тут ты прав, У нас уже был разговор. Этими делами занимается госпожа Халонен. Она не успевает, да и нельзя от нее многого требовать — она же не состоит в штате.
Мирья робко возразила:
— Простите, но госпожа Халонен работает не ради денег. Она бескорыстно, из самых чистых побуждений отдается работе общества. Она говорит, что нет благороднее работы, чем наша.
Танттунен кивал, соглашаясь с Мирьей, хотя на его губах и промелькнула скрытая усмешка. Отец нахмурился, но ответил уклончиво:
— Конечно... Когда она говорит о мире и дружбе с Советским Союзом, ее стоит послушать. И это говорит она от чистого сердца. Но мне все же кажется, что...— Матикайчен несколько недоуменно посмотрел на дочь,— что к культурным связям с Советским Союзом, ко всему, что исходит оттуда, она относится с опаской, сомнениями... Впрочем, тебе лучше ее знать,— обратился он опять к Танттунену.
— Да, да,— рассеянно отвечал секретарь, занятый своим кофе: он внимательно следил за тем, чтобы не перелить сливок. И, видимо, ему удалось налить их ровно столько, сколько нужно, потому что, удовлетворенный, он опять вернулся к разговору:
— У вас тоже такая паршивая погода?
— Случается. Но лето еще свое возьмет.
— Да, конечно.
И Танттунен опять перешел к делам общества:
— Тут один коммерции советник вернулся из поездки по Советскому Союзу. Я попросил его выступить у нас, рассказать о своих впечатлениях. Он обещал, но о дне выступления не условились. Сегодня я зайду к нему, договоримся. Приходи, послушай.
— Я-то знаю, что коммерции советники скажут. И все же охотно пришел бы, конечно, но не знаю, смогу ли. Все вечера заняты. Ну что ж, у меня всё. Иди к своему коммерции советнику. Мы тут еще с Мирьей потолкуем.
Оставшись одни, Мирья и Матти посидели молча. Потом отец сказал:
— Да, стара стала мама и все тоскует. Только и думает о тебе да об Алинанниеми. А тебя дома нет.
— Бедная мама,— тихо сказала Мирья, отвернувшись к окну.
— Когда же Нийло построит свой дом? — осторожно поинтересовался отец.
— Когда будет работа и деньги.
Отец опять помолчал, потом сказал:
— Я прошу тебя, Мирья, только не забывай маму.
— Ну папа... Ну зачем ты такое...
Мирья повернулась к отцу. На глазах ее были слезы.
— А как ты здесь, в городе?
— Что я... Госпожа Халонен заботится обо мне, иногда даже слишком.
— Так, так. Хорошо,— но по голосу отца чувствовалось, что это не так уж хорошо.
— И Танттунен хорошо ко мне относится. Напрасно ты его ругаешь. Его нужно понимать.
— Я-то его знаю. Было бы неплохо, если бы и ты поняла его по-настоящему... Но мне, пожалуй, пора на автобус.
— Может, зайдем в госпоже Халонен? Кофе попьем.
— Да нет, не стоит. Да и некогда уже. Ну, всего хорошего.
Матикайнен попрощался с дочерью и, не оглядываясь, вышел. Мирье стало грустно. Она решила про себя, что все следующее воскресенье проведет с матерью. Может, забежит к Лейле, но только на минутку.
Потом задумалась: что же отец имел в виду, говоря, что Танттунена надо понимать по-настоящему. И что же он за человек?
Когда-то давно Танттунен работал токарем, потом учился в коммерческом училище, но коммерсантом не стал, а пошел в социал-демократическую газету. Во время войны он отмежевался от социал-демократов, но к коммунистам не примкнул.
Казалось, Танттунену никакого дела нет до того, что происходит в городе. Но стоило кому-нибудь нелестно отозваться о Советском Союзе, как секретарь преображался. Он весь выпрямлялся, серые глаза его загорались огоньком, который не предвещал ничего хорошего. Правда, и в этих случаях он старался говорить вялым голосом, даже зевал. 11о Мирья знала, что это спокойствие напускное — внутри у секретаря все клокотало и кипело.
Однажды вечером — было это в первые дни работы Мирьи — они остались вдвоем. Секретарь, весь в густых клубах табачного дыма, что-то старательно писал, потом вдруг отодвинул бумаги в сторону и долгим, пристальным взглядом, посмотрел на девушку. Мирье даже стало не по себе.
— А ты, говорят, советская? Что ж, это очень хорошо.
— Я же ничего не помню,— призналась Мирья.
— Это ничего. Я тоже в свое время ничего не знал, что это за страна, а теперь, как видишь, плохо или хорошо, работаю окружным секретарем общества, которое должно разъяснять людям, что это за страна и в каких отношениях с ней нам выгоднее быть. Да, Мирья, твоя страна, я говорю — Советский Союз, была для меня когда-то что быку красная тряпка. На зимнюю войну пошел как бык на красное — пригнув морду к земле и выставив вперед рога, с мычанием и ревом. И мне было плевать, какие козни строились против этой страны и какая незавидная роль отведена в них нашей Суоми. А я ведь как-никак считал себя журналистом и с умным видом поучал других.
«С чего он это мне?..» — Мирья не понимала, почему он исповедуется перед ней, молодой, неопытной девушкой. Словно угадывая ее мысли, Танттунен промолвил:
— Финляндия может жить только в дружбе с Советским Союзом. Я к тому, чтобы ты понимала, для чего существует наше общество.
Танттунен полистал бумаги какой-то рукописи.
— А почему ты теперь редко пишешь? — спросила Мирья.— Люди охотно читают твои статьи.
— Пописываю иногда. Да получается вроде Нового завета. Человеку, видишь ли, легче учить других, чем самому учиться. Когда учишь других, тебе за это платят, а когда сам учишься, то не один пот прольешь, да к тому же нередко учат битьем. Я это на своей шкуре познал. Меня много били. Был маленький — отец ремнем учил, стал большим — от Красной Армии досталось... Вот и научили уму-разуму.
От отца Мирья слышала, что Танттунен ночи напролет сидит за книгами. Да и сама она видела, что секретарь приходит на работу с припухшими веками. Говорили, что он удивительно хорошо знает все, что касается Советского Союза. Он самостоятельно овладел несколькими языками, свободно читал по-русски, но сам посмеивался: что за чертовщина — русские никак не могли его понять, когда он в Москве пытался обойтись без переводчика. А в Москве он бывал не раз — то в составе разных делегаций, то туристом.
— Вот к чему я это,— повторил под конец секретарь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Мирья принесла кофе.
— А из тебя, Матти, вышел бы оратор что надо,— заметил Танттунен.— Жаль только, что аудитория на этот раз маловата: я да Мирья.
— И больше ты ничего не скажешь?
Все внимание Танттунена было обращено на кусок сахара, который он положил в чашку с кофе. Только убедившись, что сахар растаял, секретарь не спеша ответил:
— Безусловно, ты во многом прав. Но сам знаешь, что советские артисты и лекторы у нас бывают очень и очень редко, а программа у них так перегружена, что мы при всем желании не можем послать их во все местечки. Что касается кинокартин и литературы... И тут ты прав, У нас уже был разговор. Этими делами занимается госпожа Халонен. Она не успевает, да и нельзя от нее многого требовать — она же не состоит в штате.
Мирья робко возразила:
— Простите, но госпожа Халонен работает не ради денег. Она бескорыстно, из самых чистых побуждений отдается работе общества. Она говорит, что нет благороднее работы, чем наша.
Танттунен кивал, соглашаясь с Мирьей, хотя на его губах и промелькнула скрытая усмешка. Отец нахмурился, но ответил уклончиво:
— Конечно... Когда она говорит о мире и дружбе с Советским Союзом, ее стоит послушать. И это говорит она от чистого сердца. Но мне все же кажется, что...— Матикайчен несколько недоуменно посмотрел на дочь,— что к культурным связям с Советским Союзом, ко всему, что исходит оттуда, она относится с опаской, сомнениями... Впрочем, тебе лучше ее знать,— обратился он опять к Танттунену.
— Да, да,— рассеянно отвечал секретарь, занятый своим кофе: он внимательно следил за тем, чтобы не перелить сливок. И, видимо, ему удалось налить их ровно столько, сколько нужно, потому что, удовлетворенный, он опять вернулся к разговору:
— У вас тоже такая паршивая погода?
— Случается. Но лето еще свое возьмет.
— Да, конечно.
И Танттунен опять перешел к делам общества:
— Тут один коммерции советник вернулся из поездки по Советскому Союзу. Я попросил его выступить у нас, рассказать о своих впечатлениях. Он обещал, но о дне выступления не условились. Сегодня я зайду к нему, договоримся. Приходи, послушай.
— Я-то знаю, что коммерции советники скажут. И все же охотно пришел бы, конечно, но не знаю, смогу ли. Все вечера заняты. Ну что ж, у меня всё. Иди к своему коммерции советнику. Мы тут еще с Мирьей потолкуем.
Оставшись одни, Мирья и Матти посидели молча. Потом отец сказал:
— Да, стара стала мама и все тоскует. Только и думает о тебе да об Алинанниеми. А тебя дома нет.
— Бедная мама,— тихо сказала Мирья, отвернувшись к окну.
— Когда же Нийло построит свой дом? — осторожно поинтересовался отец.
— Когда будет работа и деньги.
Отец опять помолчал, потом сказал:
— Я прошу тебя, Мирья, только не забывай маму.
— Ну папа... Ну зачем ты такое...
Мирья повернулась к отцу. На глазах ее были слезы.
— А как ты здесь, в городе?
— Что я... Госпожа Халонен заботится обо мне, иногда даже слишком.
— Так, так. Хорошо,— но по голосу отца чувствовалось, что это не так уж хорошо.
— И Танттунен хорошо ко мне относится. Напрасно ты его ругаешь. Его нужно понимать.
— Я-то его знаю. Было бы неплохо, если бы и ты поняла его по-настоящему... Но мне, пожалуй, пора на автобус.
— Может, зайдем в госпоже Халонен? Кофе попьем.
— Да нет, не стоит. Да и некогда уже. Ну, всего хорошего.
Матикайнен попрощался с дочерью и, не оглядываясь, вышел. Мирье стало грустно. Она решила про себя, что все следующее воскресенье проведет с матерью. Может, забежит к Лейле, но только на минутку.
Потом задумалась: что же отец имел в виду, говоря, что Танттунена надо понимать по-настоящему. И что же он за человек?
Когда-то давно Танттунен работал токарем, потом учился в коммерческом училище, но коммерсантом не стал, а пошел в социал-демократическую газету. Во время войны он отмежевался от социал-демократов, но к коммунистам не примкнул.
Казалось, Танттунену никакого дела нет до того, что происходит в городе. Но стоило кому-нибудь нелестно отозваться о Советском Союзе, как секретарь преображался. Он весь выпрямлялся, серые глаза его загорались огоньком, который не предвещал ничего хорошего. Правда, и в этих случаях он старался говорить вялым голосом, даже зевал. 11о Мирья знала, что это спокойствие напускное — внутри у секретаря все клокотало и кипело.
Однажды вечером — было это в первые дни работы Мирьи — они остались вдвоем. Секретарь, весь в густых клубах табачного дыма, что-то старательно писал, потом вдруг отодвинул бумаги в сторону и долгим, пристальным взглядом, посмотрел на девушку. Мирье даже стало не по себе.
— А ты, говорят, советская? Что ж, это очень хорошо.
— Я же ничего не помню,— призналась Мирья.
— Это ничего. Я тоже в свое время ничего не знал, что это за страна, а теперь, как видишь, плохо или хорошо, работаю окружным секретарем общества, которое должно разъяснять людям, что это за страна и в каких отношениях с ней нам выгоднее быть. Да, Мирья, твоя страна, я говорю — Советский Союз, была для меня когда-то что быку красная тряпка. На зимнюю войну пошел как бык на красное — пригнув морду к земле и выставив вперед рога, с мычанием и ревом. И мне было плевать, какие козни строились против этой страны и какая незавидная роль отведена в них нашей Суоми. А я ведь как-никак считал себя журналистом и с умным видом поучал других.
«С чего он это мне?..» — Мирья не понимала, почему он исповедуется перед ней, молодой, неопытной девушкой. Словно угадывая ее мысли, Танттунен промолвил:
— Финляндия может жить только в дружбе с Советским Союзом. Я к тому, чтобы ты понимала, для чего существует наше общество.
Танттунен полистал бумаги какой-то рукописи.
— А почему ты теперь редко пишешь? — спросила Мирья.— Люди охотно читают твои статьи.
— Пописываю иногда. Да получается вроде Нового завета. Человеку, видишь ли, легче учить других, чем самому учиться. Когда учишь других, тебе за это платят, а когда сам учишься, то не один пот прольешь, да к тому же нередко учат битьем. Я это на своей шкуре познал. Меня много били. Был маленький — отец ремнем учил, стал большим — от Красной Армии досталось... Вот и научили уму-разуму.
От отца Мирья слышала, что Танттунен ночи напролет сидит за книгами. Да и сама она видела, что секретарь приходит на работу с припухшими веками. Говорили, что он удивительно хорошо знает все, что касается Советского Союза. Он самостоятельно овладел несколькими языками, свободно читал по-русски, но сам посмеивался: что за чертовщина — русские никак не могли его понять, когда он в Москве пытался обойтись без переводчика. А в Москве он бывал не раз — то в составе разных делегаций, то туристом.
— Вот к чему я это,— повторил под конец секретарь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76