Я только что виделся с доктором, он сказал, что роды прошли легко.
— Легко — для него, — ответила Эмбер. Столько выстрадав, она ждала теперь понимания и сочувствия. — Но, пожалуй, я действительно неплохо себя чувствую.
— Конечно, дорогая. Недели через две вы и забудете, что родили ребенка. — Он поцеловал ее и вышел, чтобы дать ей отдохнуть. Через несколько часов прибыл Джералд и разбудил ее.
Хотя и несколько растерянный, он вошел с важным видом, щегольски одетый в костюм из бледно-желтого атласа. На рукавах и бриджах красовались банты из сотни ярдов лент, от него пахло туалетной водой. От кружевного шейного платка до серебряной шпаги, от шляпы с плюмажем до расшитых перчаток, он являл собой типичного франта, галантного кавалера, выведенного в Англии и усовершенствованного во Франции, завсегдатая Королевской биржи и ресторана Шатлен, гримерных и Ковент-Гардена: Стоило выйти на Друри-лейн, Пэлл-Мэлл или любую другую центральную улицу Лондона, и вы встречали дюжину точно таких же комильфо, похожих друг на друга, как братья-близнецы.
Он поцеловал Эмбер так, как это сделал бы любой случайный посетитель, и весело заметил:
— Ну что ж, мадам! Вы прекрасно выглядите для леди, которая только что родила! Eh bien
, а где же он, наш новый отпрыск дома Стэнхоупов?
Снизу, из детской, Нэн принесла младенца, лежавшего на подушке в длинной кружевной сорочке, свисавшей до полу. Пеленать вышло из моды при дворе, и ребенка заматывали, как мумию, так, что он едва мог дышать.
— Вот он? — почти вызывающе произнесла Нэн, но не передала ребенка Джералду, а держала его у себя на руках. — Не правда ли, он красивый?
Джералд наклонился рассмотреть мальчика, но руки держал за спиной. На лице Джералда были написаны растерянность и неловкость: он не знал, что сказать.
— Эй, здравствуй, молодой сэр! Гм, Боже мой, но у него же лицо красное?
— Ну и что! — резко осадила его Нэн. — У вас тоже было такое!
Джералд нервно отпрянул. Он боялся Нэн почти так же, как свою жену или матушку.
— Господь с вами, я не хотел никого обидеть, провалиться мне на этом месте! Он действительно очень даже красивый! Да, он похож, на свою мать, чтоб я пропал!
Ребенок открыл рот и начал кричать. Эмбер махнула Нэн рукой, и та поспешила отнести младенца обратно. Оставшись наедине с Эмбер, Джералд начал беспокойно ерзать. Он вынул табакерку — последний крик моды среди франтов — и приложил понюшку к ноздрям.
— Ну что ж, мадам, вы, конечно, хотели бы отдохнуть. Не смею больше задерживать вас. Видите ли, я договорился со знакомыми джентльменами пойти сегодня на спектакль.
— Конечно идите, милорд, обязательно. Благодарю, что навестили меня.
— Не стоит благодарности, мадам. Это вам спасибо, что приняли меня. Ваш покорный слуга, мадам. — Он снова поцеловал Эмбер — торопливый испуганный поцелуй в кончик носа, будто клюнул, — раскланялся и пошел к дверям. На полпути он остановился и посмотрел через плечо. — Между прочим, мадам, как мы его назовем?
— Если ваша светлость не возражает — Чарльз, — улыбнулась Эмбер.
— Чарльз? О! Ну да! Конечно, Чарльз… — Он поспешно вышел. Эмбер заметила, как, проходя через дверь, он вынул из кармана платок и вытер лоб.
Смотрины новорожденного превратились в торжественное событие.
В апартаментах Эмбер толпились первые лорды и леди Англии. Эмбер угощала их вином, пирожными, подставляла щеку для поцелуев и выслушивала преувеличенные комплименты. Гости были вынуждены признать, что новорожденный — вылитый Стюарт, но они со зловредным удовлетворением замечали, что ребенок такой же уродливый, каким был новорожденный король. Эмбер тоже не считала сына красивым, надеясь, что со временем он станет лучше. Главное заключалось в другом: он был похож, на Карла. Когда младенца крестили, Карл был крестным отцом и преподнес Эмбер серебряный столовый сервиз, простой и в то же время элегантный. И весьма дорогой. Новорожденный сын получил традиционный подарок — двенадцать серебряных апостольских ложечек.
Когда Эмбер оправилась от родов, она начала думать, как ей отделаться от свекрови, причинявшей массу хлопот и не оставлявшей ее в покое.
Люсилла не собиралась возвращаться к себе в деревню, вела себя крайне расточительно и, несмотря на предупреждение Эмбер, продолжала отсылать к ней торговцев для оплаты счетов. Эмбер не торопилась с оплатой, ибо в голове у нее зрел план, по которому баронессе пришлось бы самой позаботиться о себе. Она решила найти ей мужа. Люсилла по-прежнему много говорила о строгих манерах, которые были в годы ее юности, уверяла, что в ужасе от современных нравов, но тем не менее успешно приспосабливалась к законам безнравственного века. Ни одна актриса не носила столь низкого декольте, ни одна фрейлина не флиртовала столь открыто, ни одна куртизанка из театрального партера не красила лицо столь густо и вызывающе, как леди Стэнхоуп. Люсилла пустилась во все тяжкие и считала, что она привлекательна, как пушистый котенок.
Она не интересовалась мужчинами своего возраста, а предпочитала двадцатипятилетних юнцов, — веселых молодых парней, бахвалившихся тем, сколько девиц они лишили невинности, или тем, что раскроили голову ночному стражнику, когда тот пытался арестовать их за уличное хулиганство. Для баронессы они олицетворяли тот волнующий и радостный мир, который прошел мимо нее в молодые годы, и она отказывалась верить, что время изменило ее, ибо чувствовала себя такой же молодой, как они. Но если она не замечала разницы в возрасте, то они-то замечали и всячески избегали ее общества, как только на горизонте появлялась хорошенькая девушка лет пятнадцати-семнадцати. По их мнению, баронесса была старой клячей, не имевшей состояния, которое могло бы компенсировать ее возраст, и считали, что она выставляет себя на посмешище.
В частности, был один молодой человек, к которому баронесса испытывала особую симпатию. Его звали сэр Фредерик Фотергилл, нахальный, самоуверенный франт, завсегдатай всех модных мест. Он был высок, худощав, женственно миловиден, но в то же время славился как отчаянный дуэлянт. Он приобрел известность тем, что два года назад вызвался пойти добровольцем на войну с голландцами.
Эмбер навела о нем справки и выяснила, что его отец не разбогател при Реставрации, как и многие роялисты, и теперь был по уши в долгах. Более того, он все глубже погружался в долги. Он жил на широкую ногу, покупал дорогие наряды, держал выезд, проигрывал в азартные игры крупные суммы, и ему частенько приходилось украдкой выбираться из дома или проводить время у друзей, чтобы избежать докучливых кредиторов. Эмбер поняла, что Фредерик был бы рад найти простое решение своих проблем.
Она послала за ним однажды утром, и Фредерик пришел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
— Легко — для него, — ответила Эмбер. Столько выстрадав, она ждала теперь понимания и сочувствия. — Но, пожалуй, я действительно неплохо себя чувствую.
— Конечно, дорогая. Недели через две вы и забудете, что родили ребенка. — Он поцеловал ее и вышел, чтобы дать ей отдохнуть. Через несколько часов прибыл Джералд и разбудил ее.
Хотя и несколько растерянный, он вошел с важным видом, щегольски одетый в костюм из бледно-желтого атласа. На рукавах и бриджах красовались банты из сотни ярдов лент, от него пахло туалетной водой. От кружевного шейного платка до серебряной шпаги, от шляпы с плюмажем до расшитых перчаток, он являл собой типичного франта, галантного кавалера, выведенного в Англии и усовершенствованного во Франции, завсегдатая Королевской биржи и ресторана Шатлен, гримерных и Ковент-Гардена: Стоило выйти на Друри-лейн, Пэлл-Мэлл или любую другую центральную улицу Лондона, и вы встречали дюжину точно таких же комильфо, похожих друг на друга, как братья-близнецы.
Он поцеловал Эмбер так, как это сделал бы любой случайный посетитель, и весело заметил:
— Ну что ж, мадам! Вы прекрасно выглядите для леди, которая только что родила! Eh bien
, а где же он, наш новый отпрыск дома Стэнхоупов?
Снизу, из детской, Нэн принесла младенца, лежавшего на подушке в длинной кружевной сорочке, свисавшей до полу. Пеленать вышло из моды при дворе, и ребенка заматывали, как мумию, так, что он едва мог дышать.
— Вот он? — почти вызывающе произнесла Нэн, но не передала ребенка Джералду, а держала его у себя на руках. — Не правда ли, он красивый?
Джералд наклонился рассмотреть мальчика, но руки держал за спиной. На лице Джералда были написаны растерянность и неловкость: он не знал, что сказать.
— Эй, здравствуй, молодой сэр! Гм, Боже мой, но у него же лицо красное?
— Ну и что! — резко осадила его Нэн. — У вас тоже было такое!
Джералд нервно отпрянул. Он боялся Нэн почти так же, как свою жену или матушку.
— Господь с вами, я не хотел никого обидеть, провалиться мне на этом месте! Он действительно очень даже красивый! Да, он похож, на свою мать, чтоб я пропал!
Ребенок открыл рот и начал кричать. Эмбер махнула Нэн рукой, и та поспешила отнести младенца обратно. Оставшись наедине с Эмбер, Джералд начал беспокойно ерзать. Он вынул табакерку — последний крик моды среди франтов — и приложил понюшку к ноздрям.
— Ну что ж, мадам, вы, конечно, хотели бы отдохнуть. Не смею больше задерживать вас. Видите ли, я договорился со знакомыми джентльменами пойти сегодня на спектакль.
— Конечно идите, милорд, обязательно. Благодарю, что навестили меня.
— Не стоит благодарности, мадам. Это вам спасибо, что приняли меня. Ваш покорный слуга, мадам. — Он снова поцеловал Эмбер — торопливый испуганный поцелуй в кончик носа, будто клюнул, — раскланялся и пошел к дверям. На полпути он остановился и посмотрел через плечо. — Между прочим, мадам, как мы его назовем?
— Если ваша светлость не возражает — Чарльз, — улыбнулась Эмбер.
— Чарльз? О! Ну да! Конечно, Чарльз… — Он поспешно вышел. Эмбер заметила, как, проходя через дверь, он вынул из кармана платок и вытер лоб.
Смотрины новорожденного превратились в торжественное событие.
В апартаментах Эмбер толпились первые лорды и леди Англии. Эмбер угощала их вином, пирожными, подставляла щеку для поцелуев и выслушивала преувеличенные комплименты. Гости были вынуждены признать, что новорожденный — вылитый Стюарт, но они со зловредным удовлетворением замечали, что ребенок такой же уродливый, каким был новорожденный король. Эмбер тоже не считала сына красивым, надеясь, что со временем он станет лучше. Главное заключалось в другом: он был похож, на Карла. Когда младенца крестили, Карл был крестным отцом и преподнес Эмбер серебряный столовый сервиз, простой и в то же время элегантный. И весьма дорогой. Новорожденный сын получил традиционный подарок — двенадцать серебряных апостольских ложечек.
Когда Эмбер оправилась от родов, она начала думать, как ей отделаться от свекрови, причинявшей массу хлопот и не оставлявшей ее в покое.
Люсилла не собиралась возвращаться к себе в деревню, вела себя крайне расточительно и, несмотря на предупреждение Эмбер, продолжала отсылать к ней торговцев для оплаты счетов. Эмбер не торопилась с оплатой, ибо в голове у нее зрел план, по которому баронессе пришлось бы самой позаботиться о себе. Она решила найти ей мужа. Люсилла по-прежнему много говорила о строгих манерах, которые были в годы ее юности, уверяла, что в ужасе от современных нравов, но тем не менее успешно приспосабливалась к законам безнравственного века. Ни одна актриса не носила столь низкого декольте, ни одна фрейлина не флиртовала столь открыто, ни одна куртизанка из театрального партера не красила лицо столь густо и вызывающе, как леди Стэнхоуп. Люсилла пустилась во все тяжкие и считала, что она привлекательна, как пушистый котенок.
Она не интересовалась мужчинами своего возраста, а предпочитала двадцатипятилетних юнцов, — веселых молодых парней, бахвалившихся тем, сколько девиц они лишили невинности, или тем, что раскроили голову ночному стражнику, когда тот пытался арестовать их за уличное хулиганство. Для баронессы они олицетворяли тот волнующий и радостный мир, который прошел мимо нее в молодые годы, и она отказывалась верить, что время изменило ее, ибо чувствовала себя такой же молодой, как они. Но если она не замечала разницы в возрасте, то они-то замечали и всячески избегали ее общества, как только на горизонте появлялась хорошенькая девушка лет пятнадцати-семнадцати. По их мнению, баронесса была старой клячей, не имевшей состояния, которое могло бы компенсировать ее возраст, и считали, что она выставляет себя на посмешище.
В частности, был один молодой человек, к которому баронесса испытывала особую симпатию. Его звали сэр Фредерик Фотергилл, нахальный, самоуверенный франт, завсегдатай всех модных мест. Он был высок, худощав, женственно миловиден, но в то же время славился как отчаянный дуэлянт. Он приобрел известность тем, что два года назад вызвался пойти добровольцем на войну с голландцами.
Эмбер навела о нем справки и выяснила, что его отец не разбогател при Реставрации, как и многие роялисты, и теперь был по уши в долгах. Более того, он все глубже погружался в долги. Он жил на широкую ногу, покупал дорогие наряды, держал выезд, проигрывал в азартные игры крупные суммы, и ему частенько приходилось украдкой выбираться из дома или проводить время у друзей, чтобы избежать докучливых кредиторов. Эмбер поняла, что Фредерик был бы рад найти простое решение своих проблем.
Она послала за ним однажды утром, и Фредерик пришел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145