Договор — залог того, что наступит день, когда Англия станет величайшей страной мира. Мир велик, и, когда мы разобьем голландцев, все моря планеты будут принадлежать Англии.
Арлингтон, который сидел, сжав голову руками, вздохнул:
— Надеюсь, Англия будет вам благодарна, сир. Карл усмехнулся, пожал плечами и дружески похлопал его по плечу:
— Благодарна, Генри? Когда такое бывало, чтобы страна или женщина испытывали благодарность за добро, которое для нее сделали? Ладно, я полагаю, моя сестра уже пошла спать. Вы много работали последние дни, Генри. Выпейте снотворное и ложитесь спать. — С этими словами Карл вышел из комнаты.
Когда король вошел в спальню Ринетт, он увидел, что она ожидала его, сидя на огромной кровати с пологом. Последняя из ее служанок выходила из спальни, а на коленях Ринетт засыпал маленький черно-коричневый спаниель Мими. Карл поставил стул рядом с постелью, и они молча посидели, глядя друг другу в глаза. Карл взял Ринетт за руку.
— Ну вот, — произнес он. — Дело сделано.
— Наконец-то. Даже не верится. Я много работала над договором, мой дорогой, потому что считала: это то, чего ты хочешь. Людовик часто обвинял меня, что твои интересы волнуют меня больше, чем его. — Она засмеялась. — Ведь ты знаешь, какое у него ранимое самолюбие.
— Я думаю, это больше, чем самолюбие, Ринетт, не так ли? — Его улыбка поддразнивала ее — до сих пор ходили слухи, что Людовик, страстно влюбившись в нее несколько лет назад, и до сих пор ее обожает.
Но Ринетт не желала говорить об этом.
— Не знаю. Брат мой, ты должен кое-что пообещать мне.
— Все что угодно, моя дорогая.
— Пообещай мне, что ты не станешь спешить с провозглашением себя католиком.
Карл удивился:
— Почему ты просишь об этом?
— Потому, что этот вопрос тревожит короля. Он боится, что ты провозгласишь католицизм и отделишь от себя германских протестантских отцов церкви, а они будут ему нужны, когда мы будем драться с голландцами. И еще он боится, что народ Англии станет этому противиться. Он полагает, что наилучшее время для такого заявления — в разгар победоносной войны.
Карл еле сдержал улыбку.
Так, значит, Людовик считает, что англичане не станут мириться с королем-католиком, и боится, как бы революция не перекинулась из Англии во Францию. К своему французскому кузену Карл относился с насмешливым презрением, но его устраивало, что он всегда мог обвести француза вокруг пальца. Карл никогда и не думал насильно перевести свой народ в католицизм, конечно же, они будут протестовать и бунтовать, а он предпочитал остаться на троне, надеялся спокойно умереть в своей постели в Уайтхолле.
Тем не менее он ответил Ринетт вполне серьезно, ибо даже ей Он не доверял всех своих тайн:
— Я не стану провозглашать католицизм, не посоветовавшись с ним, так можешь и передать ему от меня.
Она улыбнулась, пожала ему руку:
— Я рада, ибо знаю, как это важно для тебя.
Почти усладившись своих слов, он быстро опустил, глаза.
«Я знаю, как это важно для тебя, — повторил, он мысленно. — Как это важно…» Он от души пожелал, чтобы oнa всегда так думала, он не хотел, чтобы она знала, что это такое — не верить ни во что и ни в кого вообще не иметь никакой веры. Он снова поднял глаза, поглядел на лицо сестры серьезно и сурово.
— Ты похудела, Ринетт.
— В самом деле? — Казалось, она была удивлена. — Ну что ж, возможно. — Она оглядела себя. Потревоженный ее движением спаниель недовольно зарычал, словно велел ей сидеть спокойно. — Но я никогда и не была полной, сам знаешь.
— И ты себя хорошо чувствуешь?
— Да, конечно. — Она ответила быстро, как говорят люди, не любящие лгать. — Ну, бывает головная боль временами. Возможно, я просто устала от всего этого. Но это скоро пройдет.
Лицо Карла стало жестким,
— Ты счастлива?
Теперь Ринетт выглядела так, будто он поймал ее в ловушку.
— Бог мой, ну и вопрос? А что бы ты сам ответил, если бы тебя спросили: «Ты счастлив?» Думаю, я так. же счастлива, как большинство людей. Никто никогда мне бывает истинно счастлив, ты так не считаешь? Даже если ты получила половину того, чекго хочешь от жизни… — Она чуть пожала плечами. — Ведь на это можно только надеяться, не правда ли?
— И ты получила от жизни половину того, чего хотела?
Ринетт отвернулась, перевела взгляд на резные колонки кровати, ее пальцы гладили надушенную шелковистую шерсть спаниеля.
— Да, пожалуй. У меня есть ты, и у меня есть Франция, и я люблю обоих… — На ее губах появилась задумчивая улыбка. — И я думаю, что оба любят меня.
— Я люблю тебя, Ринетт. Я люблю тебя больше, чем кого-нибудь или что-нибудь на свете. Я никогда не считал, что многие мужчины достойны дружбы что многие женщины стоят мужской любви.
Но с тобой все иначе, Ринетт. Для меня ты — то единственное, что имеет значение в этом мире… В ее глазах сверкнула озорная улыбка.
— Единственное, что имеет для тебя значение? Ну — ну, ведь не хочешь же ты сказать, что когда ты…
Он ответил ей почти грубо:
— Я не щучу. Ты — это все, что имеет для меня значение. А те, другие женщины… — Он пожал плечами. — Ты сама знаешь, для чего они.
Ринетт мягко покачала головой:
— Иногда, брат мой, я почти жалею твоих любовниц.
— Не надо их жалеть. Они любят меня так же мало, как я — их. Они получают то, чего хотят, а большинство — больше, чем заслуживают. Скажи мне, Ринетт, — как отнесся к тебе Филипп после изгнания Шевалье? Каждый англичанин, вернувшись из Франции, рассказывает о его отношении к тебе такие истории, что кровь стынет в жилах. Я сожалею о том дне, когда ты вышла замуж за эту злобную маленькую обезьяну. — В его глазах сверкнула холодная ненависть, и начали ходить желваки.
Ринетт ответила ему тихо, и на лице появилась почти материнская жалость:
— Бедный Филипп. Не надо судить о нем слишком строго. Ведь на самом деле он любил Шевалье. . Когда же Людовик его выгнал, я боялась, что Филипп с ума сойдет, — и он считал, что это я виновна в его изгнании. Честно говоря, я была бы рада, если бы он снова вернулся, тогда у меня была бы более мирная жизнь. Филипп так ревниво относится ко мне. Он ужасно страдает, даже если кто-то скажет мне комплимент по поводу нового платья. Он прямо озверел, когда узнал, что я собираюсь приплыть сюда. Ты не поверишь, но он спал со мной каждую ночь, надеясь, что я забеременею и путешествие можно будет снова отложить. — Ринетт засмеялась, но смех был невеселый. — Он был в таком отчаянии. Даже странно, — задумчиво продолжала она, — но перед тем, как. мы поженились, он думал, что влюблен в меня. А теперь он говорит, что его чуть не выворачивает от мысли лечь в постель с женщиной. О, прости, мой дорогой, — быстро произнесла она, увидев, как побледнел Карл: лицо стало серым, утратив обычный бронзовый оттенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Арлингтон, который сидел, сжав голову руками, вздохнул:
— Надеюсь, Англия будет вам благодарна, сир. Карл усмехнулся, пожал плечами и дружески похлопал его по плечу:
— Благодарна, Генри? Когда такое бывало, чтобы страна или женщина испытывали благодарность за добро, которое для нее сделали? Ладно, я полагаю, моя сестра уже пошла спать. Вы много работали последние дни, Генри. Выпейте снотворное и ложитесь спать. — С этими словами Карл вышел из комнаты.
Когда король вошел в спальню Ринетт, он увидел, что она ожидала его, сидя на огромной кровати с пологом. Последняя из ее служанок выходила из спальни, а на коленях Ринетт засыпал маленький черно-коричневый спаниель Мими. Карл поставил стул рядом с постелью, и они молча посидели, глядя друг другу в глаза. Карл взял Ринетт за руку.
— Ну вот, — произнес он. — Дело сделано.
— Наконец-то. Даже не верится. Я много работала над договором, мой дорогой, потому что считала: это то, чего ты хочешь. Людовик часто обвинял меня, что твои интересы волнуют меня больше, чем его. — Она засмеялась. — Ведь ты знаешь, какое у него ранимое самолюбие.
— Я думаю, это больше, чем самолюбие, Ринетт, не так ли? — Его улыбка поддразнивала ее — до сих пор ходили слухи, что Людовик, страстно влюбившись в нее несколько лет назад, и до сих пор ее обожает.
Но Ринетт не желала говорить об этом.
— Не знаю. Брат мой, ты должен кое-что пообещать мне.
— Все что угодно, моя дорогая.
— Пообещай мне, что ты не станешь спешить с провозглашением себя католиком.
Карл удивился:
— Почему ты просишь об этом?
— Потому, что этот вопрос тревожит короля. Он боится, что ты провозгласишь католицизм и отделишь от себя германских протестантских отцов церкви, а они будут ему нужны, когда мы будем драться с голландцами. И еще он боится, что народ Англии станет этому противиться. Он полагает, что наилучшее время для такого заявления — в разгар победоносной войны.
Карл еле сдержал улыбку.
Так, значит, Людовик считает, что англичане не станут мириться с королем-католиком, и боится, как бы революция не перекинулась из Англии во Францию. К своему французскому кузену Карл относился с насмешливым презрением, но его устраивало, что он всегда мог обвести француза вокруг пальца. Карл никогда и не думал насильно перевести свой народ в католицизм, конечно же, они будут протестовать и бунтовать, а он предпочитал остаться на троне, надеялся спокойно умереть в своей постели в Уайтхолле.
Тем не менее он ответил Ринетт вполне серьезно, ибо даже ей Он не доверял всех своих тайн:
— Я не стану провозглашать католицизм, не посоветовавшись с ним, так можешь и передать ему от меня.
Она улыбнулась, пожала ему руку:
— Я рада, ибо знаю, как это важно для тебя.
Почти усладившись своих слов, он быстро опустил, глаза.
«Я знаю, как это важно для тебя, — повторил, он мысленно. — Как это важно…» Он от души пожелал, чтобы oнa всегда так думала, он не хотел, чтобы она знала, что это такое — не верить ни во что и ни в кого вообще не иметь никакой веры. Он снова поднял глаза, поглядел на лицо сестры серьезно и сурово.
— Ты похудела, Ринетт.
— В самом деле? — Казалось, она была удивлена. — Ну что ж, возможно. — Она оглядела себя. Потревоженный ее движением спаниель недовольно зарычал, словно велел ей сидеть спокойно. — Но я никогда и не была полной, сам знаешь.
— И ты себя хорошо чувствуешь?
— Да, конечно. — Она ответила быстро, как говорят люди, не любящие лгать. — Ну, бывает головная боль временами. Возможно, я просто устала от всего этого. Но это скоро пройдет.
Лицо Карла стало жестким,
— Ты счастлива?
Теперь Ринетт выглядела так, будто он поймал ее в ловушку.
— Бог мой, ну и вопрос? А что бы ты сам ответил, если бы тебя спросили: «Ты счастлив?» Думаю, я так. же счастлива, как большинство людей. Никто никогда мне бывает истинно счастлив, ты так не считаешь? Даже если ты получила половину того, чекго хочешь от жизни… — Она чуть пожала плечами. — Ведь на это можно только надеяться, не правда ли?
— И ты получила от жизни половину того, чего хотела?
Ринетт отвернулась, перевела взгляд на резные колонки кровати, ее пальцы гладили надушенную шелковистую шерсть спаниеля.
— Да, пожалуй. У меня есть ты, и у меня есть Франция, и я люблю обоих… — На ее губах появилась задумчивая улыбка. — И я думаю, что оба любят меня.
— Я люблю тебя, Ринетт. Я люблю тебя больше, чем кого-нибудь или что-нибудь на свете. Я никогда не считал, что многие мужчины достойны дружбы что многие женщины стоят мужской любви.
Но с тобой все иначе, Ринетт. Для меня ты — то единственное, что имеет значение в этом мире… В ее глазах сверкнула озорная улыбка.
— Единственное, что имеет для тебя значение? Ну — ну, ведь не хочешь же ты сказать, что когда ты…
Он ответил ей почти грубо:
— Я не щучу. Ты — это все, что имеет для меня значение. А те, другие женщины… — Он пожал плечами. — Ты сама знаешь, для чего они.
Ринетт мягко покачала головой:
— Иногда, брат мой, я почти жалею твоих любовниц.
— Не надо их жалеть. Они любят меня так же мало, как я — их. Они получают то, чего хотят, а большинство — больше, чем заслуживают. Скажи мне, Ринетт, — как отнесся к тебе Филипп после изгнания Шевалье? Каждый англичанин, вернувшись из Франции, рассказывает о его отношении к тебе такие истории, что кровь стынет в жилах. Я сожалею о том дне, когда ты вышла замуж за эту злобную маленькую обезьяну. — В его глазах сверкнула холодная ненависть, и начали ходить желваки.
Ринетт ответила ему тихо, и на лице появилась почти материнская жалость:
— Бедный Филипп. Не надо судить о нем слишком строго. Ведь на самом деле он любил Шевалье. . Когда же Людовик его выгнал, я боялась, что Филипп с ума сойдет, — и он считал, что это я виновна в его изгнании. Честно говоря, я была бы рада, если бы он снова вернулся, тогда у меня была бы более мирная жизнь. Филипп так ревниво относится ко мне. Он ужасно страдает, даже если кто-то скажет мне комплимент по поводу нового платья. Он прямо озверел, когда узнал, что я собираюсь приплыть сюда. Ты не поверишь, но он спал со мной каждую ночь, надеясь, что я забеременею и путешествие можно будет снова отложить. — Ринетт засмеялась, но смех был невеселый. — Он был в таком отчаянии. Даже странно, — задумчиво продолжала она, — но перед тем, как. мы поженились, он думал, что влюблен в меня. А теперь он говорит, что его чуть не выворачивает от мысли лечь в постель с женщиной. О, прости, мой дорогой, — быстро произнесла она, увидев, как побледнел Карл: лицо стало серым, утратив обычный бронзовый оттенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145