Несколько дней назад это повергло бы Эмбер в ужас, но сейчас она восприняла новость почти равнодушно.
— Стражник! — позвала она тихо.
Тот отошел от стены и поднял на нее глаза.
— Не могли бы вы передать кому-нибудь это письмо, чтобы его отправили по почте? Я дам вам шиллинг.
Он кивнул, Эмбер бросила ему письмо и монету и снова закрыла окошко. Но секунду она простояла у окна, глядя на небо и деревья, как заключенный из-за тюремной решетки. Потом снова накинула на Брюса одеяло.
Сиделка явилась около девяти часов. Эмбер услышала, как кто-то разговаривает со стражником внизу, а затем раздался стук в дверь. Эмбер взяла свечу и впустила сиделку.
— Почему вы так поздно? — требовательно спросила она. — Доктор сказал мне, что пришлет сиделку к полудню.
— Я пришла к вам от моего последнего пациента, мэм, а он долго умирал.
Эмбер побежала наверх по лестнице первая, освещая путь сиделке, но старуха поднималась медленно, тяжело дыша, останавливаясь и хватаясь за колени на каждой ступеньке. На верхней площадке Эмбер обернулась и поглядела вниз на старуху. Такая сиделка едва ли могла ее устроить.
Женщине было лет шестьдесят, она отличалась немалым весом. Лицо круглое и дряблое, но нос — острым крючком, губы тонкие и поджатые. На сиделке был неопрятный желтый парик, надетый криво, и темно-красное бархатное платье, сильно поношенное и в грязных пятнах. Оно обнажало опущенные плечи и слишком туго обтягивало большие отвисшие груди. От женщины исходил неприятный затхлый запах.
— Как вас зовут? — спросила Эмбер, когда старуха, пыхтя, поднялась на верхнюю площадку.
— Спонг, мэм. Миссис Спонг.
— А я миссис Дэнджерфилд. Больной здесь. Она вошла в спальню, миссис Спонг проковыляла за ней следом, оглядывая глупыми голубыми глазами великолепную мебель. Она даже не взглянула на Брюса, пока Эмбер в отчаянии не обратилась к ней:
— Ну?
Тогда она чуть вздрогнула и изобразила дурацкую полуулыбку, обнажив при этом несколько почерневших зубов.
— А, так вот кто болен. — Она глядела на него секунду. — Он не очень-то хорошо выглядит, не правда ли?
— Да, не очень! — сердито и разочарованно отрезала Эмбер, раздосадованная, что ей прислали такую бестолковую старуху. — Вы сиделка, не так ли? Скажите, что надо делать. Как я могу ему помочь? Я сделала все, что рекомендовал доктор…
— Ну, мэм, если вы выполнили все, что сказал доктор, то мне нечего вам посоветовать.
— Но как он выглядит? Ведь вы видели других больных, как он выглядит по сравнению с другими?
Спонг поглядела на него, цокая языком.
— Ну, мэм, — произнесла она наконец, — некоторые выглядели похуже, а некоторые выглядели лучше. Но я честно вам скажу: он выглядит плохо. А теперь, мэм, дайте поесть бедной голодной старой женщине. В последнем месте, где я была, ничего съестного не оказалось, чтоб мне пусто было…
Эмбер поглядела на сиделку с отвращением, но тут Брюса снова стало рвать, и она бросилась к. нему с ведром, мотнув головой в сторону кухни:
— Вон там.
Она почувствовала себя еще более усталой и совершенно обескураженной. От этой мерзкой грязной старухи помощи ждать нечего. Она не позволит этой женщине прикоснуться к Брюсу, да, похоже, старуху и не заставишь помогать. Единственное, на что Эмбер еще могла надеяться, — уговорить ее посидеть с Брюсом в эту ночь, чтобы самой выспаться, а завтра она отошлет эту Спонг обратно с просьбой прислать кого-нибудь получше.
Прошло с полчаса, за это время из кухни не донеслось ни звука. Наконец Эмбер в ярости ворвалась туда и увидела свою аккуратную, прибранную и уютную кухню в полнейшем беспорядке. Все было разбросано и испачкано. Шкаф для провизии стоял открытым, на полу — раздавленное яйцо, от окорока были отрезаны большие куски, и съедена четверть круга сыра. Спонг удивленно взглянула на Эмбер. В одной руке старуха держала кусок ветчины, в другой бутылку шампанского, из которой Брюс и Эмбер пили накануне вечером.
— Ну и ну! — саркастически заметила Эмбер. — Надеюсь, вы здесь не очень проголодались!
— Нет, мэм, — согласилась Спонг. — Мне больше нравится в благородных домах, вот что я вам скажу. У них всегда много съестного.
— Пойди и присмотри за его светлостью. Мне надо приготовить ему поесть. Позови меня, если он сбросит одеяло или его начнет рвать, но сама ничего не делай, слышишь, ничего.
— Его светлость, да? А вы, значит, — ваша милость, я так понимаю?
— Иди займись своим делом, убирайся отсюда. Пошла!
Спонг пожала плечами и вышла. Эмбер сжала зубы от ярости и сразу начала готовить Брюсу поднос с едой. Несколько часов назад она накормила его супом, оставшимся после вчерашнего ужина: недовольный, что его потревожили, Брюс стал ругать ее и пытался отвести ложку в сторону, но Эмбер все же сумела заставить его поесть. Через четверть часа Брюса снова вырвало.
Эмбер была в отчаянии и тихо заплакала. Спонг все это не трогало: она сидела в кресле развалясь, в пяти футах от кровати, допивала вино и доедала холодную курицу. Обглоданные кости она выбрасывала в Окно.и обменивалась грубыми шуточками со стражником внизу, пока наконец Эмбер не выскочила из кухни, разъяренная ее поведением.
— Не смей раскрывать окно! — закричала она, захлопнула окно и заперла его. — Ты зачем это делаешь?
— Боже мой, мэм, я не причинила джентльмену никакого вреда.
— Делай, что я говорю, и держи окно закрытым — иначе пожалеешь! Мерзкая пьяная скотина! — пробормотала Эмбер вполголоса и пошла обратно домывать посуду и приводить кухню в порядок. Сара Гудгрум была щепетильной хозяйкой, чрезвычайно чистоплотной, и теперь, когда Эмбер пришлось делать все самой, она старалась держать комнаты и кухню в безупречном порядке, даже если для этого потребуется работать по восемнадцать часов в день.
Брюс вел себя все более беспокойно, что, как сообщила Спонг, было признаком увеличения чумной опухоли. Двое из ее больных безмятежно рассказала она, не смогли вынести боли, сошли с ума и покончили с собой.
Наблюдать за страданиями Брюса и понимать, что она не в состоянии помочь ему или хотя бы облегчить боль, было для Эмбер невыносимо. Она неотступно находилась рядом и старалась предугадать каждое его желание. Она накрывала его одеялами всякий раз, когда он сбрасывал их, снова и снова накладывала припарки, а однажды, когда она наклонилась над ним, он сильно ударил ее кулаком, и, если бы она не увернулась, он сбил бы ее с ног. Чумной бубон увеличивался; теперь он стал крупнее теннисного мяча, и туго натянутая кожа на нем загрубела и потемнела.
Спонг напевала под нос песенки, постукивая в такт пустой бутылкой по ляжке. Большую часть времени Эмбер была настолько занята по хозяйству или хлопотала около Брюса, что забывала о присутствии сиделки или же просто не обращала на нее внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
— Стражник! — позвала она тихо.
Тот отошел от стены и поднял на нее глаза.
— Не могли бы вы передать кому-нибудь это письмо, чтобы его отправили по почте? Я дам вам шиллинг.
Он кивнул, Эмбер бросила ему письмо и монету и снова закрыла окошко. Но секунду она простояла у окна, глядя на небо и деревья, как заключенный из-за тюремной решетки. Потом снова накинула на Брюса одеяло.
Сиделка явилась около девяти часов. Эмбер услышала, как кто-то разговаривает со стражником внизу, а затем раздался стук в дверь. Эмбер взяла свечу и впустила сиделку.
— Почему вы так поздно? — требовательно спросила она. — Доктор сказал мне, что пришлет сиделку к полудню.
— Я пришла к вам от моего последнего пациента, мэм, а он долго умирал.
Эмбер побежала наверх по лестнице первая, освещая путь сиделке, но старуха поднималась медленно, тяжело дыша, останавливаясь и хватаясь за колени на каждой ступеньке. На верхней площадке Эмбер обернулась и поглядела вниз на старуху. Такая сиделка едва ли могла ее устроить.
Женщине было лет шестьдесят, она отличалась немалым весом. Лицо круглое и дряблое, но нос — острым крючком, губы тонкие и поджатые. На сиделке был неопрятный желтый парик, надетый криво, и темно-красное бархатное платье, сильно поношенное и в грязных пятнах. Оно обнажало опущенные плечи и слишком туго обтягивало большие отвисшие груди. От женщины исходил неприятный затхлый запах.
— Как вас зовут? — спросила Эмбер, когда старуха, пыхтя, поднялась на верхнюю площадку.
— Спонг, мэм. Миссис Спонг.
— А я миссис Дэнджерфилд. Больной здесь. Она вошла в спальню, миссис Спонг проковыляла за ней следом, оглядывая глупыми голубыми глазами великолепную мебель. Она даже не взглянула на Брюса, пока Эмбер в отчаянии не обратилась к ней:
— Ну?
Тогда она чуть вздрогнула и изобразила дурацкую полуулыбку, обнажив при этом несколько почерневших зубов.
— А, так вот кто болен. — Она глядела на него секунду. — Он не очень-то хорошо выглядит, не правда ли?
— Да, не очень! — сердито и разочарованно отрезала Эмбер, раздосадованная, что ей прислали такую бестолковую старуху. — Вы сиделка, не так ли? Скажите, что надо делать. Как я могу ему помочь? Я сделала все, что рекомендовал доктор…
— Ну, мэм, если вы выполнили все, что сказал доктор, то мне нечего вам посоветовать.
— Но как он выглядит? Ведь вы видели других больных, как он выглядит по сравнению с другими?
Спонг поглядела на него, цокая языком.
— Ну, мэм, — произнесла она наконец, — некоторые выглядели похуже, а некоторые выглядели лучше. Но я честно вам скажу: он выглядит плохо. А теперь, мэм, дайте поесть бедной голодной старой женщине. В последнем месте, где я была, ничего съестного не оказалось, чтоб мне пусто было…
Эмбер поглядела на сиделку с отвращением, но тут Брюса снова стало рвать, и она бросилась к. нему с ведром, мотнув головой в сторону кухни:
— Вон там.
Она почувствовала себя еще более усталой и совершенно обескураженной. От этой мерзкой грязной старухи помощи ждать нечего. Она не позволит этой женщине прикоснуться к Брюсу, да, похоже, старуху и не заставишь помогать. Единственное, на что Эмбер еще могла надеяться, — уговорить ее посидеть с Брюсом в эту ночь, чтобы самой выспаться, а завтра она отошлет эту Спонг обратно с просьбой прислать кого-нибудь получше.
Прошло с полчаса, за это время из кухни не донеслось ни звука. Наконец Эмбер в ярости ворвалась туда и увидела свою аккуратную, прибранную и уютную кухню в полнейшем беспорядке. Все было разбросано и испачкано. Шкаф для провизии стоял открытым, на полу — раздавленное яйцо, от окорока были отрезаны большие куски, и съедена четверть круга сыра. Спонг удивленно взглянула на Эмбер. В одной руке старуха держала кусок ветчины, в другой бутылку шампанского, из которой Брюс и Эмбер пили накануне вечером.
— Ну и ну! — саркастически заметила Эмбер. — Надеюсь, вы здесь не очень проголодались!
— Нет, мэм, — согласилась Спонг. — Мне больше нравится в благородных домах, вот что я вам скажу. У них всегда много съестного.
— Пойди и присмотри за его светлостью. Мне надо приготовить ему поесть. Позови меня, если он сбросит одеяло или его начнет рвать, но сама ничего не делай, слышишь, ничего.
— Его светлость, да? А вы, значит, — ваша милость, я так понимаю?
— Иди займись своим делом, убирайся отсюда. Пошла!
Спонг пожала плечами и вышла. Эмбер сжала зубы от ярости и сразу начала готовить Брюсу поднос с едой. Несколько часов назад она накормила его супом, оставшимся после вчерашнего ужина: недовольный, что его потревожили, Брюс стал ругать ее и пытался отвести ложку в сторону, но Эмбер все же сумела заставить его поесть. Через четверть часа Брюса снова вырвало.
Эмбер была в отчаянии и тихо заплакала. Спонг все это не трогало: она сидела в кресле развалясь, в пяти футах от кровати, допивала вино и доедала холодную курицу. Обглоданные кости она выбрасывала в Окно.и обменивалась грубыми шуточками со стражником внизу, пока наконец Эмбер не выскочила из кухни, разъяренная ее поведением.
— Не смей раскрывать окно! — закричала она, захлопнула окно и заперла его. — Ты зачем это делаешь?
— Боже мой, мэм, я не причинила джентльмену никакого вреда.
— Делай, что я говорю, и держи окно закрытым — иначе пожалеешь! Мерзкая пьяная скотина! — пробормотала Эмбер вполголоса и пошла обратно домывать посуду и приводить кухню в порядок. Сара Гудгрум была щепетильной хозяйкой, чрезвычайно чистоплотной, и теперь, когда Эмбер пришлось делать все самой, она старалась держать комнаты и кухню в безупречном порядке, даже если для этого потребуется работать по восемнадцать часов в день.
Брюс вел себя все более беспокойно, что, как сообщила Спонг, было признаком увеличения чумной опухоли. Двое из ее больных безмятежно рассказала она, не смогли вынести боли, сошли с ума и покончили с собой.
Наблюдать за страданиями Брюса и понимать, что она не в состоянии помочь ему или хотя бы облегчить боль, было для Эмбер невыносимо. Она неотступно находилась рядом и старалась предугадать каждое его желание. Она накрывала его одеялами всякий раз, когда он сбрасывал их, снова и снова накладывала припарки, а однажды, когда она наклонилась над ним, он сильно ударил ее кулаком, и, если бы она не увернулась, он сбил бы ее с ног. Чумной бубон увеличивался; теперь он стал крупнее теннисного мяча, и туго натянутая кожа на нем загрубела и потемнела.
Спонг напевала под нос песенки, постукивая в такт пустой бутылкой по ляжке. Большую часть времени Эмбер была настолько занята по хозяйству или хлопотала около Брюса, что забывала о присутствии сиделки или же просто не обращала на нее внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145