В окнах появлялись измученные лица, люди умоляюще тянули руки и взывали: «Молитесь за нас!»
Чума убивала мгновенно, мертвые и умирающие на улицах стали приметой времени. Эмбер насмотрелась всякого; вот мужчина прижался к стене и бьется о нее окровавленной головой, бормоча что-то в бреду (Эмбер в ужасе взглянула на него и быстро прошла мимо, зажав нос); вот мертвая женщина лежит в дверях дома, а грудной младенец сосет ее грудь (на ее белой коже Эмбер заметила маленькие голубые пятна чумы); вот старуха, отчаянно рыдая и еле передвигая ноги, идет, неся в руках маленький гробик.
Однажды, занимаясь уборкой в спальне, Эмбер услышала с улицы громкий мужской голос, но слова разобрала лишь подойдя к окну. Мужчина, очевидно, шел со стороны Сент-Мартин Лейн.
— Очнитесь! — взывал он. — Очнитесь, грешники! Чума у вас на пороге! Вас ждут могилы! Очнитесь и покайтесь!
Эмбер отодвинула шторы и выглянула. Он шел быстро, как раз под ее окнами, полуголый старик с взъерошенными волосами и длинной темной бородой; сжатым кулаком он грозил в сторону молчаливых тихих домов.
Эмбер взглянула на него с отвращением.
— Чтоб его черт подрал! — выругалась она. — Проклятый старый дурак! Неприятностей хоть отбавляй и без его кошачьего нытья!
Ночью в конце июля она услышала другой, гораздо более страшный клич. По булыжной мостовой громыхала повозка, звенел колокольчик, и мужской голос выкрикивал:
— Выносите своих мертвых! Выносите своих мертвых!
Эмбер быстро взглянула на Спонг, потом бросилась к окну, Спонг проковыляла за ней следом. Внизу они увидели повозку, которая медленно тащилась в сопровождении трех человек: один правил лошадьми, другой шел рядом и звонил в колокольчик, третий нес факел, при свете которого они заметили, что повозка была наполовину заполнена трупами, наваленными один поверх другого. Во все стороны торчали руки и ноги мертвецов. Труп женщины нависал над другими, и длинные волосы волочились по земле.
— Пресвятая Дева Мария! — выдохнула Эмбер. Она отвернулась с содроганием, ощущая подступающую тошноту. Ее прошиб холодный пот.
У Спонг зуб на зуб не попадал.
— О Боже мой! Чтоб вот так умереть, быть брошенной в кучу вместе со всякими бандитами и убийцами вроде Джека Ноукса и Тома Стайлза! Не приведи Господь! Да на такое невозможно смотреть!
— Перестань причитать! — огрызнулась Эмбер нетерпеливо. — С тобой-то все в порядке!
— Ах, не говорите так, мэм! — ответила Спонг. — Да, с нами все в порядке сегодня. Но кто знает, завтра мы обе можем…
— Заткнись, тебе говорят! — воскликнула Эмбер, поворачиваясь к старухе, и, когда та вздрогнула от испуга, добавила сердито, хотя ей самой было неловко за эту вспышку гнева; — Ты ноешь, как шлюха в Брайдуэлле
. Иди на кухню и возьми себе бутылку горячительного!
Спонг благодарно взглянула на нее и ушла. У Эмбер эта повозка с мертвецами так и стояла перед глазами. Ей доводилось видеть больных мужчин и женщин, трупы на улицах, слышать постоянный похоронный звон колокола, ощущать тошнотворный запах от могил, противоестественную тишину города, узнавать разговоры (слухи передавал стражник), что еще две тысячи умерли от чумы на прошлой неделе, — все это стало сильно угнетать ее. Ей удавалось отгонять от себя страхи и пересиливать отчаяние, пока Брюс был безнадежно болен, тогда у нее просто не было времени думать. Но теперь душу начал охватывать леденящий ужас перед чумой.
«Почему я остаюсь живой и здоровой, когда все другие умирают. Что я такого сделала, чем заслужила право на жизнь, если они должны умереть?» Она знала, что заслужила право на жизнь не больше, чем кто-либо другой.
Страх был не менее заразным, чем сама чума, и так же быстро сковывал человека. Здоровые должны заболеть, надежда избежать этой участи чрезвычайно мала. Теперь смерть была повсюду. Заразу можно вдохнуть, получить вместе с пищей, она может перекинуться от случайного прохожего на улице, и вы принесете ее в дом. Смерть была демократична, она не делала выбора между богатыми и бедными, красивыми и безобразными, молодыми и старыми.
Однажды утром в середине августа Брюс сказал, ей, что считает нужным уехать из Лондона через две недели. Эмбер лежала в постели, и хотя ответила ему небрежным тоном, но тем не менее встревожилась.
— Теперь никому не разрешают выехать из города, независимо от того, есть ли у них свидетельство о здоровье.
— Мы все равно уедем. Я подумал об этом и нашел способ, как. уехать.
— О большем я и не мечтаю. Этот город — Боже! — это кошмар, а не город! — Она быстро переменила тему разговора и улыбнулась ему. — Не хотел бы ты побриться? Я неплохой брадобрей и…
Брюс провел рукой по щетине: он не брился уже пять недель.
— Да, неплохо бы. Я чувствую себя как торговец рыбой.
Эмбер сходила на кухню за теплой водой. Там она обнаружила Спонг, которая сидела с мрачным видом, держа недоеденную миску супа на коленях.
— Ну, — весело произнесла Эмбер, — наконец-то ты ешь досыта.
Она налила горячей воды в таз и попробовала ее рукой.
Спонг тяжело вздохнула:
— Похоже, мэм, что я попалась. Ужасно себя чувствую.
Эмбер выпрямилась и оценивающе оглядела ее. «Если эта старая шлюха заболеет, — подумала она, — я в два счета выставлю ее из дома, и плевать мне на приходского служителя!»
Она поспешила обратно к Брюсу в спальню, где разложила все принадлежности на столе и постелила чистое белое полотенце Брюсу на грудь. Бритье доставило обоим неизъяснимое удовольствие и очень их развлекло. Радость вспыхивала в душе Эмбер, когда она низко наклонялась над Брюсом и видела, что он глядит ей на грудь. У нее часто заколотилось сердце, и в теле разлилась приятная теплота.
— Должно быть, ты действительно выздоравливаешь, — тихо произнесла она.
— Да, мне гораздо лучше, — согласился он, — и надеюсь, что будет еще лучше.
Когда наконец щетина была сбрита и остались только усы, которые он всегда носил, стало особенно заметно, насколько сильно он болел и насколько все еще был слаб сейчас. Гладкая смуглая кожа на лице, обычно загорелая, стала блеклой, щеки ввалились, вокруг глаз и рта появились новые морщины, он похудел и ослаб. Но для Эмбер он оставался таким же красивым, как всегда.
Она начала прибираться, вылила в окно воду из таза, собрала полотенца, ножницы и бритву. — Я думаю, через несколько дней, — пообещала Эмбер, — тебе можно будет устроить баню.
— Слава Богу! От меня несет, наверное, как от сумасшедшего в Бедламе!
Он откинулся на постель и сразу заснул, потому что был еще очень слаб и каждое усилие вызывало усталость и изнеможение. Эмбер взяла капюшон, заперла спальню, чтобы туда не заходила Спонг в ее отсутствие, и вышла в кухню, где старуха бесцельно бродила, тупо глядя перед собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Чума убивала мгновенно, мертвые и умирающие на улицах стали приметой времени. Эмбер насмотрелась всякого; вот мужчина прижался к стене и бьется о нее окровавленной головой, бормоча что-то в бреду (Эмбер в ужасе взглянула на него и быстро прошла мимо, зажав нос); вот мертвая женщина лежит в дверях дома, а грудной младенец сосет ее грудь (на ее белой коже Эмбер заметила маленькие голубые пятна чумы); вот старуха, отчаянно рыдая и еле передвигая ноги, идет, неся в руках маленький гробик.
Однажды, занимаясь уборкой в спальне, Эмбер услышала с улицы громкий мужской голос, но слова разобрала лишь подойдя к окну. Мужчина, очевидно, шел со стороны Сент-Мартин Лейн.
— Очнитесь! — взывал он. — Очнитесь, грешники! Чума у вас на пороге! Вас ждут могилы! Очнитесь и покайтесь!
Эмбер отодвинула шторы и выглянула. Он шел быстро, как раз под ее окнами, полуголый старик с взъерошенными волосами и длинной темной бородой; сжатым кулаком он грозил в сторону молчаливых тихих домов.
Эмбер взглянула на него с отвращением.
— Чтоб его черт подрал! — выругалась она. — Проклятый старый дурак! Неприятностей хоть отбавляй и без его кошачьего нытья!
Ночью в конце июля она услышала другой, гораздо более страшный клич. По булыжной мостовой громыхала повозка, звенел колокольчик, и мужской голос выкрикивал:
— Выносите своих мертвых! Выносите своих мертвых!
Эмбер быстро взглянула на Спонг, потом бросилась к окну, Спонг проковыляла за ней следом. Внизу они увидели повозку, которая медленно тащилась в сопровождении трех человек: один правил лошадьми, другой шел рядом и звонил в колокольчик, третий нес факел, при свете которого они заметили, что повозка была наполовину заполнена трупами, наваленными один поверх другого. Во все стороны торчали руки и ноги мертвецов. Труп женщины нависал над другими, и длинные волосы волочились по земле.
— Пресвятая Дева Мария! — выдохнула Эмбер. Она отвернулась с содроганием, ощущая подступающую тошноту. Ее прошиб холодный пот.
У Спонг зуб на зуб не попадал.
— О Боже мой! Чтоб вот так умереть, быть брошенной в кучу вместе со всякими бандитами и убийцами вроде Джека Ноукса и Тома Стайлза! Не приведи Господь! Да на такое невозможно смотреть!
— Перестань причитать! — огрызнулась Эмбер нетерпеливо. — С тобой-то все в порядке!
— Ах, не говорите так, мэм! — ответила Спонг. — Да, с нами все в порядке сегодня. Но кто знает, завтра мы обе можем…
— Заткнись, тебе говорят! — воскликнула Эмбер, поворачиваясь к старухе, и, когда та вздрогнула от испуга, добавила сердито, хотя ей самой было неловко за эту вспышку гнева; — Ты ноешь, как шлюха в Брайдуэлле
. Иди на кухню и возьми себе бутылку горячительного!
Спонг благодарно взглянула на нее и ушла. У Эмбер эта повозка с мертвецами так и стояла перед глазами. Ей доводилось видеть больных мужчин и женщин, трупы на улицах, слышать постоянный похоронный звон колокола, ощущать тошнотворный запах от могил, противоестественную тишину города, узнавать разговоры (слухи передавал стражник), что еще две тысячи умерли от чумы на прошлой неделе, — все это стало сильно угнетать ее. Ей удавалось отгонять от себя страхи и пересиливать отчаяние, пока Брюс был безнадежно болен, тогда у нее просто не было времени думать. Но теперь душу начал охватывать леденящий ужас перед чумой.
«Почему я остаюсь живой и здоровой, когда все другие умирают. Что я такого сделала, чем заслужила право на жизнь, если они должны умереть?» Она знала, что заслужила право на жизнь не больше, чем кто-либо другой.
Страх был не менее заразным, чем сама чума, и так же быстро сковывал человека. Здоровые должны заболеть, надежда избежать этой участи чрезвычайно мала. Теперь смерть была повсюду. Заразу можно вдохнуть, получить вместе с пищей, она может перекинуться от случайного прохожего на улице, и вы принесете ее в дом. Смерть была демократична, она не делала выбора между богатыми и бедными, красивыми и безобразными, молодыми и старыми.
Однажды утром в середине августа Брюс сказал, ей, что считает нужным уехать из Лондона через две недели. Эмбер лежала в постели, и хотя ответила ему небрежным тоном, но тем не менее встревожилась.
— Теперь никому не разрешают выехать из города, независимо от того, есть ли у них свидетельство о здоровье.
— Мы все равно уедем. Я подумал об этом и нашел способ, как. уехать.
— О большем я и не мечтаю. Этот город — Боже! — это кошмар, а не город! — Она быстро переменила тему разговора и улыбнулась ему. — Не хотел бы ты побриться? Я неплохой брадобрей и…
Брюс провел рукой по щетине: он не брился уже пять недель.
— Да, неплохо бы. Я чувствую себя как торговец рыбой.
Эмбер сходила на кухню за теплой водой. Там она обнаружила Спонг, которая сидела с мрачным видом, держа недоеденную миску супа на коленях.
— Ну, — весело произнесла Эмбер, — наконец-то ты ешь досыта.
Она налила горячей воды в таз и попробовала ее рукой.
Спонг тяжело вздохнула:
— Похоже, мэм, что я попалась. Ужасно себя чувствую.
Эмбер выпрямилась и оценивающе оглядела ее. «Если эта старая шлюха заболеет, — подумала она, — я в два счета выставлю ее из дома, и плевать мне на приходского служителя!»
Она поспешила обратно к Брюсу в спальню, где разложила все принадлежности на столе и постелила чистое белое полотенце Брюсу на грудь. Бритье доставило обоим неизъяснимое удовольствие и очень их развлекло. Радость вспыхивала в душе Эмбер, когда она низко наклонялась над Брюсом и видела, что он глядит ей на грудь. У нее часто заколотилось сердце, и в теле разлилась приятная теплота.
— Должно быть, ты действительно выздоравливаешь, — тихо произнесла она.
— Да, мне гораздо лучше, — согласился он, — и надеюсь, что будет еще лучше.
Когда наконец щетина была сбрита и остались только усы, которые он всегда носил, стало особенно заметно, насколько сильно он болел и насколько все еще был слаб сейчас. Гладкая смуглая кожа на лице, обычно загорелая, стала блеклой, щеки ввалились, вокруг глаз и рта появились новые морщины, он похудел и ослаб. Но для Эмбер он оставался таким же красивым, как всегда.
Она начала прибираться, вылила в окно воду из таза, собрала полотенца, ножницы и бритву. — Я думаю, через несколько дней, — пообещала Эмбер, — тебе можно будет устроить баню.
— Слава Богу! От меня несет, наверное, как от сумасшедшего в Бедламе!
Он откинулся на постель и сразу заснул, потому что был еще очень слаб и каждое усилие вызывало усталость и изнеможение. Эмбер взяла капюшон, заперла спальню, чтобы туда не заходила Спонг в ее отсутствие, и вышла в кухню, где старуха бесцельно бродила, тупо глядя перед собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145