- …я буду скорбеть…
Женщина, разглядел Чаз, которая целеустремленно ковыляет по центральному проходу.
- …весь остаток моей…
Какая-то кудрявая корова с загипсованной ногой испортила его грандиозный мелодраматический финал. Кому хватило грубости выкинуть подобный трюк?
- …моей, э-э-э… моей…
Рикка.
«Нет! - подумал Чаз. - Быть не может».
- …моей жизни, - проскрежетал он, хватаясь за края кафедры.
Собрание заметило, как он покачнулся, и по залу прокатилась волна беспокойных перешептываний. Чаз заставил себя смотреть в сторону, пока Рикка садилась рядом с шантажистом, - тот вежливо забрал у нее костыли и уложил их под скамью.
«Ебаный в рот».
Спертый воздух зашипел, покидая легкие Чарльза Региса Перроне. Чаз шатко попятился и побрел к ризнице, глотая воздух ртом, словно обреченный тунец. Он добрался до двери, и ноги его превратились в лапшу. Тул поймал его на пути к полу. Чаз закрыл дрожащие веки под нежную гармонию «Куда исчезли все цветы?» - гладкого и уместного продолжения его речи в исполнении «Акта покаяния».
Рикка прошептала Мику Странахэну:
- Ты был прав насчет этого кретина. Он убил свою жену. Он мне сам сказал.
- Что с тобой произошло?
- Если вкратце - он отвез меня в глушь и застрелил. Представляешь?
Странахэн ответил, что еще как представляет.
- Что ты тут делаешь?
- Пугаю его, - ответила Рикка. - Это глупо, но я хочу, чтобы Чаз увидел, что я жива. Что он со мной сделает в церкви?
- Ты уже была в полиции?
- Нет еще, но собираюсь.
- Можно тебя кое о чем попросить? Подожди пару дней, а?
Рикка улыбнулась:
- Так ты вправду его шантажируешь.
- Еще лучше, - ответил Странахэн. - Но ты поосторожнее. Чаз будет настаивать на встрече. Умолять, рыдать, а может, даже обещать тебе златые горы за молчание.
- После чего попытается убить меня еще раз.
- Именно. Но я дам тебе телефонный номер. Обязательно позвони, прежде чем встретиться с Чазом.
Странахэн нацарапал номер на обороте молитвенной карточки. Рикка не узнала ни имя, ни номер, но засунула карточку в сумочку. Гитарное трио доиграло песню, и в церкви воцарилась тишина. Корбетт Уилер вернулся на кафедру.
- Это был очень тяжелый день для многих из нас, - сказал он, покосившись на ризницу. - Что касается меня, я до сих пор не могу поверить, что моей сестры больше нет. Мне все кажется, что лишь сегодня утром она смеялась над моими фермерскими башмаками и аборигенской прической.
Все захихикали, но только Странахэн понял скрытую шутку. Джои безжалостно подкалывала брата, когда тот одевался для церемонии.
- Спасибо вам всем, что пришли сегодня и поделились своими воспоминаниями. Джои была бы очень тронута, - в заключение сказал Корбетт. - Я знаю, что многие из вас хотели бы выразить сочувствие ее мужу, Чазу. Он будет ждать вас у входа.
- Чудесно, - пропела Рикка.
- Тише едешь - дальше будешь, - предупредил ее Странахэн.
Чарльз Перроне больше всех был ошеломлен тем, что будет на выходе из церкви Святого Конана лично общаться со скорбящими. Он канючил, что слишком слаб и вне себя от горя, но брат Джои схватил его за локоть и приказал взять себя в руки. Тул даже не попытался вступиться за Чаза - вместо этого он остановился у алтаря и уставился на фотографию покойной жены доктора. Тул впервые видел портрет Джои Перроне, и она кого-то ему напоминала.
Вот только кого? Тул не помнил. Таков один из недостатков наркотических пластырей - временами путают память.
Он вышел на улицу и нашел себе тенистое местечко под баньяном. Он улегся поддеревом, опершись головой о ствол. Наблюдая, как Чаз пожимает руки и обнимается на ступенях церкви, Тул снова подумал о фото миссис Перроне. Как такую симпатичную, сообразительную на вид девушку угораздило клюнуть на такого дерьмового проныру? Никакой справедливости в этом мире - это уж к гадалке не ходи.
Тул рассердился, когда какой-то человек приблизился легкими шагами и уселся рядом.
- Помнишь меня? - спросил человек.
- Еще бы. - Парень, который ударил его по горлу в ту ночь дома у Чаза. Шантажист.
Глаза Тула сузились:
- Тебе повезло, что мы не одни.
- Ничего удивительного, что ты злишься. Я тебе здорово врезал.
- В следующий раз посмотрим, приятель.
- Об этом я и хочу поговорить. - Шантажист понизил голос. - О передаче денег.
- Чё это?
- Шантаж. Заплатить.
- А, ну да. - Тул неловко поерзал. Его зад неудачно ткнулся аккурат в нарост на корне баньяна, и тот впился прямо во вросшую пулю.
- У меня такое ощущение, - сказал мужчина, - будто Чаз собирается выкинуть некую несусветную глупость. Это повредит и ему, и мистеру Хаммернату.
- Не волнуйся. Пока я тут, ничё он не выкинет.
- Рад слышать. - Шантажист указал на двери церкви. - Узнаешь вон тех двоих?
Тул прищурился:
- Один - коп.
Верно, детектив Ролвааг. А темноволосая леди на костылях?
Может, и узнаю. - Тул сунул руку в комбинезон и очесал промежность.
Шантажист сказал, что женщину зовут Рикка Спиллман.
- Твой подопечный тут недавно среди ночи пытался ее кокнуть.
- Серьезно? - спросил Тул, хотя сам знал, что это правда. Еще он знал, что должен рассказать Реду, потому что это серьезно. Доктор пошел и застрелил девчонку, которая, вместо того чтобы тихо помереть, сейчас болтает с копом. Тул поднялся и помассировал ягодицы. Старая винтовочная пуля натирала копчик.
Шантажист тоже встал.
- Я пока предпочел бы не пересекаться с Ролваагом, - сказал он, - так что пойду-ка я отсюда.
Тул пожал плечами. Он заметил, что к женщине на костылях подходит брат миссис Перроне, овцевод. «Час от часу не легче», - подумал Тул.
Шантажист сказал:
- Как бы там ни было, я сожалею насчет того, что произошло на прошлой неделе в доме.
- Мы с тобой еще не закончили, - произнес Тул.
- Я так и понял.
- Слушай, а где твоя подружка? Та, которая была во Фламинго?
- Дома, пулеметы чистит.
Тул не разобрал, шутит ли парень. И тут, как гром среди ясного неба, его озарило: так вот на кого похожа фотография на алтаре - на подружку шантажиста! Ночью в доках было темно, но, насколько он смог разглядеть ее лицо, она сильно напоминала мертвую женщину на фотографии. Черт, может, они родня? Может, шантаж - это на самом деле месть?
- Мистер, мож я вас спрошу? - сказал Тул.
- Неа, - ответил шантажист и отчалил.
В некотором роде Чаза Перроне утешало, что Корбетт Уилер стоит рядом и разделяет бремя сердечности. Тяжело быть вежливым и участливым, а уж притворяться - тем более. Чаз выдерживал не более двенадцати секунд искреннего сострадания от каждого желающего, а затем передавал его дальше, как мешок с песком. По встревоженным лицам он заключил, что выглядит, должно быть, страхолюдно - озноб, мокрая верхняя губа, гноящиеся москитные укусы. Но в его роли ему это все на руку - скорбящий муж распадается на части.
Рукопожатие и объятие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98