Потом опошлили это учение, заставили служить корыстным целям.
- Тоже высказался. Христианство - это дым, мечта, рай на том свете. А наше учение на фактах стоит, на экономической основе. В нашей программе все ясно: и чего надо добиваться, и как добиваться.
- Счастье - его беречь надо, оно хрупкое, тонкое. Люди дерутся из-за него и не замечают, как топчут, ломают в азарте это самое счастье: и свое, и чужое.
- Что же ты предлагаешь?
- Не знаю я… Убедить бы людей и за границей, и наших. Жизнь человека коротка, надо, чтобы проходила она спокойно. Пусть люди отбросят жадность, корыстолюбие, злобу, будут добры и терпимы. Ведь земля велика, все могут жить в достатке.
- Ну, убеди, - насмешливо отозвался Игорь. - Гитлера убеди, Круппа, Рокфеллера.
- Нужно убедить, - тихо и горячо произнес Альфред, прижимая к пухлой груди руки. - Нужно, Игорь. Иначе не будет конца жестокости, войнам.
- Неправда! - рывком сел Игорь. - На жестокость - жестокость, на силу - силу. Не ты первый убеждать собрался. Пробовали и без тебя, да не вышло. Мы по-другому будем: кто не гнется - сломаем.
- Это кто - мы?
- Ну… - Булгаков смешался. - Мы вообще, комсомольцы, народ.
- Ты пойми, я же добра хочу.
- А я - зла? Мне тоже хочется, чтобы люди одевались красиво, музыку слушали, каждый день шоколад ели и работали по четыре часа. И чтобы на всей земле так. Захотел: поехал в Африку, древний Карфаген изучать. А там никаких колоний, все живут в свое удовольствие. И чтобы везде один язык был. Тогда совсем здорово.
- Вот, - вздохнул Альфред. - Цель у нас с тобой одна, а пути разные.
- Ничего, до третьей своей категории доберешься и путь найдешь. Совет дать?
- Ну?
- Мужчина ты здоровый, ноги и руки у тебя - во! Ешь много, двигаешься мало. Съездил бы в колхоз, повкалывал бы там. Мускулатуру набьешь, на людей посмотришь. Ты же, кроме Москвы да Крыма, не был нигде.
- А ты?
- Я хоть знаю, на чем хлеб растет.
- Это и мне известно.
- Ну, а манная крупа на чем?
- Гм! - Альфред почесал за ухом. - Раньше говорили, что с неба сыплется, - попробовал отшутиться он.
- С неба, тоже знаток, - презрительно скривился Игорь. - Мак видел? Черные зернышки в коробочке?
- Видел на даче.
- Вот и манная крупа так растет, только коробочки побольше да дырки покрупней.
- Правду говоришь?
- А ты энциклопедию посмотри.
- Обязательно, - сказал Альфред.
- Эх, разве вы живые люди тут, в городе? Одушевленные приборы, вот вы кто, - сердито ворчал Игорь, зашнуровывая ботинки. - Плесенью тут обрастешь с вами. Пойду хоть понюхаю, как свежий снег пахнет.
* * *
И вот сдан, наконец, последний зачет. Игорь съездил в институт, простился с ребятами. Потом до самого вечера ходил с Настей по магазинам, покупал пуговицы, крупу, шапку для Славки - все, что просила в письме мама. Для отца - охотничий нож. Людмилке - цветные карандаши.
Настя оставалась на каникулы в Москве - не имела денег на билет. Игорю неловко было перед ней, старался поменьше говорить об Одуеве.
Уложив покупки в чемодан, долго сидели в комнате, не зажигая света. На батарее сушились Настины ботинки. Девушка, прижавшись лбом к стеклу, следила за снежинками, косо летевшими по ветру. Сказала негромко:
- У нас по пруду ребята сейчас на коньках бегают. А вербы белью, тихие, как заснули.
Игорь, облокотившись о подоконник, посмотрел на нее. У Насти на подбородке дрожала маленькая светлая капля. Сорвалась, упала, горячая, на руку Булгакова.
- Ты к нашим зайти не забудь,-сказала девушка. - Конфеты в кульке розовом, на самом дне.
- Ладно, - насупившись, буркнул Игорь. - Я бы и сам не поехал. Знаешь ведь, мать просит.
- Расскажешь потом про все. - Настя тесней придвинулась к нему. - Лучше бы куда-нибудь в другое место уезжал. Легче бы мне было.
- Да что ты в самом деле! Всего на двенадцать дней расстаемся. Разве это срок? Люди по три года в Арктике зимуют… В тюрьме по десять лет сидят…
- Ну и сидел бы, а я ждала…
- Какая же ты глупая! - засмеялся Игорь, обнимая ее. - Прямо форменная дуреха!
- Ты часто говоришь мне об этом.
- Не выношу умных.
- Мне лестно слышать.
- Не дуйся, а то поругаемся.
- Некогда нам ругаться, - через силу улыбнулась девушка. - На вокзал ехать пора.
Поезд с Курского уходил после полуночи. На обширной площади было безлюдно, стояли несколько засыпанных снегом такси. Постовой милиционер, согреваясь, топтался у фонаря. Под навесом тесной кучкой сбились носильщики.
Посадка уже началась. В вагоны лезли крикливые бабы в нагольных шубах, тащили мешки, деревянные чемоданы. Игорь пробился по коридору. Забросил на свободную полку вещи и вышел на перрон. Настя одиноко притулилась возле закрытого ларька, зябко поводила плечами. Платок был покрыт снегом, белые пушинки оседали на выбившиеся волосы.
- Совсем нет провожающих, - сказала она.
- Поезд недалеко идет, в Серпухове все сходят.
- Ты хоть вспоминай меня, Игорь.
- Конечно, чудачка!
Ему представилось, как пойдет сейчас усталая Настя в своем коротком холодном пальтишке по темным и скользким улицам, будет трястись в пустом промерзшем трамвае. Игорь завтра будет дома, среди своих. А она? Без него, наверно, не сходит даже в кино.
- Настенька!
- Что?
- Холодно тебе? - Он расстегнул пальто. - Давай согрею.
- Не надо, уже звонок был.
Игорь торопливо поцеловал ее, стиснул холодные руки и отпустил только тогда, когда лязгнули буфера, заскрипев, качнулись вагоны.
Он стоял на подножке набирающего ход поезда и махал шапкой, пока не скрылась из виду маленькая фигурка.
* * *
Глубоким снегом завалила зима городок, намела косые сугробы возле домов и заборов, белыми шапками прикрыла от мороза кусты, серебряной пылью инея припорошила деревья. Утонув по окна в снегу, осели дома, придавленные отяжелевшими крышами. На улицах протоптаны глубокие извилистые тропинки, тянутся чуть заметные следы полозьев. В камень смерзлись черные кругляши конского навоза. От случая к случаю проедет в санях крестьянин, провезет дрова или картошку в мешках, сверху накрытых сеном.
Короткие и однообразные, быстро пролетали зимние дни. По вечерам зажигались за обледенелыми, в причудливых узорах, стеклами желтые огоньки, манили в теплый, привычный уют. К ночи крепчал мороз, выкатывалась из-за леса большая луна, плыла среди холодного блеска звезд, окруженная золотистым туманным кольцом. В голубом сиянии пышных сугробов стыла глухая тишина. За три улицы слышен был скрип шагов запоздалого прохожего.
Жировали по ночам зайцы, забираясь в окраинные сады, нанизывали по оврагам путаную мережку следов. Из Засеки порой забегали волки, и тогда с хриплым лаем ярились до рассвета собаки.
Первые два дня Игорь мало бывал дома: бродил по улицам, навещал знакомых. Городок будто изменился с тех пор, как он уехал отсюда. Неказистыми, маленькими стали постройки, сонной и скучной представлялась ему провинциальная жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235