Над горизонтом, в той стороне, где раздавалась стрельба, ветер гнал клубы дыма; они истаивали, смешивались с облаками.
Из машины вылез командир боевого участка - полковник с измятым и недовольным лицом. Он придержал дверцу, ожидая, пока выйдет приехавший вместе с ним член Военного Совета, дивизионный комиссар по званию.
До вчерашнего дня полковник работал в штабе фронта, занимался привычным ему делом и теперь вовсе не радовался новому назначению. Нынче с раннего утра он ездил вместе с комиссаром по харьковским заводам. Член Военного Совета договаривался о переброске на боевой участок ополченцев, указывал, распоряжался, решал на месте десятки больших и малых вопросов. То, что сделали они за день вдвоем, сам полковник не сделал бы и за месяц.
Член Военного Совета подошел ближе к дороге. Он невысок ростом, коренаст. Китель будто отлит по его плотной фигуре. Под широким козырьком новой фуражки блестят живые цепко схватывающие глаза. Он находился в том возрасте, когда мужчину уже нельзя назвать молодым, но и считать пожилым еще рано. На энергичном подвижном лице почти не было заметно морщин, зато волосы на висках совсем седые.
Полковник, догнав члена Военного Совета, продолжил разговор, начатый в машине:
-Но танкового батальона мне не дали…
- Повторяю еще раз, танки пришлось переадресовать в Полтаву. Там кавалеристы задыхались без них.
- И у меня бой может начаться сегодня. Что я буду делать тут с этими ополченцами? Они даже винтовки держать не умеют.
- Научите. Харьков дал нам все, что мог. Продержитесь тут три дня, мы вам спасибо скажем.
- Три дня! - воскликнул полковник. - Этот сброд разбежится после первого снаряда.
- Как вы сказали? - круто, на каблуках повернулся член Военного Совета. - Понимаете, что вы сказали? Это - сброд? А сами вы кто такой?
- Я кадровый командир.
- А кому вы служите? Мне? Господу богу? Вы им служите, этим людям. Они вас и кормят, и поят, и сапоги вам шьют… Они добровольно воевать пошли. Доверяют вам над собой командовать. А вы говорите - сброд!.. Я вас не понимаю, полковник!
- Погорячился, простите.
Член Военного Совета внимательно посмотрел на полковника и отвернулся, ничего не сказав.
* * *
По дороге мимо них двигались съезжавшие с моста повозки. Усталые лошади с натугой тянули на подъем двуколки и зарядные ящики. В крестьянских телегах лежали раненые, накрытые шинелями. Некоторые сидели, свесив забинтованные ноги или прижимая к груди руки, запеленатые, как куклы. Много было повозок с домашним скарбом. Среди узлов забились поглубже молчаливые чумазые ребятишки. Женщины, помогая лошадям, плечами подталкивали сзади подводы. Ни шума, ни криков - люди утомились, свыклись с дальней дорогой.
В этом хаотичном на первый взгляд потоке опытный глаз мог различить определенный порядок. Повозки с одинаковыми грузами шли не вразброс, а кучно. Вот десятка полтора двуколок с патронами. Потом телеги с ранеными. Потом несколько походных кухонь - и снова двуколки.
Обозы тянулись долго. Полковнику надоело стоять на месте, он нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Хотел заговорить, но не решался. А член Военного Совета молча смотрел на людей, на ползущие мимо подводы и сосредоточенно думал о чем-то.
Вслед за обозами на западном берегу появилась колонна пехоты. Опередив ее, на мост въехал пожилой старшина с нашивками за сверхсрочную службу. Он сидел верхом на здоровом рыжем гунтере с куцым хвостом. Конь, привыкший возить тяжести, наверно, и не ощущал веса всадника, но по привычке медленно и грузно переставлял большие, как тумбы, наги, обросшие длинной шерстью.
Дивизионный комиссар крикнул, подзывая старшину. Тот слез с лошади, достал из кармана красную тряпицу, вытер большой пористый нос и, ведя коня в поводу, поднялся на взгорок.
- Какая часть? - спросил член Военного Совета.
- А вы кто будете? - прищурился старшина. Он, вероятно, считал, что имеет дело со штатским.
- Отвечай, когда спрашивают! - сказал полковник.
- Старшина прав, - возразил ему комиссар, доставая из нагрудного, кармана удостоверение. Черновод прочитал и от удивления даже выпустил из рук повод.
- Виноват! - вытянулся он. - Как это я вас не признал сразу! Я ведь вас в штабе армии видел.
- Тем лучше, значит, мы с вами старые знакомые. - Член Военного Совета коснулся плеча старшины. - Теперь без всяких опасений можете ответить на мой вопрос.
Черновод назвал номер полка.
- Откуда вы?
- От самого Бреста идем.
- Сколько у вас штыков?
- А это как считать, - прищурился Черновод. - Если по списку, то на нонешнее утро числилось шестьсот тридцать четыре бойца и командира, из них с легкими ранениями в строю девяносто два человека. А ежели по существу в корень смотреть - то две тысячи…
- Это как же понимать?
- Слышали небось - за одного битого трех небитых дают? А уж нас били, били по-всякому: и справа, и слева, и спереди, и сзади, и сверху, и снизу.
- А сдачи вы давали?
- В полную меру, - ответил старшина. - Как полагается, баш на баш. Даже иной раз по своей щедрости вперед выдаем.
- Значит, можно их бить? - спросил член Военного Совета, глядя не на Черновода, а на стоявшего у сосны полковника. - Можно, значит, их колотить?
- За милую душу. У ихней пехоты над нами никакого превосходства нету, хоть даже у них пулеметов и минометов больше. Пехота у них - одни слезы. В атаку она как идет? Сперва разбомбят все, расковыряют наши позиции. Потом артиллерией пригладят. Потом по этому месту танки прут. А уж за ними пехота ползет, подчищает остатки… Обидно, товарищ член Военного Совета. Не по-честному получается. Мы их голой рукой, а они нас - свинчаткой. Металлом воюют. Танк замучил. Бьем его, как комара, а он все лезет.
- Прямо-таки, как комара? - весело прервал комиссар разошедшегося старшину. - Вот у вас лично сколько на счету?
- У меня? - сразу сник голос Черновода. - Я по совести отвечу. Мое дело такое - все больше в тылу. Но в один танк и я бутылку кидал. Только не знаю, с моей бутылки он загорелся или еще с чьей…
- Ну хорошо, старшина, - сказал комиссар. - А теперь разыщите командира полка и пришлите его ко мне.
Черновод убежал, оставив лошадь на попечение красноармейца. Видно, на своих ногах управлялся быстрее.
Член Военного Совета смотрел на двигавшуюся мимо колонну. Красноармейцы шли размеренным шагом, привычно и неторопливо. Выгоревшие гимнастерки, засаленные пилотки, черные, прокаленные солнцем лица. Обувь разнокалиберная: сапоги и русские и немецкие, с широкими раструбами голенищ, и ботинки с обмотками, и даже гражданские штиблеты. Некоторые бойцы курили на ходу. Многие, кроме винтовок, несли еще и немецкие автоматы. Затертые до блеска мешочки с гранатами оттягивали ремни.
Человеку, привыкшему любоваться строгими колоннами войск, может быть, неприятно было смотреть на шагающих вразнобой красноармейцев, на ломаные шеренги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235