Тут, на стыке двух сильно растянутых по фронту дивизий, русские не могли оказать серьезного сопротивления. Но когда пехота достигла середины луга, в нескольких местах вспухли грязные дымы взрывов. Цепь залегла, исчезла в траве. Это событие внесло оживление. Корреспонденты взялись за бинокли.
- Вероятно, минное поле, - сказал Гудериан. - Сейчас саперы проделают проходы… Видите, наши минометы ударили по русским позициям. Они подавят огневые точки, а пехота тем временем отдохнет. В такую жаркую погоду трудно наступать без отдыха, - пошутил он.
Издалека, из-за леса, начала бить русская батарея. Снаряды - это был крупный калибр - рвались на лугу и в прибрежных зарослях, нащупывая позиции минометчиков. Гудериан приказал вызвать авиацию и подавить артиллерию. Бой развертывался по всем правилам. Но генералу было ясно, что если русские не подтянут резервы, то пехота, даже без танков, быстро сомнет противника. А резервы у русских вряд ли имелись - об этом Гудериан знал.
На Марраса и на корреспондентов бой, видимо, производил должное впечатление, все они были взволнованы важностью происходившего. Не позже как завтра появятся е берлинских и римских газетах статьи под броскими заголовками: «Прорыв «линии Сталина», «Последняя преграда взята». И под каждой статьей будет помечено, что она прислана собственным корреспондентом непосредственно с передовой линии.
Русская батарея дала несколько залпов по строящемуся мосту. Рухнул готовый уже пролет, поплыли по течению свежеотесанные бревна. Один, вероятно, случайный, снаряд угодил в подножье холма. Пронзительный визг бросил на землю корреспондентов, заставил присесть за камень Марраса. Треск, вспышка пламени, выше дерева взметнулся косматый конус. Прошумела, качнув кустарник, взрывная волна. Несколько осколков, ослабев на излете, прошуршали в листве. Гудериан оглянулся. Побледневшие гости, отряхиваясь, поднимались с земли. Только Брюкнер спокойно стоял на прежнем месте и курил.
То ли потому, что мотопехота уже подошла к лесу и почти скрылась из глаз, то ли виной всему был снаряд, но гости сразу заспешили назад в штаб группы. Генерал Маррас поблагодарил Гудериана за доставленное ему удовольствие видеть в тяжелом бою доблестных немецких солдат.
- Простите. Я не имел права подвергать вас такой опасности, - почтительно говорил Гейнц, смеясь в душе над этим макаронником, побледневшим при первом снаряде: Очевидно, Маррас, тыловая крыса, искренне считал, что он был в настоящей переделке, и поэтому вполне серьезно принимал извинения Гудериана. - Впрочем, вы сами повинны в этом. Если меня обвинят, то я скажу, что вы лично выбрали этот горячий участок.
- О, разумеется, разумеется! Конечно, я сам. Я очень доволен, коллега, очень доволен, - восторгался экспансивный итальянец. - Война есть война, без риска обойтись невозможно.
Гейнц не без злости подумал, что Маррас за эту поездку получит, вероятно, награду. Вот она, еще одна несправедливость: легкая прогулка, просмотр инсценировки, десяток статей, восхваляющих итало-немецкое содружество - и, пожалуйте, орден. А фронтовые генералы ежедневно подвергаются риску, работают, не считаясь со временем, по двое-трое суток обходятся без ванны… Но, несмотря на это, фюрер не часто жалует их наградами…
Догадливый адъютант Гудериана разыскал тяжелый шершавый осколок и подал Маррасу. Итальянец бережно завернул его в надушенный платок.
Корреспонденты искали осколки сами, ползая на коленях среди кустов. Гейнц подумал насмешливо, что осколков надо было бы набросать заранее. Он представлял, что будут рассказывать эти люди, вернувшись в Берлин: «Мы наблюдали за сражением. Я стоял рядом с Гудерианом. В самый разгар боя русские осыпали нас снарядами…»
Да, корреспонденты не пожалеют восторженных слов, чтобы написать о себе и Гудериане. Тем более, что в штабе группы им приготовили не только роскошный обед, но и по чемодану для каждого - с сувенирами из России.
Гости уехали вовремя, Гейнц больше не мог заниматься ими. Из штаба группы, из корпусов и дивизий непрерывно поступали сообщения. Радист командирского танка принимал и передавал без передышки, жуя в углу рта трофейную русскую папиросу - некогда было прикурить. На мотоциклах и легковых машинах то и дело приезжали офицеры связи. Уже по обилию донесений, запросов, уточнений можно было понять, что форсирование реки происходит медленно.
17-я танковая дивизия южнее Орши встретила на восточном берегу сильное сопротивление. Русские контратакой отбросили головной полк обратно за Днепр. Гудериан распорядился оставить у Орши заслон, а главные силы 17-й дивизии перебросить через реку возле Копыси, где наметился прорыв. Пришлось ждать до полудня, пока танки оттянутся от Орши и перейдут по мосту на восточный берег. Теперь Гудериан был уверен, что по крайней мере в одном месте в оборону русских вбит клин, и две дивизии вышли на оперативный простор.
Следующий день был не менее напряженным. Форсирование Днепра было завершено. Все три корпуса с непрерывными боями продвигались вперед. Противник контратаковал на флангах у Орши и Рогачева. В центре русские упорно обороняли город Могилев - узел дорог. Из передовых частей поступали сообщения о больших потерях. У 18-й танковой дивизии русские разгромили тылы; в 17-й осталась едва половина танков; пехотный полк СС «Великая Германия» расстрелял все патроны, отошел с позиций и просил немедленной помощи.
Жалобы и просьбы Гудериан оставлял без внимания. Радио несло в корпуса и дивизии один и тот лее настойчивый приказ: сломить сопротивление противника, ускорить движение!
Гейнц был полностью поглощен делами своей группы. Его войска вели напряженные бои, ему некогда было сейчас думать о будущем. А в Ставке, оказывается, уже господствовало мнение, что кампания близка к завершению. В Берлине смотрели на события с завидной широтой, разрабатывали дальнейшие планы. Об этом рассказал Гейнцу главный адъютант Гитлера полковник Шмундт, приехавший к нему ознакомиться с обстановкой.
Гудериан умел поддерживать нужные знакомства. Шмундт - глаза фюрера. От того, как и что доложит полковник, зависит многое. Военачальники старой прусской школы смотрели на Шмундта свысока, для фельдмаршалов он был выскочкой из нетитулованной черни, полковником-шаркуном, мальчиком на побегушках. Главный адъютант относился к ним с затаенной ненавистью. А Гудериан держал себя со Шмундтом на равной ноге, без пренебрежения, но и не заискивая. Шмундт уверовал в дружеские чувства Гудериана. У главного адъютанта не было секретов от Гейнца, Рассказывал он о новостях охотно - видимо, не часто приходилось ему вести откровенные беседы.
Шмундт, рослый, простоватый с виду, похож был на здорового крестьянского парня, надевшего полковничий мундир и еще не освоившегося с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235