Порошин, не вставая, включил репродуктор.
- …тревога! Граждане, воздушная тревога! - наполнил комнату громкий голос. - Все должны немедленно покинуть помещения и укрыться в бомбоубежищах…
- Тревога учебная, - махнул рукой Ермаков, продолжая закусывать. - Днем немцы не доберутся сюда. Противовоздушная оборона под Москвой сильная… А окна ты закрой, - обратился он к Игорю. - Не демаскируй нас.
Вдали, над Лефортовским парком, поднимались серебристые аэростаты воздушного заграждения. На мостовую перед домом вышел дворник дядя Миша в каске, с противогазной сумкой через плечо. Игорь прикрыл ставни.
- Ну, за успехи, Прохор, - сказал Ермаков, поднимая рюмку.
- За победу, Степаныч. И за скорую встречу после войны в этом же самом доме.
Утром Игорь долго лежал в постели. Он наслаждался покоем, радовался, что впереди еще целый свободный день, что никуда не надо спешить.
Часов в девять в его комнату вошла Неля, длинная, тонконогая, с мальчишеской прической. И куртка на ней была ребячья, с карманами на боках, и ботинки мужские, этак тридцать восьмого - тридцать девятого размера. Села верхом на стул, спросила:
- Бока не болят?
- Приветствую тебя, небесное созданье. Здороваться, конечно, ты еще не научилась?
- А ты не научился вставать вовремя?
- Я лентяй, - сказал Игорь. - Принципиальный и неисправимый. По моему мнению, горизонтальное положение является для человека наиболее естественным. Вероятно, в далеком прошлом предки мои были ящерами.
- А мои - птицами!
«Страусами», - хотел сказать Игорь, но сдержался, боясь обидеть ее. Он подумывал иногда, что ее мальчишеские манеры - все это напускное. Сознает свою нескладность, некрасивость и бравирует, делает вид, что ей все равно. Может быть, даже бессознательно. И, наверно, со временем это пройдет. Она уже немного похорошела в последнюю весну. Взгляд стал мягче, а глаза - темнее и глубже. Губы вроде бы растянулись вширь и меньше напоминали букву «М». Раньше, была палка-палкой. А теперь пополнела, заметнее проступали груди. Нелька, вероятно, стеснялась этого, сутулилась и выставляла вперед плечи.
- Ты не работаешь нынче? - спросил Игорь.
- Во вторую смену.
- У вас же одна.
- А я теперь на другом месте. На оборонном предприятии, - с гордостью сказала она.
- Что же ты там делаешь? Дырки для пушек?
- Секрет.
- Девчонкам секретов не доверяют.
- Не старайся, не разозлишь, - предупредила Неля. - И вообще береги свой авторитет в моих глазах. Ты теперь наставник и опекун. Отец сказал, что ты теперь вместо него, и велел передать привет.
- Как? Он уже уехал? - Игорь приподнялся.
- В шесть часов. Так что вступай в свои права. Распоряжайся. Только поешь сначала, завтрак готов.
- Не могла разбудить, - проворчал Игорь. - Ну, отвернись, что ли, одеваться буду… Да не уходи, не уходи, вопросы есть. Альфред пишет?
- Вчера получила, - достала она из кармана куртки письмо. - Тебе, конечно, привет.
- Разумеется, старый друг… В армию его еще не взяли?
- Куда ему. Броня. И очкарик к тому же.
- Диссертация как?
- Кто его знает. Вычисляет, одним словом. И чудит, как всегда. Стихи пишет, - осуждающе произнесла Неля.
- Ого! Это интересно! - повеселел Игорь. - Ну-ка, прочти.
- Вот, - пробежала она глазами по строчкам. - Ага, тут. Слушай:
Меня, человека, никто не жалел,
А вот я и собаку жалею.
Снаружи давно для других очерствел,
Но душой очерстветь не сумею.
- Гм, крик сердца, - удивился Игорь. - И довольно складно получилось.
- Да ты вникни в смысл! Его, видишь ли, никто не жалел… Как ему только не стыдно! Ну отец еще так-сяк, некогда было. А бабушка с ним до сих пор готова нянчиться, как с младенцем. Это же кумир ее… А он - такие слова. Я и письмо-то бабушке показать боюсь.
- Ничего, это он для рифмы слова подобрал, какие под руку подвернулись, - успокоил Игорь. - Влюбился он, наверно, и без взаимности, -
- Я тоже думаю, что влюбился, - серьезно сказала Неля. - И для него это, должно быть, очень тяжело. Он замкнутый. Для него влюбиться - это просто страшно.
- Всем страшно.
- Для тебя-то не очень, - скептически произнесла она. - А Альфред уже в таком возрасте, когда трудно привычки ломать. Ему стукнуло двадцать пять.
- Жена быстро к рукам приберет, - сказал Игорь. - А про меня ты зря… Тебе все в жизни прямолинейным представляется. А я вот теперь вижу - такие зигзаги порой бывают, что только ахнешь. Человек - он не машина. Ту заправил, она и стучит. А у человека сердце.
- Шальное сердце, - нахмурилась Неля, - Ты не рассуждай, а умывайся быстрей. Скоро Настя придет.
- Коноплева? - вытаращил глаза Игорь. - К тебе?
- Нет, к тебе.
- Это еще почему? Откуда она знает?
- Я ей позвонила, - с вызовом сказала Неля. - Она просила позвонить, если ты приедешь… Вот. Она мне нравится, а ты - нет. Ты сам не знаешь, что делаешь.
- Как это не знаю? - загорячился Игорь, - Как не знаю? Я люблю, у меня ребенок будет.
- Во-первых, не у тебя, а у той… Во-вторых, ребенки у всех бывают, и это еще ничего не значит. А любить ты должен Настю.
- То есть как это - должен?
- Она хорошая.
- Ну и логика.
- А в любви логики не бывает.
- Много ты знаешь, что бывает, а что нет.
- Знаю. Я тоже не маленькая и тоже люблю, вот!
- Кого же?
- Одного человека.
- Подумаешь, поцеловалась небось раза два с пацаном в подворотне…
- Не смей! - крикнула она. - И не с пацаном. И не в подворотне! И не целовалась я с ним. Он большой и военный. И ничего даже не знает!
На глазах у нее навернулись слезы, верхняя губа приподнялась. Игорь испугался: сейчас заплачет. Вот уж не ожидал от нее такого! Но в кого же? Уж не в Порошина ли? Чем черт не шутит! Девчонки - они сумасшедшие. Романтика у них всякая… «Ну и ну», - покачал он головой.
Позвал ласково:
- Нелька!
- Чего тебе?
- Ты это самое… Не расстраивайся. Хорошо, когда любишь. Дышится глубже. Хоть иной раз и больно, будто игла в сердце, а все равно хорошо.
- Может, мне сказать ему? - с надеждой спросила она, не глядя на Игоря.
- Сам понять должен.
- А он на войну уедет. Надолго.
- Ну, ты словами-то не говори. Глазами, улыбкой… А лучше - ничего не надо, это ведь и так всегда видно.
- Тебе видно, а ему нет. Он серьезный.
- А я, значит, так себе! - обиделся Игорь. - Ничего ты не понимаешь! Другой ходит без всяких чувств, а рожа у него от рождения хмурая. Про него говорят: ах, глубокий, ах, переживает! А у меня, может, все нутро изболело, а физиономия вот такая несолидная. Не могу я о подобных вещах вслух рассуждать. Начну говорить - стыдно; в шутку сверну - еще хуже. Ну что сделаешь, раз я такой! И отстань от меня, если я несерьезный.
Хлопнул дверью и ушел в ванну. Умывшись холодной водой, ворчал сердито: «Все хорошие… Один Булгаков никуда не годится. Ну, и беседовала бы со обоими хорошими… А то все ко мне. Несут, как в мусорный ящик. А про себя и сказать некому…»
- Игорь? - прозвучал виноватый голос за дверью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235