– Да, – кивнул головой Митчелл. – Мальчик. Я думал, ты знаешь.
– Для мальчика мы уже подобрали несколько имен, а для девочки нет, – прошептала она, чувствуя, как глаза ее застилают слезы. – Помнишь, ты хотел назвать его Лоренсом?
– Рэйчел, прошу тебя, не надо.
– А мне ужасно нравилось имя Макензи...
– Ради бога, Рэйчел, пожалуйста...
– И тогда все звали бы его... – ком в горле мешал ей говорить, – Мак...
Она зажала рот руками, пытаясь сдержать рыдания. Но тщетно.
– Его звали бы Мак, а ему бы это не нравилось, – выпалила она и залилась слезами.
Немного успокоившись, она промокнула нос бумажным платком и взглянула на Митчелла. Он отвернулся, опустив голову на руки, но даже сквозь слезы она разглядела, что плечи его сотрясаются от рыданий. Она ощутила внезапный прилив пронзительной нежности к нему.
– Бедный мой, милый мальчик... – прошептала она.
– Мне так жаль. Я не должен был... – всхлипывал Митчелл.
– Нет, любимый мой, нет. Ты ни в чем не виноват. – Она поманила его к себе. – Иди сюда. – Он затряс головой, упорно отворачиваясь от Рэйчел. – Тебе нечего стыдиться. Тебе тоже нужно поплакать.
– Нет, нет, – бормотал Митчелл. – Я не должен плакать. Я должен быть сильным. Должен поддерживать тебя.
– Иди ко мне, – улыбнулась она сквозь слезы. – Пожалуйста.
Он нерешительно повернул к ней свое покрасневшее, все в слезах, лицо. Рот его жалко кривился, а подбородок дрожал.
– Господи. Господи, Господи. Почему это случилось именно с нами? Чем мы провинились?
Он напоминал несчастного ребенка, который не знает, за что его наказали, и обижен на несправедливость.
– Дай мне тебя обнять, – сказала она. – Я хочу тебя обнять.
Он подошел к ней, и она привлекла его к себе. От него пахло потом, несмотря на свежую рубашку. Даже аромат его одеколона пропитался горечью.
– Почему это случилось, почему, почему? – повторял он, словно заведенный.
– Не знаю, – вздохнула она.
Она уже не винила себя в смерти ребенка, и все же ей было мучительно стыдно. Все это время Митчелл страдал, изо всех сил сдерживаясь в ее присутствии, а она предпочитала не замечать этого. Но теперь, глядя на него сквозь слезы, она с болью увидела последствия его глубокого, неподдельного горя: на висках его засеребрились первые седые волоски, под глазами легли темные тени, а уголки рта потрескались и воспалились.
– Бедный мой, бедный мальчик, – шептала она, покрывая поцелуями его волосы.
Он уткнулся лицом ей в грудь и снова разрыдался, они долго не могли унять слез и сидели, покачивая друг друга в объятиях.
Жизнь постепенно возвращалась в свое русло. Рэйчел больше не ощущала себя одинокой в своем горе. То, что Митчелл переживал утрату так же сильно, как и она, послужило ей самым большим утешением. Теперь они могли плакать вместе, и не раз случалось, что неосторожное слово, произнесенное кем-то из них, вызывало у обоих горькие воспоминания и глаза их одновременно наполнялись слезами. Темнота, окружавшая Рэйчел, уже не казалась столь непроглядной – как ни велика была ее печаль, она знала, что со временем острота ее притупится и жизнь вновь вступит в свои права.
Увы, от мыслей о ребенке им пришлось отказаться: доктор Ваксман со всей определенностью заявил, что Рэйчел больше нельзя иметь детей. А если она все же забеременеет, беременность придется немедленно прервать, чтобы предотвратить пагубное воздействие на ее организм.
– Но ведь я же здорова! – воскликнула она, когда доктор сказал ей об этом. – Вы сами говорили, что я совершенно здорова.
– Вы здоровая женщина и будете таковой, если не забеременеете, – пожал плечами доктор. – Беременность – вот единственное, что вам противопоказано. Вы можете усыновить ребенка...
– Не думаю, что семья Гири сочтет эту идею удачной.
Доктор слегка вскинул бровь.
– Полагаю, сейчас вы излишне ранимы и многое видите в искаженном свете, – заметил он. – Учитывая то, что вы пережили, это более чем простительно. Но уверен, если вы поговорите с Митчеллом, его матушкой или даже со стариком относительно усыновления, то будете приятно удивлены. Думаю, они с готовностью пойдут навстречу вашему желанию. Как бы то ни было, все это – дело будущего. А сейчас вам необходимо позаботиться о себе. Митчелл сказал, вы хотите пожить в старом загородном доме его отца?
– Да, очень.
– Прекрасное место, пожалуй, самое красивое во всем штате. Я сам подумываю поселиться там, когда удалюсь на покой. Моей жене там вряд ли понравилось бы, но теперь, когда я потерял ее...
– О, мне так жаль. Давно она умерла?
Неизменная любезная улыбка сползла с лица Ваксмана.
– В прошлый День благодарения, – сказал он. – У нее был рак.
– Мне так жаль, – повторила она.
Он горько вздохнул.
– Не думаю, Рэйчел, что сейчас вы расположены выслушивать банальности, да еще от такого старого перечника, как я, но все же скажу: вам дана только одна жизнь, и никто не проживет ее за вас. И вы должны решить, чего же вы хотите от этой жизни, – говоря это, Ваксман не сводил с нее внимательного взгляда. – Да, так случилось, что одна из дверей оказалась навсегда закрытой перед вами. Это грустно, но с этим надо смириться. Тем более что вокруг множество других дверей. И перед женщиной, занимающей такое положение, все они готовы распахнуться настежь. – Доктор наклонился к ней, его отвислый подбородок слегка подрагивал. – Но прошу вас, пообещайте мне одну вещь.
– Какую?
– Не идите по стопам Марджи. Мне больно видеть, как она год за годом загоняет себя в могилу. – Доктор вновь тяжело вздохнул, – Простите, – оборвал он себя. – Пожалуй, я наговорил лишнего.
– Нет, – возразила Рэйчел, – Вы сказали мне то, что нужно. И как раз вовремя.
– Я не всегда был такой грустной старой вороной. Но, потеряв Фэй, я стал воспринимать мир в ином свете. Поверите ли, мы ней были вместе сорок девять лет. Познакомились, когда ей было шестнадцать. Всю жизнь были неразлучны. А теперь ее нет рядом. Поневоле начинаешь видеть все не так, как прежде.
– Конечно...
– Я признался одному из своих коллег, что после смерти Фэй чувствую себя как человек, которого запустили в космос.
И вот он глядит оттуда на то, что всегда считал прочным и постоянным, и видит лишь маленький голубой шарик посреди пустоты... такой беззащитный, такой уязвимый.
Взгляд доктора становился все более рассеянным, казалось, он уже не замечал Рэйчел. Она же, заглянув в его глаза, увидела в них такую тоску и одиночество, что внутри у нее все мучительно сжалось.
– Вы еще будете счастливы, – пробормотал доктор, словно очнувшись. – Вы славная девочка, Рэйчел. И вы заслужили счастье. Поступайте, как подсказывает вам сердце, а если Гири будут этому противиться – бегите от них прочь.
От этих неожиданных слов у нее перехватило дыхание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208