– Так тебе и надо, – сказал Митчелл. – Меня неделю тошнило. А тебе хоть бы что. Легко тебе все сошло с рук.
– Меня бесило, что после того случая ты стал центром внимания. А знаешь, что случилось потом? Однажды, когда я подметал пол, кипя от злости из-за того, что все с тобой нянчатся, Кадм сказал мне: «Видишь, что происходит, когда по твоей милости другие начинают кого-то жалеть?» До сих пор помню, как просто он мне это сказал. Он не сердился на меня. Он лишь хотел, чтобы я понял, что поступил глупо, заставив всех в доме нянчиться с тобой. Больше я никогда даже не пытался тебе навредить, боясь ненароком привлечь к твоей особе излишнее внимание.
Митчелл поднялся, чтобы взять у Гаррисона бутылку.
– Кстати, о старике, – сказал он. – Джосселин сказала, прошлую ночь ты провел у его постели.
– Верно. Просидел у его кровати несколько часов после того, как его привезли из больницы. Поверь мне, он еще довольно крепок. Докторам даже в голову не приходило, что придется возвращать его домой.
– Он что-нибудь сказал?
– Нет, в основном бредил, – покачав головой, ответил Гаррисон. – Все из-за этих болеутоляющих. От них его все время клонит в сон, и он начинает нести всякую чепуху.
Гаррисон надолго умолк.
– Знаешь, о чем я начинаю думать?
– О чем?
– А что, если не давать ему эти лекарства?..
– Нельзя...
– Просто взять и убрать от него таблетки.
– Ваксман не разрешит.
– А мы не будем говорить Ваксману. Заберем их, и все.
– Он же будет страшно мучиться.
Призрачная улыбка мелькнула на лице Гаррисона.
– Но если мы лишим его таблеток, то сможем получить от него некоторые ответы, – он потряс кулаком так, будто в нем содержалось то, что служило залогом физического благополучия Кадма.
– Чушь... – тихо сказал Митчелл.
– Знаю, это не лучшая идея, – согласился Гаррисон, – но выбирать сейчас не приходится. Хоть жизнь в нем едва теплится, вечно так продолжаться не будет. А когда его не станет...
– Но должен же быть другой выход, – сказал Митчелл, – дай прежде я сам с ним поговорю.
– Все равно ты от него ничего не добьешься. Он никому из нас уже не доверяет. И вообще никогда не доверял никому, кроме себя. – На минуту задумавшись, Гаррисон добавил: – Вот такой он предусмотрительный человек.
– Тогда откуда ты знаешь об этих бумагах?
– Мне рассказала Китти. Только благодаря ей я узнал о Барбароссах. Кроме нее, на эту тему со мной никто не говорил. Она видела дневник собственными глазами.
– Значит, ей старик все-таки доверял.
– Выходит, что да. Но только в самом начале. Думаю, мы все поначалу доверяли своим женам...
– Постой, – перебил его Митчелл. – Мне пришла одна мысль.
– Марджи.
– Да.
– Об этом я уже давно думаю, брат мой.
– Кадму она нравилась.
– Полагаешь, он мог отдать дневник ей? Допустим, что так. Мне это уже приходило в голову, – он откинулся на спинку стула, и его лицо скрылось в тени. – Но даже если дневник был у нее, она никогда мне об этом не говорила. Даже под дулом пистолета.
– Ты обыскал свою квартиру?
– Ее прочесала полиция. Перевернула все вверх дном.
– Может, они нашли дневник?
– Да, может... – неуверенно сказал Гаррисон. – Когда меня упрятали за решетку, Сесил пытался выяснить, что они изъяли с места преступления. Вряд ли их могло заинтересовать нечто в этом роде. Во всяком случае, мне слабо верится в то, что дневник у них. Какой им от него прок?
– Меня от всего этого уже тошнит, – тяжело вздохнув, сказал Митчелл.
– От чего именно?
– От всей той ахинеи, связанной с Барбароссами. Одного не могу понять: почему мы не можем их просто послать к черту? Забыть о них, и все же, если они и впрямь являются для нас костью в горле, тогда почему старик не разобрался с ними раньше? Когда еще был в добром здравии и полон сил?
– Не смог, – сделав очередной глоток виски, ответил Гаррисон. – Они слишком сильны.
– Раз они так сильны, почему тогда я никогда ничего о них не слышал?
– Потому что они не хотят, чтобы о них кто-нибудь знал. Они живут инкогнито. Их жизнь – тайна.
– Стало быть, им есть что скрывать? Может, этим можно воспользоваться?
– Вряд ли, – усомнился Гаррисон.
Глядя на него, Митчелл ждал, что тот как-нибудь обоснует свои слова, но тщетно: старший брат молчал. После долгой паузы он сказал:
– Женщины знают больше, чем мы.
– Потому что им прислуживал этот сукин сын?
– Думаю, они получали от него и другие услуги.
– Убил бы этого гада собственными руками! – воскликнул Митчелл.
– Не вздумай даже пытаться что-нибудь предпринять, – предупредил его Гаррисон. – Слышишь, Митчелл? Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Он трахал мою жену.
– Ты знал, что рано или поздно это случится и ты не сможешь ее остановить.
– Неправда...
– Больше этого не повторится, – заверил его Гаррисон, но в его голосе не было ни тени участия. – Она была у него последней, – он взглянул на брата через щелку в кресле. – Мы должны уничтожить их, Митчелл. Его и всю его семью. Вот почему я не хочу, чтобы ты устраивал личную вендетту. Не хочу им давать ни единого шанса. И прежде чем выступить, мы должны узнать о них псе. Все, что вообще можно узнать.
– И это вновь возвращает нас к дневнику, – сказал Митчелл, поставив бокал на подоконник. – Может, все-таки поговорить с Кадмом?
Не обращая на слова брата внимания и оставив его замечание без ответа, Гаррисон осушил свой бокал, после чего срывающимся шепотом произнес:
– Знаешь, что еще мне сказала Китти?
– Что?
– Что они вовсе не люди.
Митчелл внезапно зашелся смехом, пронзительным и резким.
– Думаю, она сказала правду, – подождав, пока стихнет нездоровый смех брата, продолжил Гаррисон.
– Все это так глупо. Даже слышать не хочу об этом, – презрительно фыркнул Митчелл. – И как ты только поверил в эту чушь?
– Мне думается, когда я был еще совсем ребенком, она даже водила меня в дом Барбароссов.
– Плевать мне на этот проклятый дом. – Все больше раздражаясь, Митчелл хотел прекратить этот разговор. – Не желаю о нем ничего слышать. Ясно?
– Рано или поздно нам все равно придется к этому вернуться.
– Хватит, – отрезал Митчелл, решительно намереваясь поставить точку. – Раз ты так заговорил, я лучше поеду домой.
– От этого не уйдешь, – мягко заверил его брат, – от этого невозможно спрятаться. Не так просто вычеркнуть этот факт из наших жизней, Митчелл. Он существовал всегда, только мы о нем ничего не знали.
Шаткой походкой Митчелл добрел до двери и остановился, тщетно пытаясь собраться с мыслями, ибо его затуманенный алкоголем ум оказался не в состоянии отыскать вразумительный ответ.
– Чушь собачья, – единственное, что сумел вымолвить он.
– А знаешь, что еще? – продолжал Гаррисон тем же невозмутимым тоном, из чего следовало, что слова младшего брата для него не более чем пустой звук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208