Ее кулинарная помощь оказалась благословением для гостей, которые с аппетитом уничтожали приготовленный ею суп и шоколадное желе, и это несмотря на ужасный тост хозяина, который великолепное коричневое сладкое блюдо позволил себе сравнить с грудью великанши-мулатки, выступающей на соседней ярмарке.
Гастрономические причуды его. Наделали много шума в краю, где качество, очередность блюд и время их подачи на стол подчинены незыблемому порядку в ритуале повседневной жизни и в представлениях о земном счастье.
Излюбленной шуткой Жарри было приглашать гостей на обед, подаваемый в обратном порядке. Жертвой его каприза пала и Рашильд: он велел подать ей сначала любимые ею сладости и только потом уже жареную рыбу, причем был настолько деликатен, что отказался пить при ней абсент, запаха которого она не переносила. Подобное же действо, но уже за собственный счет, он устроил для трех сотоварищей по перу, для Аполлинера, Сальмона и Кремница в кафе на улице Сены. Когда же хозяин, благожелательно настроенный к своим постоянным посетителям, добродушно заметил Жарри: «Юноша, вам станет худо!» — тот потребовал еще абсента и демонстративно влил туда несколько капель красных чернил.
В разговоре он пользовался так называемым «плюра-лис маэстатикус», называя себя во множественном числе, как коронованная особа. Так, например, когда в рецензиях о «Короле Юбю» его сравнивали с Шекспиром, Рабле и Мольером, он недовольно говорил: «Нам делают слишком много чести, с нас достаточно быть самим собой». К характерным чертам этого стиля принадлежала также замена некоторых существительных глагольным перифразом по образу классических поэтов, так, например, о ветре он говорил: «тот, который дует», о реке: «та, которая течет». Короче говоря, разговор и общение с ним было делом не из легких. Но это лишь частично сказывалось на дружбе с Аполлинером, который, отличаясь исключительным умением ладить с людьми, прекрасно понимал, как идти им навстречу и приспосабливаться к их настроению,— все это благодаря врожденной вежливости, желанию нравиться и природной доброжелательности, что иногда ставилось ему в вину, самым несправедливым образом, как слабость характера. В отношениях с Жарри об этом не могло быть и речи, шансы были тут равны, а мера уважения справедливо делилась пополам, несмотря на то что Аполлинер в момент встречи с Жарри только еще начинал литературную карьеру. Откуда же эта равность, не подкрепленная еще солидным литературным творчеством, правда, творчеством с самого начала отменного качества, но пока что немногочисленным и не поддерживаемым еще какой-то влиятельной средой? Тайна крылась в личном,авторитете Аполлинера, он самым естественным образом завоевывал всех, с кем встречался начиная- с ранней молодости. Его эрудиция, обаяние и шутливая серьезность пробуждали доверие к его литературным начинаниям, хотя представить он мог пока что немного — но зато какое великолепие! Уже тогда у него имелся цикл рейнских стихов, которому мог бы позавидовать любой поэт.
Но он сознавал. Что за душой у него куда больше и в этом секрет его внутренней уверенности. Однако, чтобы уверенность эта была не слишком велика и не позволила успокоиться сердцу и застыть воображению, судьба послала ему любовные треволнения, которые погнали сто, как раз в период вечеров в журнале «Ла плюм», в романтическое, хотя и неудачное путешествие в Англию.
Гавре он сел на корабль, идущий в Дувр. Предыдущую ночь провел в портовой гостинице, спал недолго и плохо, из ресторации внизу допоздна доносились звуки гармоники, пьяные вопли и звон посуды. В темноте к нему начали ломиться, перепуганный, он уже выскочил из кровати и стал торопливо натягивать одежду, но, когда второй раз громогласно крикнул: «Кто там?»— стучать перестали, и пара, ссорившаяся на непонятном языке, шаткой и неверной походкой удалилась по лестнице в номер, находящийся этажом выше. Тогда он снова лег и заснул, на этот раз уже спокойно. Утром, пораженный непривычностью и бедностью гостиничного номера, встал и отправился бродить по городу до отплытия пароходика. Не забыл основательно перекусить в с чистыми накрахмаленными занавесками в бело-красную клетку; с аппетитом съел огромную порцию жареных сардинок, которые подала ему на сковороде высокая блондинка, и солидную баранью котлету. Отодвинул кувшин с сидром и попросил вина, но вино было слабое, молодое. Несмотря на это, он почувствовал себя уже лучше. Друзья обычно говорили о нем, что из-за стола он всегда встает веселее, чем когда садится за него. Сытость и тепло разрядили чувство напряженного ожидания, которое не покидало его с тех пор, как он решил в Париже ехать к Анни. Этапы поездки тянулись бесконечно. Езда в поезде прискучила ему, приведя в состояние невыносимой опустошенности, только сойдя в Гавре, он почувствовал себя словно бы за границей, эта перемена в его обычных занятиях (даже показалось, что будто остановились часы) вновь вернула, как обычно во время пребывания в новых городах, присущую ему зоркость.
С восхищением смотрел он на яркие платки грузчиков. Повязанные на шее или на голове, чего он никогда видал, пытался запомнить цветистые нормандские ругательства и местные обороты, лениво размышлял, как отличны эти северные братья французы от низкорослых черноволосых грузчиков, снующих в портах Ниццы, Каннах и Монако, в городах его детства и ранней молодости. С теми легко было сойтись, первый шаг делался сам собой, хотя быстро завязанное знакомство часто переходило в яростную ссору и драку, неоднократно он был этому свидетелем. А эти рослые, сильные, неразговорчивые. Здесь лучше не соваться с шуточками, серьезные лица и ворчливый той предупреждают, что лучше не задевать и Похожи на них уже знакомые ему бельгийцы пожалуй, добродушнее, особенно после скольких кружек пива корабль погрузили последние ящики с яблоками и маслом. Отплыли. Пассажиров было немного, все преимущественно среднего достатка, на взгляд — торговые посредники и мелкие коммерсанты, пытающиеся устроить заграничные сделки. Корабль не первой категории, небольшой грузовой пароход, при случае перевозящий и немногочисленных пассажиров.
Несмотря на полдень, небо уже затянуто ровной пеленой сумерек. Он достал газету, но читать было темно впрочем, он был слишком занят собой, чтобы углублять в рубрику происшествий. Что скажет Анни? Обрадуется ли после годичной разлуки? А может быть, расстояние и время сделали ее более благосклонной? Наверное, она забыла о прежних спорах и бурных сценах, которые он ей устраивал, когда она не отвечала на его чувства и не хотела ничего обещать на будущее. Как она бледнела, когда он взрывался и, не сдерживаясь, бил кулаком по хрупкому письменному столику, стоящему в ее чердачной комнатке в Хоннефе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Гастрономические причуды его. Наделали много шума в краю, где качество, очередность блюд и время их подачи на стол подчинены незыблемому порядку в ритуале повседневной жизни и в представлениях о земном счастье.
Излюбленной шуткой Жарри было приглашать гостей на обед, подаваемый в обратном порядке. Жертвой его каприза пала и Рашильд: он велел подать ей сначала любимые ею сладости и только потом уже жареную рыбу, причем был настолько деликатен, что отказался пить при ней абсент, запаха которого она не переносила. Подобное же действо, но уже за собственный счет, он устроил для трех сотоварищей по перу, для Аполлинера, Сальмона и Кремница в кафе на улице Сены. Когда же хозяин, благожелательно настроенный к своим постоянным посетителям, добродушно заметил Жарри: «Юноша, вам станет худо!» — тот потребовал еще абсента и демонстративно влил туда несколько капель красных чернил.
В разговоре он пользовался так называемым «плюра-лис маэстатикус», называя себя во множественном числе, как коронованная особа. Так, например, когда в рецензиях о «Короле Юбю» его сравнивали с Шекспиром, Рабле и Мольером, он недовольно говорил: «Нам делают слишком много чести, с нас достаточно быть самим собой». К характерным чертам этого стиля принадлежала также замена некоторых существительных глагольным перифразом по образу классических поэтов, так, например, о ветре он говорил: «тот, который дует», о реке: «та, которая течет». Короче говоря, разговор и общение с ним было делом не из легких. Но это лишь частично сказывалось на дружбе с Аполлинером, который, отличаясь исключительным умением ладить с людьми, прекрасно понимал, как идти им навстречу и приспосабливаться к их настроению,— все это благодаря врожденной вежливости, желанию нравиться и природной доброжелательности, что иногда ставилось ему в вину, самым несправедливым образом, как слабость характера. В отношениях с Жарри об этом не могло быть и речи, шансы были тут равны, а мера уважения справедливо делилась пополам, несмотря на то что Аполлинер в момент встречи с Жарри только еще начинал литературную карьеру. Откуда же эта равность, не подкрепленная еще солидным литературным творчеством, правда, творчеством с самого начала отменного качества, но пока что немногочисленным и не поддерживаемым еще какой-то влиятельной средой? Тайна крылась в личном,авторитете Аполлинера, он самым естественным образом завоевывал всех, с кем встречался начиная- с ранней молодости. Его эрудиция, обаяние и шутливая серьезность пробуждали доверие к его литературным начинаниям, хотя представить он мог пока что немного — но зато какое великолепие! Уже тогда у него имелся цикл рейнских стихов, которому мог бы позавидовать любой поэт.
Но он сознавал. Что за душой у него куда больше и в этом секрет его внутренней уверенности. Однако, чтобы уверенность эта была не слишком велика и не позволила успокоиться сердцу и застыть воображению, судьба послала ему любовные треволнения, которые погнали сто, как раз в период вечеров в журнале «Ла плюм», в романтическое, хотя и неудачное путешествие в Англию.
Гавре он сел на корабль, идущий в Дувр. Предыдущую ночь провел в портовой гостинице, спал недолго и плохо, из ресторации внизу допоздна доносились звуки гармоники, пьяные вопли и звон посуды. В темноте к нему начали ломиться, перепуганный, он уже выскочил из кровати и стал торопливо натягивать одежду, но, когда второй раз громогласно крикнул: «Кто там?»— стучать перестали, и пара, ссорившаяся на непонятном языке, шаткой и неверной походкой удалилась по лестнице в номер, находящийся этажом выше. Тогда он снова лег и заснул, на этот раз уже спокойно. Утром, пораженный непривычностью и бедностью гостиничного номера, встал и отправился бродить по городу до отплытия пароходика. Не забыл основательно перекусить в с чистыми накрахмаленными занавесками в бело-красную клетку; с аппетитом съел огромную порцию жареных сардинок, которые подала ему на сковороде высокая блондинка, и солидную баранью котлету. Отодвинул кувшин с сидром и попросил вина, но вино было слабое, молодое. Несмотря на это, он почувствовал себя уже лучше. Друзья обычно говорили о нем, что из-за стола он всегда встает веселее, чем когда садится за него. Сытость и тепло разрядили чувство напряженного ожидания, которое не покидало его с тех пор, как он решил в Париже ехать к Анни. Этапы поездки тянулись бесконечно. Езда в поезде прискучила ему, приведя в состояние невыносимой опустошенности, только сойдя в Гавре, он почувствовал себя словно бы за границей, эта перемена в его обычных занятиях (даже показалось, что будто остановились часы) вновь вернула, как обычно во время пребывания в новых городах, присущую ему зоркость.
С восхищением смотрел он на яркие платки грузчиков. Повязанные на шее или на голове, чего он никогда видал, пытался запомнить цветистые нормандские ругательства и местные обороты, лениво размышлял, как отличны эти северные братья французы от низкорослых черноволосых грузчиков, снующих в портах Ниццы, Каннах и Монако, в городах его детства и ранней молодости. С теми легко было сойтись, первый шаг делался сам собой, хотя быстро завязанное знакомство часто переходило в яростную ссору и драку, неоднократно он был этому свидетелем. А эти рослые, сильные, неразговорчивые. Здесь лучше не соваться с шуточками, серьезные лица и ворчливый той предупреждают, что лучше не задевать и Похожи на них уже знакомые ему бельгийцы пожалуй, добродушнее, особенно после скольких кружек пива корабль погрузили последние ящики с яблоками и маслом. Отплыли. Пассажиров было немного, все преимущественно среднего достатка, на взгляд — торговые посредники и мелкие коммерсанты, пытающиеся устроить заграничные сделки. Корабль не первой категории, небольшой грузовой пароход, при случае перевозящий и немногочисленных пассажиров.
Несмотря на полдень, небо уже затянуто ровной пеленой сумерек. Он достал газету, но читать было темно впрочем, он был слишком занят собой, чтобы углублять в рубрику происшествий. Что скажет Анни? Обрадуется ли после годичной разлуки? А может быть, расстояние и время сделали ее более благосклонной? Наверное, она забыла о прежних спорах и бурных сценах, которые он ей устраивал, когда она не отвечала на его чувства и не хотела ничего обещать на будущее. Как она бледнела, когда он взрывался и, не сдерживаясь, бил кулаком по хрупкому письменному столику, стоящему в ее чердачной комнатке в Хоннефе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79