Художника зовут Маркус. Аполлинер разговаривает с ним сначала так, словно не видит его, а сам краем глаза следит за его поведением, замечает, что одет он как денди, отмечает, как реагирует на шутку и как вообще разбирается в вопросах искусства. Экзамен проходит успешно, и настолько успешно, что Аполлинер станет со временем крестным отцом художника, предложив тому взять псевдоним Маркусси, от названия чудесного городка в департаменте Уазы; Маркус принимает этот совет, и с тех пор его уже никто иначе не называет, новое имя, выписанное под картинами его кисти, вскоре приобретет вес среди любителей и торговцев картин, Маркусси станет известным.
После представления в Медрано, где группу веселящихся и балагурящих художников, одетых в самые причудливые костюмы, рабочие комбинезоны, свитеры и накидки, нередко принимают за труппу акробатов, ищущих работы, все идут в бистро, в кафе «Эрмитаж» на бульваре Клиши или к «Эмилю» на площади Равиньян. Там всегда можно ожидать другую дружескую ораву из «Улья» или Пюто, где сосредоточилась фракция кубистов, правда ортодоксальная, но все-таки фракция, под названием «Золотое сечение», возглавляют ее Жак Биллон, Метценже, чех Купка и Пикабиа, собирающиеся по воскресеньям у Биллона на теоретические дискуссии, заканчивающиеся потом вином. В этот период кубизм порождает в художественной среде подлинную эпидемию теоретизирования, моду, которая могла бы стать гибельной не для одного художника, иссушая источники живописной изобретательности и навязывая живописи каноны и схемы, в железных обручах которых она быстро окончила бы свое существование.
К счастью, таланты были подлинные. И компромисс дал поучительные результаты. Но сколько же часов ушло на разговоры, сколько было истрачено времени и на дельные споры, и просто на схоластические разглагольствования, затеваемые ради одного наслаждения предаваться умственным спекуляциям — этого сейчас уже никто не установит. Но в результате можно считать исключением художника-кубиста, у которого не было бы на совести какого-нибудь написанного исследования, порою написанного просто великолепно, с мастерством, поразительным для людей не причастных к писательскому делу. Глез и Метценже берутся за самое неблагодарное предприятие — создать фундаментальный труд о кубизме. Андре Лот до конца жизни занимается художественной критикой; мысли Брака об искусстве сделали заслуженную карьеру; высказывания Пикассо о живописи, чаще всего фиксируемые другими, имеют фундаментальное познавательно-литературное значение; Леже читает великолепную лекцию о живописи, напечатанную потом в «Суаре де Пари»; Хуан Грис охотно устраивал собеседования о своем творчестве, а обеды у Маркусси всегда кончались сакраментальными рассуждениями о кубизме, которому тогда еще приписывали математически научные основы. Теоретиком другой кубистской фракции, окрещенной Аполлинером орфизмом, является один из близких друзей «таможенника» Руссо, талантливый Робер Делоне, критические статьи которого ныне удостоились высокой оценки теоретиков искусства. Здесь говорят, говорят, до умопомрачения, упиваются словами больше, чем вином, проекты вспыхивают, как ракеты, язык становится все смелее, а облик нового искусства все поразительнее. Аполлинер присутствует на этих дискуссиях, бывает и тут и там, ко всему прислушивается, не одного во время этих споров поучает, но самая большая услуга, которою он оказывает своим друзьям,— это отход от их дотошно разработанных теорий, причем на такое удачное расстояние, которое позволит ему дать свободную, полупоэтическую и при всем этом самую меткую интерпретацию их произведений, которая содержится в его книге очерков— «Художники-кубисты». Книга эта появится спустя два года после «выхода в свет» самих кубистов, которым можно считать их выставку в Салоне весной 1911 года. Аполлинер появился на вернисаже элегантный, в отличном настроении, ведя под руку порозовевшую от радости, в эффектном туалете Мари Лорансен.
Ее картина выставлена здесь. Рядом с картинами авангарда Монмартра и Монпарнаса. Весна была чарующей, платаны уже готовились выбросить в ближайшие дни зеленые фейерверки листьев. Сена приковывала прохожих на мостах своими быстрыми и трепетными бликами, небо было ясное, и — как говорится в старых романах — ничто не предвещало, что вот-вот над головами влюбленных грянет гром среди ясного неба. Трагикомический гром по правде говоря, эта риторическая фигура, украшение старинных романов, сюда никак не подходит. Нет, не гром среди ясного неба поразил поэта, а скорее уж рука злого проказника швырнула ему за шиворот холодную и скользкую лягушку — до того бессмысленно и тошнотворно было происшествие, о котором речь пойдет ниже. А главное, последствия, как нередко бывает с пошлыми шутками судьбы, оказались роковыми.
В 1911 году Париж — да и не только Париж — потрясло известие о похищении «Джоконды» из Лувра, в которое оказался замешан Аполлинер. Недаром мадам Анжелика Костровицкая не раз горько упрекала сына за его «сомнительные знакомства». С них-то все и началось... В среду юных художников и любителей искусства, в эту толпу людей талантливых или просто выделившихся своими способностями, людей нищих и честных, а также нищих и не слишком честных, затесался некий Жери Пьерре, молодой бельгиец, бездельник, наделенный неукротимой фантазией, что служило ему как бы охранной грамотой в глазах поэта и даже вызывало симпатию. Аполлинера забавляли его рассказы, хотя и явно неправдоподобные, и, с великодушием графа Альмавивы, поэт прощал бельгийцу самые чудовищные дерзости, внешне не выходившие за рамки, положенные учтивому оруженосцу или знающему свое место наперснику. В трудные для бельгийца дни, а они случались часто в жизни этого ветрогона, Аполлинер старался дать ему подработать.
Сначала Пьерре оказывал услуги редакции «Спутника рантье», а вскоре стал выполнять обязанности секретаря при поэте.
Секретарь звучит, пожалуй, чересчур пышно; Аполлинер сам слишком часто сидел на мели, чтобы позволить себе такую роскошь; если не прибегать к громким словам, то обязанности Пьерре будут выглядеть куда проще и вся история — менее загадочной. В «Спутнике рантье» были, конечно, предусмотрены скромные фонды на административные расходы,— когда же Аполлинер стал давать в этот бюллетень для деловых людей больше материалов, чаще выпускать его и усерднее работать над статьями, ему понадобилась более квалифицированная помощь
И он находит себе помощников с расторопностью неожиданной для поэта. Кто только не трудился для него, поддавшись обаянию или настойчивым просьбам друга! Были и такие, кого манил призрак бизнеса или просто надежда хорошо заработать,— но призрак так и оставался призраком;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
После представления в Медрано, где группу веселящихся и балагурящих художников, одетых в самые причудливые костюмы, рабочие комбинезоны, свитеры и накидки, нередко принимают за труппу акробатов, ищущих работы, все идут в бистро, в кафе «Эрмитаж» на бульваре Клиши или к «Эмилю» на площади Равиньян. Там всегда можно ожидать другую дружескую ораву из «Улья» или Пюто, где сосредоточилась фракция кубистов, правда ортодоксальная, но все-таки фракция, под названием «Золотое сечение», возглавляют ее Жак Биллон, Метценже, чех Купка и Пикабиа, собирающиеся по воскресеньям у Биллона на теоретические дискуссии, заканчивающиеся потом вином. В этот период кубизм порождает в художественной среде подлинную эпидемию теоретизирования, моду, которая могла бы стать гибельной не для одного художника, иссушая источники живописной изобретательности и навязывая живописи каноны и схемы, в железных обручах которых она быстро окончила бы свое существование.
К счастью, таланты были подлинные. И компромисс дал поучительные результаты. Но сколько же часов ушло на разговоры, сколько было истрачено времени и на дельные споры, и просто на схоластические разглагольствования, затеваемые ради одного наслаждения предаваться умственным спекуляциям — этого сейчас уже никто не установит. Но в результате можно считать исключением художника-кубиста, у которого не было бы на совести какого-нибудь написанного исследования, порою написанного просто великолепно, с мастерством, поразительным для людей не причастных к писательскому делу. Глез и Метценже берутся за самое неблагодарное предприятие — создать фундаментальный труд о кубизме. Андре Лот до конца жизни занимается художественной критикой; мысли Брака об искусстве сделали заслуженную карьеру; высказывания Пикассо о живописи, чаще всего фиксируемые другими, имеют фундаментальное познавательно-литературное значение; Леже читает великолепную лекцию о живописи, напечатанную потом в «Суаре де Пари»; Хуан Грис охотно устраивал собеседования о своем творчестве, а обеды у Маркусси всегда кончались сакраментальными рассуждениями о кубизме, которому тогда еще приписывали математически научные основы. Теоретиком другой кубистской фракции, окрещенной Аполлинером орфизмом, является один из близких друзей «таможенника» Руссо, талантливый Робер Делоне, критические статьи которого ныне удостоились высокой оценки теоретиков искусства. Здесь говорят, говорят, до умопомрачения, упиваются словами больше, чем вином, проекты вспыхивают, как ракеты, язык становится все смелее, а облик нового искусства все поразительнее. Аполлинер присутствует на этих дискуссиях, бывает и тут и там, ко всему прислушивается, не одного во время этих споров поучает, но самая большая услуга, которою он оказывает своим друзьям,— это отход от их дотошно разработанных теорий, причем на такое удачное расстояние, которое позволит ему дать свободную, полупоэтическую и при всем этом самую меткую интерпретацию их произведений, которая содержится в его книге очерков— «Художники-кубисты». Книга эта появится спустя два года после «выхода в свет» самих кубистов, которым можно считать их выставку в Салоне весной 1911 года. Аполлинер появился на вернисаже элегантный, в отличном настроении, ведя под руку порозовевшую от радости, в эффектном туалете Мари Лорансен.
Ее картина выставлена здесь. Рядом с картинами авангарда Монмартра и Монпарнаса. Весна была чарующей, платаны уже готовились выбросить в ближайшие дни зеленые фейерверки листьев. Сена приковывала прохожих на мостах своими быстрыми и трепетными бликами, небо было ясное, и — как говорится в старых романах — ничто не предвещало, что вот-вот над головами влюбленных грянет гром среди ясного неба. Трагикомический гром по правде говоря, эта риторическая фигура, украшение старинных романов, сюда никак не подходит. Нет, не гром среди ясного неба поразил поэта, а скорее уж рука злого проказника швырнула ему за шиворот холодную и скользкую лягушку — до того бессмысленно и тошнотворно было происшествие, о котором речь пойдет ниже. А главное, последствия, как нередко бывает с пошлыми шутками судьбы, оказались роковыми.
В 1911 году Париж — да и не только Париж — потрясло известие о похищении «Джоконды» из Лувра, в которое оказался замешан Аполлинер. Недаром мадам Анжелика Костровицкая не раз горько упрекала сына за его «сомнительные знакомства». С них-то все и началось... В среду юных художников и любителей искусства, в эту толпу людей талантливых или просто выделившихся своими способностями, людей нищих и честных, а также нищих и не слишком честных, затесался некий Жери Пьерре, молодой бельгиец, бездельник, наделенный неукротимой фантазией, что служило ему как бы охранной грамотой в глазах поэта и даже вызывало симпатию. Аполлинера забавляли его рассказы, хотя и явно неправдоподобные, и, с великодушием графа Альмавивы, поэт прощал бельгийцу самые чудовищные дерзости, внешне не выходившие за рамки, положенные учтивому оруженосцу или знающему свое место наперснику. В трудные для бельгийца дни, а они случались часто в жизни этого ветрогона, Аполлинер старался дать ему подработать.
Сначала Пьерре оказывал услуги редакции «Спутника рантье», а вскоре стал выполнять обязанности секретаря при поэте.
Секретарь звучит, пожалуй, чересчур пышно; Аполлинер сам слишком часто сидел на мели, чтобы позволить себе такую роскошь; если не прибегать к громким словам, то обязанности Пьерре будут выглядеть куда проще и вся история — менее загадочной. В «Спутнике рантье» были, конечно, предусмотрены скромные фонды на административные расходы,— когда же Аполлинер стал давать в этот бюллетень для деловых людей больше материалов, чаще выпускать его и усерднее работать над статьями, ему понадобилась более квалифицированная помощь
И он находит себе помощников с расторопностью неожиданной для поэта. Кто только не трудился для него, поддавшись обаянию или настойчивым просьбам друга! Были и такие, кого манил призрак бизнеса или просто надежда хорошо заработать,— но призрак так и оставался призраком;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79