Он соорудит на Гнеловой могиле такое надгробие, а дабы все было честь по чести, пригласит таких мастеров, что она станет для армян местом паломничества. И он сделает это отнюдь не напоказ, отнюдь не ради того, чтобы искупить свою вину или же ублажить Парандзем, а из любви ко всему с нею связанному. К ее нарядам, ее печалям, следам ее стопы, ее мыслям, благоуханию ее волос... И к ее мужу...
Он будет достоин любви Парандзем, чистыми руками зажжет огонь их — ее и его — очага, станет таким честным, каким потребует от него стать Парандзем, таким храбрым, каким прикажет ему стать Парандзем, и если ей будет угодно послать его на смерть во имя какого-нибудь великого и святого дела, он без колебаний принесет себя в жертву. И даже обращаясь к себе самому, он будет говорить «ты», потому что его «я» отныне исчезнет, сгинет, останется только Парандзем, «ты» и «ты»...
Парандзем начала медленно одеваться. Облачилась в лучший свой наряд — не черный, а голубой, завернулась в длинную белую пелерину и выбрала самые дорогие украшения. Слегка тронула лицо румянами, подсурьмила брови, чуть побелила лоб. И с остекленевшим взглядом, в великолепном убранстве, увешанная драгоценностями, но босая, неспешно прошествовала к ложу, откинула полог и, не опуская плеч, присела на краешек постели. Присела под сень исполинской своей тени и подумала, что эта великая ее утрата требует возмещения. И не равного тому, чем она обладала доселе, а несопоставимо большего. Любви ей не хотелось, она знала, что святой и неподдельный стыд, пережитый, когда она впервые взошла с Гнелом на ложе, что этот стыд уже не повторится; будет все, даже, может статься, испепеляющая страсть, но этого стыда не будет — чего нет, того нет. А если любовь умерла, то, значит, взамен нужно нечто грубое и сугубо вещественное, нечто основательное и надежное, а вот что именно — она ломала голову, но так покуда и не отыскала.
Думая о возмещении, она не совестилась Гнела, мало того, намеренно размышляла об этом на кладбище, у могилы. То была не измена его памяти, еще не угасшей, а высшая степень доверия. С кем, кроме него, могла она поделиться своими раздумьями, у кого, кроме него, могла испросить совета, кто был ее искренний друг и наперсник, способный вполне ее понять? Так что если существовал для нее на све-
те настоящий оплот и прочная опора, то ими была могила Гнела.Она просидела на краешке постели до самого восхода — неподвижно, отдавшись мыслям и увлекаемая поисками возмещения, внутренне противясь тому, что эту ночь хотят у нее отнять...
Исполинская тень на стене пропала, но, хотя комнату озарили солнечные лучи, она не погасила светильники, потому что в них нашла осязаемое прибежище ночь, полная нерешенных вопросов, возможно единственная в жизни ночь, целиком принадлежащая ей. То бишь им, будь милосерд, господи, прости и помилуй, — им, ей и Гнелу.
Она встала с постели и во всеоружии блистательного убранства, однако в безотчетно надетых домашних шлепанцах вышла из дому и отправилась на кладбище.Почем ей было знать, что эта ночь принадлежит не только им с Гнелом, но еще и некоему третьему человеку. И что Тирит давно, еще до зари, мысленно обладал ею.
Парандзем собралась уже возвращаться домой, когда с удивлением заметила Тирита, и тот понял, что таиться дальше бессмысленно. Он приблизился к Парандзем, молча поклонился, и они пошли бок о бок. По дороге они ни разу не взглянули друг на друга и ни словечком не перемолвились.
Тирита бросало в дрожь от этой близости; ее благоухание, ее по-кошачьи мягкая походка, разлетающиеся при каждом шаге полы ее одежды, неразличимые, но угадываемые прожилки на ее длинной шее и особенно стелющаяся по земле белая пелерина, которая звала, зазывала, влекла за собой всякую живую тварь,— от всего этого у него захватывало дух.
Тирит напрягся, натянулся, как струна; на лбу выступила испарина. Кадык судорожно задвигался вверх-вниз. Он старался идти как можно сдержанней, опасаясь, что ненароком выдаст силу упрятанную и едва укрощенную душевную бурю.
Он отдал бы жизнь, ей-богу, отдал, лишь бы узнать, о чем думает шагающая обок женщина, какие мысли одолевают ее и что хоронится под этим стеклянным, холодным взором.
Тирит открыл калитку и вошел вслед за Парандзем в усаженный деревьями двор.Парандзем направилась к бассейну, на мгновение склонилась к воде, одежная складка на плече беспокойно дернулась, она повернулась и вопросительно посмотрела на Тирита.
— Я знаю, твое горе беспредельно, - сказал Тирит, и его бескровное лицо стало еще некрасивей. - Но и мое горе велико. Тебе Гнел был мужем, а мне родственником. Братом. Мы одни можем утешить друг друга.
— Никчемным, малодушным человеком был твой брат,— спокойно, вполголоса ответила Парандзем, вперив взгляд в какую-то неопределенную точку. - В его жилах текла не кровь, а водица.
— Не бери грех на душу. - У Тирита выпятился кадык -вот-вот отлепится от горла и упадет. - Твой грех тяжек, тяжек вдвойне. Ты клевещешь на умершего.
— Умерший принадлежит мне. Он мой, и только мой,— сухо оборвала его Парандзем и заметила два прыща на лице юноши. — Не примазывайся к нему. И к моему горю тоже
— Я не обижаюсь, Парандзем, — грустно улыбнулся Тирит и развел не в меру длинными руками. — Если тебе от этого легче, говори что заблагорассудится. Я готов безропотно слушать.
— Благодарю. Но уже поздно, Тирит. Я раньше должна была узнать, сколько добрых людей меня окружает.
Издевательская усмешка Парандзем обожгла и покрыла краской лицо юноши. Тирит прижал руки к щекам, словно пытаясь очистить их. Однако он не то что оскорбился - он явственно почувствовал, как болезненна ее рана. И проникся еще большей уверенностью: он нужен этой женщине, да, да, нужен.
— Я хочу помочь тебе. Хотя помощь такого рода может показаться тебе странной, даже дикой. Особенно теперь.
Он еще не договорил, а Парандзем как-то сразу смягчилась, усмешки на лице и след простыл, растаяла непробиваемая холодность, в глазах появилось что-то откровенно и беззащитно кроткое, и, нимало не тая беспомощности, она с волнением взяла Тирита за руку.
— Именно теперь мне и нужна помощь...
— Я хочу жениться на тебе.
Потрясенная, Парандзем отпрянула и мгновенно замкнулась в себе, скрылась, как черепаха под панцирем, исчезла.Ни один мускул не дрогнул на ее лице.Не глядя на Тирита, никак не выказывая отношения к его словам, она медленно двинулась в глубь сада, к изгороди, и принялась задумчиво там прохаживаться.
Поначалу неожиданное предложение Тирита не вызвало у нее отвращения, она деловито его взвесила. Что она выигрывает и что теряет? Пораскинула умом, и стало ясно — она ровным счетом ничего не выигрывает. Нет, Тирит не возмещение. Он пустое место, ничто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124