— царь призадумался. — С какой стати?
— Ты отказался исполнить приказ императора и не дал ему войска для сражения с персами.
— Это давнишняя история. К чему ты о ней вспомнил, Айр-Мардпет? — насупился царь, ибо ощутил потребность оправдаться. — Что недоброго ты собираешься мне сообщить?
— Не раз и не два бахвалился ты во время пирушек, что самому Ахиллу не сравниться с тобой силою и отвагой. И что плевать тебе на императора.
— Ну, бахвалился! — крикнул, не сдержавшись, царь. — Какой же я хозяин, ежели не могу покуражиться в собственном доме?
— Но ведь именно затем, чтобы проучить тебя, император и убил заложника — твоего брата Трдата, отца Гнела.
— Дальше?
— Ты бы простил это, царь? — кротко спросил Мардпет. До того кротко, что царь содрогнулся.
— Но ведь не я же послужил прямой причиной его гибели, — как-то сник царь, ожидая от Мардпета сочувствия. — Бог свидетель, не я.
— Отца убить, а сына произвести в консулы. И вдобавок озолотить,— недоуменно пожал плечами советник по внутренним делам.— Нет ли здесь противоречия, царь?
— Есть! Есть! Есть! — выкрикнул царь, теряя самообладание. — Чего тебе от меня надо ?
И в этом отчаянном, беспомощном вопросе сплелись воедино его прегрешения и тяжесть фактов. Одно мешало другому. Жажда мести и сознание вины сталкивались и заглушали друг друга.
— Почему враждующие с тобой нахарары отдали своих сыновей на воспитание Гнелу? Почему вдруг все разом возлюбили его?
— Ты испортил мне аппетит, Айр-Мардпет, — прорычал царь. — Прибить его, что ли, этого щенка?
— Не спеши, царь, — приуныл Айр-Мардпет, почуяв запах удачи. Пропало прежнее возбуждение, очарование опасности, дух захватывающая острота игры. И тотчас правый бок пронзило изводившей Мардпета каждодневной старческой болью. — Ради бога, не теряй хладнокровия.
— Стало быть, власти захотелось? — как загнанный в клетку, метался от стены к стене царь. — Трон, стало быть, пустует ?
— Нужны доказательства, царь, доказательства.
— Какие еще доказательства?! А все твои «почему» —они что, не доказательства?
— Но ты же знал все это, царь. Я не сказал тебе ничего нового.
— Знал, но порознь. Никогда не связывал одного с другим. — Он крепко ухватил Мардпета за ворот. — А ты зачем связал ?
— Беспредельное могущество и власть сделали тебя, царь, излишне доверчивым. — Но к кому — к нему ли самому или же Гнелу? — так и осталось непроясненным. И Мардпет с достоинством высвободился из рук царя.
— А что тут такого ? Пускай повластвует. — На этот раз царь намеренно прикинулся подавленным и сникшим. — Раз уж очень стремится, стало быть, что-то знает... Он моложе меня, преисполнен сил... И вроде бы не глуп, а?
— Уже смирился, царь?
— Давно смирился. — Царь обмяк и сел на ступеньку ведущей к трону лестницы; им завладела удивительная безучастность ко всему. — Устал цепляться за трон, устал от бесконечных козней, от себя, от тебя, от твоего карканья. Пускай придут другие, пускай попытают счастья. Пускай захотят что-нибудь сделать, а их никто не поймет. Пускай изведают одиночество... похлеще моего... Одиночество, одиночество, полное одиночество... — Айр-Мардпет взял переносной светильник, осторожно установил его перед царем и неприметно отступил в сторонку. Царь протянул ладони к огню, продолжая по-стариковски бормотать: — А я уйду в Аршакаван, буду рыть землю для нового царя, буду пить вино, голодать, спать со своей голытьбой... Но примут ли меня, Айр-Мардпет? Они же меня ненавидят... А я — их... Представляешь, две ненавидящие друг друга силы вдруг
объединятся?! Чего они только не понаделают! Мир перевернут. Что им тогда Византия, что Персия, что нахарары? — Угасшие его глаза вновь блеснули, взгляд ожил, и он вскочил. — Вот этого-то Гнелу и не постичь. И никому не постичь, кроме меня.
Разумеется, он, один лишь он достоин стоять у кормила этой страны. Добившись власти не насилием, не обманом, не посредством множества грязных ухищрений, а по чести и справедливости. Болтайте, болтайте сколько угодно, у меня и в мыслях нет оспаривать того, что я честолюбив; ну, честолюбив, а отчего бы и нет? Честолюбивый, до мозга костей испорченный, помешавшийся на утехах и наслаждениях, развращенный богатством... Еще добавить? Однако заполучи Гнел корону, и он станет таким же. Выходит, тут мы одинаковы. Близнецы. Одним миром мазаны. Но слушай дальше, племянничек, слушай дальше. Я наметил путь для спасения гибнущей этой страны. А ты? Есть ли у тебя хоть что-нибудь, помимо тщеславия? Ежели есть, ежели ты вынашиваешь замысел еще более изобретательный, ежели тебе по плечу возглавить своих подданных, увести от страшных опасностей и спасти — изволь, борись со мной сколько заблагорассудится, рвись к этой деревяшке, к державному этому трону, и да будет он достоин тебя. Но что ты можешь противопоставить моему Аршакавану, у тебя ведь нет ничегошеньки за душой, эх ты, желторотый юнец! Куда же ты суешься? Зачем прокладываешь дорогу локтями? Чего ради? И уж здесь-то я пришибу тебя. С легкостью, без зазрения совести. Одним ударом кулака. Ибо трон ни при чем — речь о судьбе страны. Возможно, по части трона ты и сильней меня, но в том, что касается судеб страны, сильнее я. Я, и только я. И тебе не бывать семнадцатым Аршакуни. Покамест еще есть шестнадцатый.
— А если ты враг Гнелу и норовишь свести с ним старые счеты? — царь попытался отыскать последнюю лазейку, но не из любви к племяннику, а для собственного успокоения. — Может, ты и впрямь его враг, а я и не знаю?
— Допустим. — Айр-Мардпет ничуть не смутился и предпочел не отрицать предположения. — Но, царь, разве существенно, из каких побуждений я говорю тебе правду? Ведь правда — она же от этого не меняется.
— Меняется, еще как меняется! — откровенно обрадовался царь, потому что перед ним забрезжила слабая надежда избежать кровопролития. И он дружески обнял Мардпета за плечи. — Пристрастность — вещь немаловажная. Ну-ка поду-
май хорошенько. Прислушайся к голосу совести. Будь сам себе судьей.
— Когда цари установили, что из князей царского рода жить в Айрарате имеют право только наследники престола, они, наверное, что-то учитывали,— смиренно возразил Айр-Мардпет. — Им хотелось держать подальше от дворца тех, кто посягает на престол. Полагаю, ты последовал их примеру не без задней мысли и удалил Гнела из Айрарата не только для соблюдения надлежащего порядка.
— Именно для соблюдения порядка, — ответил царь, но тотчас помрачнел и убрал руку с плеча Мардпета.
Он и не сомневался, что этот шелудивый пес не оставит ему никакой лазейки. А оставил бы, так царь сам бы ее закрыл. Эх, Тиран, Тиран, злосчастный мой предшественник, мой отец, мой родитель, с которым мы похожи как две капли воды, вот он и настал, твой черед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
— Ты отказался исполнить приказ императора и не дал ему войска для сражения с персами.
— Это давнишняя история. К чему ты о ней вспомнил, Айр-Мардпет? — насупился царь, ибо ощутил потребность оправдаться. — Что недоброго ты собираешься мне сообщить?
— Не раз и не два бахвалился ты во время пирушек, что самому Ахиллу не сравниться с тобой силою и отвагой. И что плевать тебе на императора.
— Ну, бахвалился! — крикнул, не сдержавшись, царь. — Какой же я хозяин, ежели не могу покуражиться в собственном доме?
— Но ведь именно затем, чтобы проучить тебя, император и убил заложника — твоего брата Трдата, отца Гнела.
— Дальше?
— Ты бы простил это, царь? — кротко спросил Мардпет. До того кротко, что царь содрогнулся.
— Но ведь не я же послужил прямой причиной его гибели, — как-то сник царь, ожидая от Мардпета сочувствия. — Бог свидетель, не я.
— Отца убить, а сына произвести в консулы. И вдобавок озолотить,— недоуменно пожал плечами советник по внутренним делам.— Нет ли здесь противоречия, царь?
— Есть! Есть! Есть! — выкрикнул царь, теряя самообладание. — Чего тебе от меня надо ?
И в этом отчаянном, беспомощном вопросе сплелись воедино его прегрешения и тяжесть фактов. Одно мешало другому. Жажда мести и сознание вины сталкивались и заглушали друг друга.
— Почему враждующие с тобой нахарары отдали своих сыновей на воспитание Гнелу? Почему вдруг все разом возлюбили его?
— Ты испортил мне аппетит, Айр-Мардпет, — прорычал царь. — Прибить его, что ли, этого щенка?
— Не спеши, царь, — приуныл Айр-Мардпет, почуяв запах удачи. Пропало прежнее возбуждение, очарование опасности, дух захватывающая острота игры. И тотчас правый бок пронзило изводившей Мардпета каждодневной старческой болью. — Ради бога, не теряй хладнокровия.
— Стало быть, власти захотелось? — как загнанный в клетку, метался от стены к стене царь. — Трон, стало быть, пустует ?
— Нужны доказательства, царь, доказательства.
— Какие еще доказательства?! А все твои «почему» —они что, не доказательства?
— Но ты же знал все это, царь. Я не сказал тебе ничего нового.
— Знал, но порознь. Никогда не связывал одного с другим. — Он крепко ухватил Мардпета за ворот. — А ты зачем связал ?
— Беспредельное могущество и власть сделали тебя, царь, излишне доверчивым. — Но к кому — к нему ли самому или же Гнелу? — так и осталось непроясненным. И Мардпет с достоинством высвободился из рук царя.
— А что тут такого ? Пускай повластвует. — На этот раз царь намеренно прикинулся подавленным и сникшим. — Раз уж очень стремится, стало быть, что-то знает... Он моложе меня, преисполнен сил... И вроде бы не глуп, а?
— Уже смирился, царь?
— Давно смирился. — Царь обмяк и сел на ступеньку ведущей к трону лестницы; им завладела удивительная безучастность ко всему. — Устал цепляться за трон, устал от бесконечных козней, от себя, от тебя, от твоего карканья. Пускай придут другие, пускай попытают счастья. Пускай захотят что-нибудь сделать, а их никто не поймет. Пускай изведают одиночество... похлеще моего... Одиночество, одиночество, полное одиночество... — Айр-Мардпет взял переносной светильник, осторожно установил его перед царем и неприметно отступил в сторонку. Царь протянул ладони к огню, продолжая по-стариковски бормотать: — А я уйду в Аршакаван, буду рыть землю для нового царя, буду пить вино, голодать, спать со своей голытьбой... Но примут ли меня, Айр-Мардпет? Они же меня ненавидят... А я — их... Представляешь, две ненавидящие друг друга силы вдруг
объединятся?! Чего они только не понаделают! Мир перевернут. Что им тогда Византия, что Персия, что нахарары? — Угасшие его глаза вновь блеснули, взгляд ожил, и он вскочил. — Вот этого-то Гнелу и не постичь. И никому не постичь, кроме меня.
Разумеется, он, один лишь он достоин стоять у кормила этой страны. Добившись власти не насилием, не обманом, не посредством множества грязных ухищрений, а по чести и справедливости. Болтайте, болтайте сколько угодно, у меня и в мыслях нет оспаривать того, что я честолюбив; ну, честолюбив, а отчего бы и нет? Честолюбивый, до мозга костей испорченный, помешавшийся на утехах и наслаждениях, развращенный богатством... Еще добавить? Однако заполучи Гнел корону, и он станет таким же. Выходит, тут мы одинаковы. Близнецы. Одним миром мазаны. Но слушай дальше, племянничек, слушай дальше. Я наметил путь для спасения гибнущей этой страны. А ты? Есть ли у тебя хоть что-нибудь, помимо тщеславия? Ежели есть, ежели ты вынашиваешь замысел еще более изобретательный, ежели тебе по плечу возглавить своих подданных, увести от страшных опасностей и спасти — изволь, борись со мной сколько заблагорассудится, рвись к этой деревяшке, к державному этому трону, и да будет он достоин тебя. Но что ты можешь противопоставить моему Аршакавану, у тебя ведь нет ничегошеньки за душой, эх ты, желторотый юнец! Куда же ты суешься? Зачем прокладываешь дорогу локтями? Чего ради? И уж здесь-то я пришибу тебя. С легкостью, без зазрения совести. Одним ударом кулака. Ибо трон ни при чем — речь о судьбе страны. Возможно, по части трона ты и сильней меня, но в том, что касается судеб страны, сильнее я. Я, и только я. И тебе не бывать семнадцатым Аршакуни. Покамест еще есть шестнадцатый.
— А если ты враг Гнелу и норовишь свести с ним старые счеты? — царь попытался отыскать последнюю лазейку, но не из любви к племяннику, а для собственного успокоения. — Может, ты и впрямь его враг, а я и не знаю?
— Допустим. — Айр-Мардпет ничуть не смутился и предпочел не отрицать предположения. — Но, царь, разве существенно, из каких побуждений я говорю тебе правду? Ведь правда — она же от этого не меняется.
— Меняется, еще как меняется! — откровенно обрадовался царь, потому что перед ним забрезжила слабая надежда избежать кровопролития. И он дружески обнял Мардпета за плечи. — Пристрастность — вещь немаловажная. Ну-ка поду-
май хорошенько. Прислушайся к голосу совести. Будь сам себе судьей.
— Когда цари установили, что из князей царского рода жить в Айрарате имеют право только наследники престола, они, наверное, что-то учитывали,— смиренно возразил Айр-Мардпет. — Им хотелось держать подальше от дворца тех, кто посягает на престол. Полагаю, ты последовал их примеру не без задней мысли и удалил Гнела из Айрарата не только для соблюдения надлежащего порядка.
— Именно для соблюдения порядка, — ответил царь, но тотчас помрачнел и убрал руку с плеча Мардпета.
Он и не сомневался, что этот шелудивый пес не оставит ему никакой лазейки. А оставил бы, так царь сам бы ее закрыл. Эх, Тиран, Тиран, злосчастный мой предшественник, мой отец, мой родитель, с которым мы похожи как две капли воды, вот он и настал, твой черед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124