Вам всем, значит, грешить, а мне — нельзя? Одному только мне?
— Остричь его!
Один из стражей подошел к связанному Нерсесу, силою усадил на стул и, ловко орудуя ножницами, принялся остригать его мягко вьющиеся, отросшие чуть не до плеч волосы.
И надо же было царю оборвать поединок! Испортить такой момент! Опоздай он хоть на минуту, и Нерсес уже победил бы, обязательно победил...
— Я люблю распутную жизнь, ты же знаешь. — Одним движением Нерсес сбросил себя со стула на колени, подполз к царю и с мольбою в голосе продолжал: — Вино люблю... Разврат... Благоухание наложниц, прохладу их тел... Тебя не пьянило это благоухание, царь? Не бросало в дрожь от этой прохлады ?
И на мгновение — до боли ясно, отчетливо — он увидел на ложе себя вместе с нею. С нею, у которой не было имени, потому что, пленительнейшая из женщин, она была так дивно, так несказанно прекрасна, что поневоле казалась неземной, нереальной. Он лежал рядом с нею, чуть отодвинувшись, с ощущением праведной и чистой усталости, с простым и светлым чувством блаженства, за которым не крылось никакого иного смысла, не таилось никакой иной глубины.
— Омыть и умастить тело! Пусть вокруг распространятся опьяняющие ароматы.
По знаку, поданному Драстаматом, стража и все другие, кто находился вокруг, покинули зал. Вместо них появились старухи, одетые в черное. Они притащили с собой и поставили на помост наполненную нагретой водой лохань, освободили Нерсеса от пут, погрузили его в воду и начали обмывать, тихонько напевая что-то однообразное, усыпительное. Это были настоящие старые ведьмы с морщинистыми, уродливыми, серыми лицами, с жутко костлявыми большими руками. Нерсес плакал навзрыд, не сдерживаясь, но они не видели его и не слышали. Не иначе как их обычное занятие — обмывать и обряжать трупы. Нерсес уже сдался,
примирился с судьбой. Произойди все иначе, чин чином, он, может, и нашел бы в себе силы противиться. Но враг на сей раз был слишком ловок, слишком коварен, и правила этого состязания были неизвестны Нерсесу.
- Не уходи еще, умоляю, - в глазах у Нерсеса зажегся лихорадочный блеск, и, приподнявшись в лохани, он зашептал царю:-Я хочу насладиться... в последний раз... Дай один только день, до завтра... до утра... Разреши мне...
- Не разрешаю, нет. Потому что по глазам вижу, как велико твое желание и как искренна просьба. - Царь повернулся и быстро направился к выходу, но в дверях вдруг остановился и прокричал оглушительно: — Ложь все это! Ложь!
- О чем ты, царь? Какая ложь? - смутился Нерсес, нагишом стоявший в лохани.
- Ты хочешь стать католикосом. Если бы не хотел, если бы не был согласен в душе, то не дерзнул бы так нагло, так развязно себя вести, не посмел бы оскорблять меня при народе. Ты говорил со мною, как равный. Как завтрашний католикос... - И, усмехнувшись, добавил: - Попался, святейший? Знай, все решает первое испытание. Ты плохо выдержал его. И впредь никогда уже меня не обманешь.
В сопровождении телохранителей и Драстамата царь вышел из зала. Нерсес оцепенело смотрел на захлопнувшуюся за ними дверь и сам себе боялся признаться, что в словах этих, возможно, была правда. Возможно, в глубине души он вовсе не прочь был стать католикосом, но хитроумно скрывал это от самого себя. Мысль эта еще сильнее уязвила его, и он снова заплакал, не замечая, не чувствуя, как старые ведьмы принялись умащать его благовонными маслами. А дурманящий аромат и был той резкой гранью, где кончалось его прошлое и начиналось неведомое. Это неведомое представлялось столь заманчивым и пугающим, что Нерсес невольно вздрогнул, и мелкие мурашки пробежали по его омытому, умащенному телу.
Старухи сделали свое дело и ушли, и на некоторое время - до прихода священников, которым надлежало облачить Нерсеса, — он оставался один в огромном зале без окон. Тут-то и появился нежданно-негаданно Айр-Мардпет - главный советник по внутренним делам. Тот самый, что натравил отца Аршака, царя Тирана, на самых знатных в стране нахара-
ров; тот самый, по чьему наущению Тиран безжалостно истребил два старейших рода - Рштуни и Арцруни, всех, вместе с женами и детьми. Как повествует о том историк, только лишь двое грудных младенцев — Тачат Рштуни и Шавасп Арцруни — чудом спаслись от убиения, ибо в то время, как шел погром, оба они находились на попечении воспитателей. Тиран приказал уничтожить и этих двоих, дабы ненавистные ему роды прекратили существование. Но тут уже, как добавляет историк, пестуны царского сына Аршака Артавазд и Васак Мамиконяны обнажили свои мечи в защиту младенцев и, спасая их, бежали в собственные владения в Тайк, где и жили долгое время, от всего отстранившись. Они вырастили спасенных Тачата и Шаваспа, отдали им в жены своих дочерей, и таким образом роды Рштуни и Арцруни с годами вновь умножились и обрели силу.
Обо всем этом Нерсес был осведомлен, и потому он обычно старался избегать этого человека. Судя по давности событий, выходило одно из двух: либо что в те времена Мардпет был слишком уж молод, либо что теперь он невероятно стар. Между тем все вокруг и всегда знали и помнили его именно таким. Возраст его был загадкой, которую никто не мог разгадать. Личность придворного советника, казалось, была окутана таинственной, непроницаемой пеленой, а это внушало невольное к нему уважение и придавало особый вес и влияние. Одно время даже пошли слухи, что вовсе не этот самый Айр-Мардпет навел царя Тирана на жестокую мысль, а другой, из того же рода и с тем же именем. Нашлось немало таких, кто охотно поверил,— ведь всем не давало покоя сознание, что до сих пор среди них как ни в чем не бывало живет и здравствует подлый клеветник и сами же они мирятся с его безнаказанностью. В глубине души сильно сомневаясь в таком объяснении, они тем не менее, ради успокоения совести, сочли удобным принять предположение за истину. Сам Айр-Мардпет оставался единственным человеком, который не отрицал и не подтверждал этих слухов.
Его появление сейчас было полнейшей внезапностью. Мгновение он постоял вдалеке, за колонной, потом быстро пошел по направлению к Нерсесу, но промелькнул мимо него тенью, словно даже не заметил. Потом стал появляться то здесь, то там - в самых различных уголках зала, из которых ни один не связывался с другим: то оказывался возле дверей, то у противоположной стены, то рядом, то где-то в глубине зала... Он шагал сосредоточенно, опустив голову, так,
будто что-то высматривал под ногами. Взгляд его ни разу не обратился к Нерсесу, словно того тут и не было. «Наверно, не увидел», — подумал Нерсес. «Наверно, не заметил», — пытался он убедить себя. И все же что-то необъяснимое, неуловимое выдавало, что Айр-Мардпет заметил его, что уже до прихода знал, кого здесь найдет. Потому-то как раз и пришел и чувствует сейчас, что Нерсес тоже обо всем догадывается, все знает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
— Остричь его!
Один из стражей подошел к связанному Нерсесу, силою усадил на стул и, ловко орудуя ножницами, принялся остригать его мягко вьющиеся, отросшие чуть не до плеч волосы.
И надо же было царю оборвать поединок! Испортить такой момент! Опоздай он хоть на минуту, и Нерсес уже победил бы, обязательно победил...
— Я люблю распутную жизнь, ты же знаешь. — Одним движением Нерсес сбросил себя со стула на колени, подполз к царю и с мольбою в голосе продолжал: — Вино люблю... Разврат... Благоухание наложниц, прохладу их тел... Тебя не пьянило это благоухание, царь? Не бросало в дрожь от этой прохлады ?
И на мгновение — до боли ясно, отчетливо — он увидел на ложе себя вместе с нею. С нею, у которой не было имени, потому что, пленительнейшая из женщин, она была так дивно, так несказанно прекрасна, что поневоле казалась неземной, нереальной. Он лежал рядом с нею, чуть отодвинувшись, с ощущением праведной и чистой усталости, с простым и светлым чувством блаженства, за которым не крылось никакого иного смысла, не таилось никакой иной глубины.
— Омыть и умастить тело! Пусть вокруг распространятся опьяняющие ароматы.
По знаку, поданному Драстаматом, стража и все другие, кто находился вокруг, покинули зал. Вместо них появились старухи, одетые в черное. Они притащили с собой и поставили на помост наполненную нагретой водой лохань, освободили Нерсеса от пут, погрузили его в воду и начали обмывать, тихонько напевая что-то однообразное, усыпительное. Это были настоящие старые ведьмы с морщинистыми, уродливыми, серыми лицами, с жутко костлявыми большими руками. Нерсес плакал навзрыд, не сдерживаясь, но они не видели его и не слышали. Не иначе как их обычное занятие — обмывать и обряжать трупы. Нерсес уже сдался,
примирился с судьбой. Произойди все иначе, чин чином, он, может, и нашел бы в себе силы противиться. Но враг на сей раз был слишком ловок, слишком коварен, и правила этого состязания были неизвестны Нерсесу.
- Не уходи еще, умоляю, - в глазах у Нерсеса зажегся лихорадочный блеск, и, приподнявшись в лохани, он зашептал царю:-Я хочу насладиться... в последний раз... Дай один только день, до завтра... до утра... Разреши мне...
- Не разрешаю, нет. Потому что по глазам вижу, как велико твое желание и как искренна просьба. - Царь повернулся и быстро направился к выходу, но в дверях вдруг остановился и прокричал оглушительно: — Ложь все это! Ложь!
- О чем ты, царь? Какая ложь? - смутился Нерсес, нагишом стоявший в лохани.
- Ты хочешь стать католикосом. Если бы не хотел, если бы не был согласен в душе, то не дерзнул бы так нагло, так развязно себя вести, не посмел бы оскорблять меня при народе. Ты говорил со мною, как равный. Как завтрашний католикос... - И, усмехнувшись, добавил: - Попался, святейший? Знай, все решает первое испытание. Ты плохо выдержал его. И впредь никогда уже меня не обманешь.
В сопровождении телохранителей и Драстамата царь вышел из зала. Нерсес оцепенело смотрел на захлопнувшуюся за ними дверь и сам себе боялся признаться, что в словах этих, возможно, была правда. Возможно, в глубине души он вовсе не прочь был стать католикосом, но хитроумно скрывал это от самого себя. Мысль эта еще сильнее уязвила его, и он снова заплакал, не замечая, не чувствуя, как старые ведьмы принялись умащать его благовонными маслами. А дурманящий аромат и был той резкой гранью, где кончалось его прошлое и начиналось неведомое. Это неведомое представлялось столь заманчивым и пугающим, что Нерсес невольно вздрогнул, и мелкие мурашки пробежали по его омытому, умащенному телу.
Старухи сделали свое дело и ушли, и на некоторое время - до прихода священников, которым надлежало облачить Нерсеса, — он оставался один в огромном зале без окон. Тут-то и появился нежданно-негаданно Айр-Мардпет - главный советник по внутренним делам. Тот самый, что натравил отца Аршака, царя Тирана, на самых знатных в стране нахара-
ров; тот самый, по чьему наущению Тиран безжалостно истребил два старейших рода - Рштуни и Арцруни, всех, вместе с женами и детьми. Как повествует о том историк, только лишь двое грудных младенцев — Тачат Рштуни и Шавасп Арцруни — чудом спаслись от убиения, ибо в то время, как шел погром, оба они находились на попечении воспитателей. Тиран приказал уничтожить и этих двоих, дабы ненавистные ему роды прекратили существование. Но тут уже, как добавляет историк, пестуны царского сына Аршака Артавазд и Васак Мамиконяны обнажили свои мечи в защиту младенцев и, спасая их, бежали в собственные владения в Тайк, где и жили долгое время, от всего отстранившись. Они вырастили спасенных Тачата и Шаваспа, отдали им в жены своих дочерей, и таким образом роды Рштуни и Арцруни с годами вновь умножились и обрели силу.
Обо всем этом Нерсес был осведомлен, и потому он обычно старался избегать этого человека. Судя по давности событий, выходило одно из двух: либо что в те времена Мардпет был слишком уж молод, либо что теперь он невероятно стар. Между тем все вокруг и всегда знали и помнили его именно таким. Возраст его был загадкой, которую никто не мог разгадать. Личность придворного советника, казалось, была окутана таинственной, непроницаемой пеленой, а это внушало невольное к нему уважение и придавало особый вес и влияние. Одно время даже пошли слухи, что вовсе не этот самый Айр-Мардпет навел царя Тирана на жестокую мысль, а другой, из того же рода и с тем же именем. Нашлось немало таких, кто охотно поверил,— ведь всем не давало покоя сознание, что до сих пор среди них как ни в чем не бывало живет и здравствует подлый клеветник и сами же они мирятся с его безнаказанностью. В глубине души сильно сомневаясь в таком объяснении, они тем не менее, ради успокоения совести, сочли удобным принять предположение за истину. Сам Айр-Мардпет оставался единственным человеком, который не отрицал и не подтверждал этих слухов.
Его появление сейчас было полнейшей внезапностью. Мгновение он постоял вдалеке, за колонной, потом быстро пошел по направлению к Нерсесу, но промелькнул мимо него тенью, словно даже не заметил. Потом стал появляться то здесь, то там - в самых различных уголках зала, из которых ни один не связывался с другим: то оказывался возле дверей, то у противоположной стены, то рядом, то где-то в глубине зала... Он шагал сосредоточенно, опустив голову, так,
будто что-то высматривал под ногами. Взгляд его ни разу не обратился к Нерсесу, словно того тут и не было. «Наверно, не увидел», — подумал Нерсес. «Наверно, не заметил», — пытался он убедить себя. И все же что-то необъяснимое, неуловимое выдавало, что Айр-Мардпет заметил его, что уже до прихода знал, кого здесь найдет. Потому-то как раз и пришел и чувствует сейчас, что Нерсес тоже обо всем догадывается, все знает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124