— Особо я приглашаю в Аршакаван слуг, которые недовольны своими господами.
Словно молния ударила в трапезную. Нахарары вскочили на ноги, окружили его и молча уставились растерянными глазами, как будто сочувствуя свихнувшемуся царю, который снова свесил голову и занялся ремешками сандалий.
— Ты губишь нас, царь, — склоняясь над ним, произнес вполголоса Нерсес Камсаракан.
— Царь губит прежде всего себя, — еще не веря своим ушам, шагнул вперед Меружан Арцруни. — Этот сброд разорит, разграбит страну и сделает это от твоего же имени, царь.
— Опомнись, царь,— положил на плечо ему руку Андовк Сюни. — Ты берешь под защиту преступников.
— Ты наказываешь этим и своих близких, своих друзей, — укоризненно вымолвил Смбат Багратуни, — тех, кто всегда повиновался тебе.
— Где католикос? — чуть ли не с отчаянием вскрикнул Кенан Аматуни.. — Почему он до сих пор не возвращается из Кесарии ?
— Откажись от своего решения, царь, — раздался голос Ваана Мамиконяна. Услышав отца, Самвел так и вспыхнул и, до ушей залитый краской стыда, отвернулся, чтобы не встретиться глазами с Мушегом, тем более что спарапет Ва-сак за все это время не проронил ни звука, ни в чем не
принял участия и один-одинешенек так и остался сидеть за столом. — Скажи, что пошутил... Скажи, что теперь, после этой шутки, для гостей твоих накроют роскошный стол, придут гусаны, польется вино... Что пойдет, мол, пир и веселье до утра. Не забудь добавить, царь,— до утра...
— Есть у меня в доме раб. Зовут его Аспураком. Эдакое бессловесное, тупое животное. Правой руки от левой не отличит, — заговорил старейшина рода Мамиконянов, старший брат Ваана и Васака Вардан. — Нанял я учителя, чтоб обучал его греческому. За каждое верно произнесенное слово получал от меня мой дурень кусок сахара. За каждую ошибку — удар плетью. А теперь выходит что же?..— Он огляделся вокруг в полнейшей растерянности и глуповато улыбнулся: — Выходит, что Аспурак, мой раб, мой добродушный, славный дурень, может уйти от меня, удрать безнаказанно... А попадись я ему, так он, не ровен час, и обругает меня. Вы только представьте себе, если он вдруг выругается по-гречески!
— Разрешите, князья, и мне вставить слово, — вмешался тихо и скромно Тирит. — Царь прав. Почему он должен нам доверять, если никто из нас дальше своего носа не видит и не желает видеть? С одной стороны на нас наседают персы, с другой — грызут византийцы. Царь хочет создать свою собственную силу, привлечь на свою сторону простой народ, дабы иметь могучую опору. Вот что следует вам понять и оценить.
— Ах вот как! А я-то думал, это просто прихоть, — откровенно признался Нерсес Камсаракан. — Молодец Тирит! Как верно он догадался! — И, уяснив себе, какая надвигается опасность, он помрачнел лицом и смело обратился к царю: — Даем тебе время, царь. Подумай до завтра. Быть может, ты ослеплен гневом и сам не понимаешь, сколь чудовищен твой указ.
— Нет, царь, не завтра, а сейчас, сию минуту! Одумайся, пока я не замолчал, — еще решительнее подхватил Меружан Арцруни, и царь посмотрел на него с восхищением и с сожалением, подумав: чего бы я не совершил, имея рядом такого союзника. — Клянусь богом, ты пожалеешь, если не откажешься от своего решения. А если откажешься, то мы опять — твои верные слуги.
— Драстамат, передай глашатаям мой указ, — невозмутимо произнес царь.
Это означало, что нахарарам здесь больше нечего делать. Царь по собственной воле, своими руками рвал связи с самыми сильными, самыми могущественными в стране людьми. Ну что ж, парфянин Аршакуни, как знаешь! Но
только смотри не раскайся потом. Не говори, что нахарары от тебя отвернулись. Зря роешь себе яму, сам себя губишь. Уж во всяком случае они, армянские нахарары, никогда в царе не нуждались. Это царь в них нуждается, да еще как! И один за другим они направились к выходу.
— Право прибежища дается также и вам, князья, — проводил их бодрым возгласом царь. — В моем городе я буду беспомощен и против вас.
Прямо перед собой он увидел спарапета Васака, молча и укоризненно смотревшего на него. Он шагнул к спарапету, обнял его, прижал к груди, крепко поцеловал и, обхватив за плечо, молча проводил до самой двери.
— Тирит не понравился мне сегодня, царь, — сказал последний остававшийся в трапезной нахарар, Айр-Мардпет, после чего и он поклонился и вышел.
Драстамат прекрасно помнил, да и как не помнить, что давно уже во дворце не задавалось обедов, давно эта трапезная не оглашалась слитным стуком и звяканьем сотни ножей и вилок, означающим, что в государстве армянском царит всеобщее единение и согласие. Не раз мечтательно представлял он себе ту блаженную минуту, когда дворцовые слуги, на лету ловя указания распорядителя, станут с расторопностью подавать гостям четырех видов кушанья, издавна принятые и обязательные на царском столе: мясной отвар или же овощной суп — для аппетиту, мясо четвероногих, рыбу и птицу. С превеликой радостью смотрел бы сейчас Драстамат, как самая славная, самая отборная армянская знать набрасывается на дразнящую запахами еду, как жадно ее проглатывает, как усердно опустошает стол, еще раз утверждая заветное свое убеждение, что в еде заключается высший смысл, высшая на свете мудрость и удовольствие. Их дружное хря-сканье, чавканье и пыхтенье доносились бы до соседей — Византии и Персии — предостережением, что здесь умеют и сплачиваться, умеют оказывать друг другу поддержку. Ну а потом — попойка! Верх удовольствия! Верх единения и согласия! Столы освобождены от всего, вымыты, расставлены вместе с креслами по краям трапезной, гости рассаживаются вдоль стен, середина — оставлена танцовщицам и гусанам. Входит кравчий, за ним вереницы подручных со всевозможными кувшинами, кубками, чашами, чанами и черпаками в руках. Разливают вино, разливают водку, и перед каждым гостем ставится на подносе и то и другое.
После первой выпитой за общее здравие чаши появляются танцовщицы и музыканты. Теперь потечет песня за песней — о чудесах, о любви, о славных делах. О сказочном рождении Ваагна-драконоборца, о храбром царе Арташесе и его сыновьях, о похищении и свадьбе красавицы Сатеник, о проклятии царя Артавазда... Танцовщицы будут ублажать взоры гибкой игрою стана и рук. Слуги будут подносить фрукты и сладости и подливать, подливать вина. Наевшиеся до отвала, пьяные нахарары, подобрев, станут признаваться друг другу в любви, произносить величальные тосты, и ко всеобщей радости окажется, что за этим гостеприимным царским столом собрались самые благородные, самые лучшие люди на свете, самые добрые, самоотверженные, преданные отечеству, самые умные и дальновидные, самые, самые!.. Важнейшие вопросы, не находившие разрешения ни на официальных встречах, ни на деловых совещаниях, служившие предметом бурных споров и ссор, решились бы мгновенно, потому что здесь, за столом, развязывались все узлы и распутывались все нити, здесь создавались и разрушались репутации, судьбы, здесь зарождались новые фигуры и имена, новые национальные гении и таланты, хотя и жаль, ох как жаль, что ни одного многообещающего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Словно молния ударила в трапезную. Нахарары вскочили на ноги, окружили его и молча уставились растерянными глазами, как будто сочувствуя свихнувшемуся царю, который снова свесил голову и занялся ремешками сандалий.
— Ты губишь нас, царь, — склоняясь над ним, произнес вполголоса Нерсес Камсаракан.
— Царь губит прежде всего себя, — еще не веря своим ушам, шагнул вперед Меружан Арцруни. — Этот сброд разорит, разграбит страну и сделает это от твоего же имени, царь.
— Опомнись, царь,— положил на плечо ему руку Андовк Сюни. — Ты берешь под защиту преступников.
— Ты наказываешь этим и своих близких, своих друзей, — укоризненно вымолвил Смбат Багратуни, — тех, кто всегда повиновался тебе.
— Где католикос? — чуть ли не с отчаянием вскрикнул Кенан Аматуни.. — Почему он до сих пор не возвращается из Кесарии ?
— Откажись от своего решения, царь, — раздался голос Ваана Мамиконяна. Услышав отца, Самвел так и вспыхнул и, до ушей залитый краской стыда, отвернулся, чтобы не встретиться глазами с Мушегом, тем более что спарапет Ва-сак за все это время не проронил ни звука, ни в чем не
принял участия и один-одинешенек так и остался сидеть за столом. — Скажи, что пошутил... Скажи, что теперь, после этой шутки, для гостей твоих накроют роскошный стол, придут гусаны, польется вино... Что пойдет, мол, пир и веселье до утра. Не забудь добавить, царь,— до утра...
— Есть у меня в доме раб. Зовут его Аспураком. Эдакое бессловесное, тупое животное. Правой руки от левой не отличит, — заговорил старейшина рода Мамиконянов, старший брат Ваана и Васака Вардан. — Нанял я учителя, чтоб обучал его греческому. За каждое верно произнесенное слово получал от меня мой дурень кусок сахара. За каждую ошибку — удар плетью. А теперь выходит что же?..— Он огляделся вокруг в полнейшей растерянности и глуповато улыбнулся: — Выходит, что Аспурак, мой раб, мой добродушный, славный дурень, может уйти от меня, удрать безнаказанно... А попадись я ему, так он, не ровен час, и обругает меня. Вы только представьте себе, если он вдруг выругается по-гречески!
— Разрешите, князья, и мне вставить слово, — вмешался тихо и скромно Тирит. — Царь прав. Почему он должен нам доверять, если никто из нас дальше своего носа не видит и не желает видеть? С одной стороны на нас наседают персы, с другой — грызут византийцы. Царь хочет создать свою собственную силу, привлечь на свою сторону простой народ, дабы иметь могучую опору. Вот что следует вам понять и оценить.
— Ах вот как! А я-то думал, это просто прихоть, — откровенно признался Нерсес Камсаракан. — Молодец Тирит! Как верно он догадался! — И, уяснив себе, какая надвигается опасность, он помрачнел лицом и смело обратился к царю: — Даем тебе время, царь. Подумай до завтра. Быть может, ты ослеплен гневом и сам не понимаешь, сколь чудовищен твой указ.
— Нет, царь, не завтра, а сейчас, сию минуту! Одумайся, пока я не замолчал, — еще решительнее подхватил Меружан Арцруни, и царь посмотрел на него с восхищением и с сожалением, подумав: чего бы я не совершил, имея рядом такого союзника. — Клянусь богом, ты пожалеешь, если не откажешься от своего решения. А если откажешься, то мы опять — твои верные слуги.
— Драстамат, передай глашатаям мой указ, — невозмутимо произнес царь.
Это означало, что нахарарам здесь больше нечего делать. Царь по собственной воле, своими руками рвал связи с самыми сильными, самыми могущественными в стране людьми. Ну что ж, парфянин Аршакуни, как знаешь! Но
только смотри не раскайся потом. Не говори, что нахарары от тебя отвернулись. Зря роешь себе яму, сам себя губишь. Уж во всяком случае они, армянские нахарары, никогда в царе не нуждались. Это царь в них нуждается, да еще как! И один за другим они направились к выходу.
— Право прибежища дается также и вам, князья, — проводил их бодрым возгласом царь. — В моем городе я буду беспомощен и против вас.
Прямо перед собой он увидел спарапета Васака, молча и укоризненно смотревшего на него. Он шагнул к спарапету, обнял его, прижал к груди, крепко поцеловал и, обхватив за плечо, молча проводил до самой двери.
— Тирит не понравился мне сегодня, царь, — сказал последний остававшийся в трапезной нахарар, Айр-Мардпет, после чего и он поклонился и вышел.
Драстамат прекрасно помнил, да и как не помнить, что давно уже во дворце не задавалось обедов, давно эта трапезная не оглашалась слитным стуком и звяканьем сотни ножей и вилок, означающим, что в государстве армянском царит всеобщее единение и согласие. Не раз мечтательно представлял он себе ту блаженную минуту, когда дворцовые слуги, на лету ловя указания распорядителя, станут с расторопностью подавать гостям четырех видов кушанья, издавна принятые и обязательные на царском столе: мясной отвар или же овощной суп — для аппетиту, мясо четвероногих, рыбу и птицу. С превеликой радостью смотрел бы сейчас Драстамат, как самая славная, самая отборная армянская знать набрасывается на дразнящую запахами еду, как жадно ее проглатывает, как усердно опустошает стол, еще раз утверждая заветное свое убеждение, что в еде заключается высший смысл, высшая на свете мудрость и удовольствие. Их дружное хря-сканье, чавканье и пыхтенье доносились бы до соседей — Византии и Персии — предостережением, что здесь умеют и сплачиваться, умеют оказывать друг другу поддержку. Ну а потом — попойка! Верх удовольствия! Верх единения и согласия! Столы освобождены от всего, вымыты, расставлены вместе с креслами по краям трапезной, гости рассаживаются вдоль стен, середина — оставлена танцовщицам и гусанам. Входит кравчий, за ним вереницы подручных со всевозможными кувшинами, кубками, чашами, чанами и черпаками в руках. Разливают вино, разливают водку, и перед каждым гостем ставится на подносе и то и другое.
После первой выпитой за общее здравие чаши появляются танцовщицы и музыканты. Теперь потечет песня за песней — о чудесах, о любви, о славных делах. О сказочном рождении Ваагна-драконоборца, о храбром царе Арташесе и его сыновьях, о похищении и свадьбе красавицы Сатеник, о проклятии царя Артавазда... Танцовщицы будут ублажать взоры гибкой игрою стана и рук. Слуги будут подносить фрукты и сладости и подливать, подливать вина. Наевшиеся до отвала, пьяные нахарары, подобрев, станут признаваться друг другу в любви, произносить величальные тосты, и ко всеобщей радости окажется, что за этим гостеприимным царским столом собрались самые благородные, самые лучшие люди на свете, самые добрые, самоотверженные, преданные отечеству, самые умные и дальновидные, самые, самые!.. Важнейшие вопросы, не находившие разрешения ни на официальных встречах, ни на деловых совещаниях, служившие предметом бурных споров и ссор, решились бы мгновенно, потому что здесь, за столом, развязывались все узлы и распутывались все нити, здесь создавались и разрушались репутации, судьбы, здесь зарождались новые фигуры и имена, новые национальные гении и таланты, хотя и жаль, ох как жаль, что ни одного многообещающего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124