— Прекрати, Парандзем! Ты никогда так не думала. Никогда этому не верила. — Гнела обуяла тревога, потому что силы мало-помалу оставляли его, потому что вера мешалась с семейными дрязгами и неурядицами и слабела, ослабевала... Он убеждал себя, что слова Парандзем вымученны, что она произнесла их, изнемогая от стыда. И бесстыдное это самовосхваление не что иное, как попытка самозащиты. — Скажи, что ты повторяешь чужие речи. Что хочешь удержать меня ими.
— Нет, Гнел, теперь я и сама знаю. И верю не другим, а себе. — И со зловещим спокойствием промолвила: — Я прекраснейшая из жен Армении. Первая среди прекрасных.
— Парандзем!
Гнел почувствовал: это уже потеря. Потеря самого дорогого. Жены и веры. Отныне у него нет ни того, ни другого.
— В последнюю минуту, поняв, что обманут и предан, ты растеряешься и позабудешь об убеждениях, в тебе останется только ненависть. К одному-единственному человеку — царю. Ты не так силен, чтобы умереть одержимым своей идеей. Ты и в любви был неистов, но быстро остывал...
— Парандзем!
— Если тебя убьют... Клянусь чем хочешь... Нашей любовью... Нашим богом... Всеми святыми... Если тебя убьют, я отдамся тому воину, который поднимет на тебя меч. Я найду его. Понадобится — буду искать всю жизнь. Лягу с ним прямо на придорожной траве... Как последняя потаскуха... Открыто... на глазах у всех... Только так я и отомщу тебе. Но при чем тут воин? Он не виновен. Я отыщу главного виновника. Я стану наложницей царя.
— Парандзем! — Ноги у Гнела подкосились, он упал на колени, обратил к ней жалкий беспомощный взгляд, и все, чем полна была его душа, все это излилось, изошло наружу. — Вспомни нашу свадьбу. Свадьбу, которой позавидовал бы и царь. Нашу первую ночь... Слабый твой стон, сокровенный, как таинство. Единственный, святой. Которому не дано повториться. Охоту в горах. Обилие дичи. Напоенные влагой леса. Истомленные наши ложа. Ночи, словно наполненные колокольным звоном. Грех, навсегда оставшийся для нас неземным... Ту блаженную, ту несказанную усталость... Убеждай меня, убеждай! Попытайся еще раз, и я поклянусь всеми старыми и новыми богами, что забуду и власть, и долг, и отечество. Забуду все свои мечты. Что мне царь,
что император... И что подозрения... Подозрения... Шаапи-ван, город подозрений...
— Поздно, Гнел. Я слишком хорошо тебя узнала. Ты не должен был этого допустить.
Масло в стеклянном сосуде было на исходе, огонь светильника становился все слабее, слабее и наконец угас.
Парандзем присела на разложенные на полу подушки. Гнел видел ее, угадывал во тьме. Различал ее лицо, ее отчужденный взгляд. Ее бессильно повисшую руку.
— Тачат, зажги светильник! — не выдержав молчания, крикнул Гнел.
Мрак вконец перепутал, перемешал его мысли. Ибо теперь он принужден был видеть лучше. Четче все понимать.
— Зажги сам.
Было невмочь. Недоставало сил. Зажги он светильник и обнаружь, что даже пустяк, малейшую малость видел во тьме иначе, воображал не такой, какова та на деле, он бы и вовсе пропал, погиб окончательно и бесповоротно.
Ощупью он нашел среди мрака жену и смиренно положил голову ей на колени.
— Знаешь, чего мне хочется? Расплакаться, как в детстве. И чтобы ты гладила меня по голове. Чтобы утешала, приговаривая, что мужчине нужно привыкать падать с коня. Что я еще дитя и что мне еще много, много раз доведется падать. Чтобы вытерла мне нос, ведь стоит расплакаться, сразу же начинаешь хлюпать носом. Чтобы раздела меня, искупала, уложила в постель, чтобы ласковые твои руки укрыли меня одеялом. Ох, какая жесткая постель, не представляешь, до чего жесткая... Знаешь почему? Потому что я должен приучиться к этому с малолетства. И понять, что знатному, высокородному мужчине не подобает изнеженность. — Слезы текли из его глаз, комом застревали в горле, опустошали, выматывали последние силы. — Теперь для меня не существует женщины, жены. Ее нет и не может быть. Одна лишь тоска по материнской ласке.
— Мне уже безразлично, останешься ты или нет.
Она могла сказать и что-нибудь иное. Может, и хотела сказать. И все бы опять наладилось. Те же картины природы, те же слова, те же занятия и окружение, все по-старому — вчера, как сегодня, а сегодня, как завтра, счастливо, размеренно и благополучно. Но она не сказала. Нет, не сказала. Сказала не то, что было на сердце, а то, что показалось вдруг нужным и удобным, ублажило мимолетную прихоть, облегчило душу. И вот из-за нескольких некстати произнесенных слов, из-за нескольких слов, не вымолвленных во-
время, изменилась, перевернулась вверх дном их жизнь, а заодно и жизнь царя, и всех-всех, и всей страны. Потрясенный, Гнел вскочил с места, попятился, и мрак, мрак, один только мрак подстрекнул его метнуться к жене, в отчаянном неистовстве стиснуть ее в объятьях и целовать, целовать — наугад, куда придется. Парандзем противилась изо всех сил, сопротивлялась по-настоящему, будто это был чужой, посторонний мужчина. Задыхаясь, они катались по ковру и яростно бросали друг другу в лицо оскорбления. Но настал миг, когда Парандзем изнемогла, изнемогла, ибо пожелала этого, и не пыталась даже пальцем пошевелить, хотя в глубине ее существа еще таились последние, самые последние силы. А силы Гнела возросли, умножились, и ничто на свете не дерзнуло бы сейчас стать, ему поперек дороги. Натиск грубости и мощи победил, одолел, смял все. Он стал любимым и желанным. Словно пропела над окутанными мраком горами и лесами труба. На мгновение воцарилась тишина, и со всех четырех сторон отозвалось эхо. И никогда не бывало в их жизни — ни в минувшей и ни в будущей — другой такой ночи, бурной и безумной. А как только неразличимые во тьме очертания предметов разъединились и обособились, а сами предметы обрели свои исконные и единственно точные имена, оба они испытали еще большее, нежели прежде, отчуждение.
Гнел стремительно вышел из шатра, вскочил на своего гнедого и, не оглядываясь, ускакал, растворился во мраке.
Глава восьмая
— Я чую, Аршак, острый запах смерти. Это заговор, никаких сомнений. Подлый, коварный заговор. Они, армянские венценосцы, привыкли с доверчивостью агнцев поспешать на чужой зов И умирать в разгар пиршества с изумлением на лице. А теперь их донимает засевший в крови подленький инстинкт, они жаждут отомстить за себя, утвердить, разделавшись со мной, свою власть. Им надобно, чтобы и князь Гнел издох с изумлением в глазах...
Прощай, царь армян! Пусть благоденствует и крепнет твоя страна. Пусть твой народ поймет, что значит иметь царя. Пусть он будет достоин этого.Прощай, Парандзем... Прости за все, что было и чего не было. Я знаю, ты вновь полюбила меня на мгновенье. Полюбила всей душой. По-иному истолковала звериное мое желание. Оценила! Обнаружила во мне истинного мужчину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124