— зардеться точь-в-точь красная девица, потому как, глядя бесстыжими своими глазами, кто-то льстит тебе сейчас напропалую, льстит и не верит ни единому своему словечку, а уж ты и подавно ему не веришь. И все же любопытно. Ты, оказывается, жил правильно, шестнадцатый Аршакуни. Жил правильно и знать об этом не знал. Прямо-таки в голове не укладывается. Кому-кому, но мне ли не ведомо, что, если надо было солгать, я лгал, если надо было пойти на бесчестие, я шел, если надо было быть жестоким, я был им, если неизбежно было клятвопреступление, я его не избегал... Чего я только не творил...
Он готов был до крайности отягчить свои погрешения, сознаться в таких вещах, которые доселе и от себя-то тщательно утаивал, готов был даже выдумывать, лишь бы грехов было побольше - великих, ужасающих, непростительных... Сейчас они подскочили в цене, преобразили прежнюю свою сущность, превратились чуть ли не в предмет гордости. А ты-то... Ты, католикос всех армян, именно ты... Меня ведь не проведешь и себя самого не проведешь тоже: да, ты несчастен в новом твоем облачении, да, ты клянешь тот день, когда из рук у тебя вырвали меч, путами укротили
силу твоих мышц, сожгли твое былое и развеяли в прах заодно с одеждой. Ты, который всю свою жизнь был и честен, и прямодушен, и предан, и отважен... Он охотно добавлял Нерсесу достоинств, даже выдумывал, лишь бы добродетелей было побольше. Раз уж ты дошел до этого, то какие еще сомнения — конечно же ты жил неверно. Ибо каждый свой шаг посвящал этому дню, ибо события твоей жизни, большие и малые, сложились так, что одно за одним, звено за звеном привели, подтолкнули тебя к схиме. Поди-ка да разберись, дорогой мой сородич. Я со всеми моими ошибками жил правильно, обрел свой Аршакаван, смысл своей жизни, а ты, вроде и не ошибаясь, жил неверно и стал католикосом, более того - независимым патриархом... которым управляет и помыкает царь. Что и говорить, я страшно рад этому нежданному повороту, однако не могу не воскликнуть, хотя бы и в голос с тобой: ну и мир, ну и загадка!
- Только бы не пролилась кровь, Айр-Мардпет, - внезапно нахмурился царь. - А ведь Аршакаван без крови не выстроишь.
- Знаю, царь, знаю, — вздохнул Айр-Мардпет. — И я думаю о том же — как избегнуть крови. — Он умолк на мгновение, чтобы царь вполне уразумел последующие его слова и запечатлел их в своей душе. - Для этого, царь, надобно снести несколько голов.
- Несколько голов? Хватил через край, Айр-Мардпет! Не выношу, когда у жертвы есть имя. А кровь тысяч — она безымянна.
- Будь милосерд, царь, поступай по совести. Лучше снести несколько голов, дабы спасти тем самым жизнь тысячам. - И оттого, что царь погрузился в противоречивые свои мысли, Айр-Мардпет смог откровенно усмехнуться. — К тому же, когда жертвы известны поименно, убийство куда занятней. Не забывай, царь, я не воин. Я придворный.
Царь не привык к большим, чрезвычайным радостям, не верил в их подлинность и потому не позволял себе безоглядно предаться пьяняще-счастливому расположению духа. Чувство самозащиты толкало его затенить надвинувшуюся было радость повседневными заботами и делами.
- Однако же ты рассуждаешь так, что, окажись здесь посторонний, он возомнит, будто перед ним убийцы, - добродушно улыбнулся царь. - Продолжай, нечего смущаться.
- Но в том, о чем мы говорили, царь, нет корысти ни тебе, ни мне.
- Хочешь сказать, все это - на благо Аршакавана? На благо единого отечества? Оно будет, Айр-Мардпет, даю тебе слово, — торжественно провозгласил царь, словно обращался к многолюдной толпе. — Вон сколько народу бежало в Арша-каван. Моих слуг и тех немало. — И добавил с восхищением: — От меня бежали, от меня! И бывшие мои враги теперь мне союзники. Воображаешь, каково нынче нахарарам, какие у них лица! Как они меня поносят. Как проклинают. «Этого спесивца Аршакуни пора обуздать!» Узнал князя Ар-цруни? «Я этого черномордого царя, этого волосача, я его поставлю на колени!» Узнал Камсаракана?
— Узнал, царь, — невозмутимо ответил Айр-Мардпет. — Но ты выразился о себе чересчур уважительно. Уверяю тебя, их брань и злей и язвительней.
— Есть хочу, Айр-Мардпет! — с подъемом повторил царь: пусть, дескать, мое хорошее настроение станет законом для всего дворца, всей столицы и всей страны. — Распорядись отворить дворцовые кладовые и отправить в Аршакаван вдоволь продовольствия. Да накажи азату Ефрему ждать меня. Я выкрою время и непременно сыграю в шахматы с другом своего детства.
— Почему князь Гнел жил в Айрарате, царь? — с любопытством, но без нажима спросил Айр-Мардпет, словно это только-только, прямо сейчас, сию минуту пришло ему в голову. И впрямь — почему? — Разве ему не известно, что из всех князей, в чьих жилах течет царская кровь, в Айрарате имеет право жить только престолонаследник?
— Стало быть, это Гнел. — Вопрос был внезапен и жесток, и царь побледнел. — Куда ты клонишь, Айр-Мардпет?
— Почему твой отец передал ему все свое состояние, имения и земли — и не когда-нибудь, а после того, как ты изгнал Гнела из Айрарата? — как ни в чем не бывало продолжал Айр-Мардпет, и вновь его голос выражал такое бескорыстие, которое способно было навести лишь на тот же самый вопрос: и впрямь — почему?
— Может, отец любил своего сына Трдата сильнее, чем меня? — попробовал защититься царь, предпочтя объяснить все по-человечески, не мудрствуя лукаво. Однако такого рода объяснение не удовлетворило его. — Выкладывай, что у тебя на уме? — И тут же резко вскинул руку: ни слова! Хотел защититься поосновательней. Пускай их болтают о Меружане, Камсаракане, бдешхах, да хоть бы и о Васаке (не приведи боже!), но не об отце, не о племяннике, не о Нер-сесе. — Я повелел Гнелу покинуть Айрарат. И сподобился отцовского проклятия. С того дня отец и брат враждуют со мной. Что тут неестественного? Я бы повел себя точно так же. — Нет, и это объяснение его не устроило. Слишком оно
по-человечески простое. Слишком удобное. Слишком понятное и очевидное. В том-то и кроется его слабость. — Давай выкладывай, что у тебя на уме.
— Император присвоил заложнику Гнелу звание консула и отправил в Армению. — Айр-Мардпет бесстрастно изложил факт и с честной озабоченностью напряг память: не придет ли ему в голову еще что-нибудь?
— Чего ради ты затеял вдруг этот разговор? — Царь неприязненно взглянул на Мардпета, совершенно уверенный, что тот не соврет, не посмеет соврать. Никто не отважится соврать ему. И если он страшился теперь чего-либо, так это своей силы, могущества, безграничности своей власти, которые никогда не оставляли места сомнению. — Дальше ?
— Почему император не только присвоил Гнелу консульское звание, но и не поскупился на драгоценности и деньги?
— Послал с умыслом? Против меня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Он готов был до крайности отягчить свои погрешения, сознаться в таких вещах, которые доселе и от себя-то тщательно утаивал, готов был даже выдумывать, лишь бы грехов было побольше - великих, ужасающих, непростительных... Сейчас они подскочили в цене, преобразили прежнюю свою сущность, превратились чуть ли не в предмет гордости. А ты-то... Ты, католикос всех армян, именно ты... Меня ведь не проведешь и себя самого не проведешь тоже: да, ты несчастен в новом твоем облачении, да, ты клянешь тот день, когда из рук у тебя вырвали меч, путами укротили
силу твоих мышц, сожгли твое былое и развеяли в прах заодно с одеждой. Ты, который всю свою жизнь был и честен, и прямодушен, и предан, и отважен... Он охотно добавлял Нерсесу достоинств, даже выдумывал, лишь бы добродетелей было побольше. Раз уж ты дошел до этого, то какие еще сомнения — конечно же ты жил неверно. Ибо каждый свой шаг посвящал этому дню, ибо события твоей жизни, большие и малые, сложились так, что одно за одним, звено за звеном привели, подтолкнули тебя к схиме. Поди-ка да разберись, дорогой мой сородич. Я со всеми моими ошибками жил правильно, обрел свой Аршакаван, смысл своей жизни, а ты, вроде и не ошибаясь, жил неверно и стал католикосом, более того - независимым патриархом... которым управляет и помыкает царь. Что и говорить, я страшно рад этому нежданному повороту, однако не могу не воскликнуть, хотя бы и в голос с тобой: ну и мир, ну и загадка!
- Только бы не пролилась кровь, Айр-Мардпет, - внезапно нахмурился царь. - А ведь Аршакаван без крови не выстроишь.
- Знаю, царь, знаю, — вздохнул Айр-Мардпет. — И я думаю о том же — как избегнуть крови. — Он умолк на мгновение, чтобы царь вполне уразумел последующие его слова и запечатлел их в своей душе. - Для этого, царь, надобно снести несколько голов.
- Несколько голов? Хватил через край, Айр-Мардпет! Не выношу, когда у жертвы есть имя. А кровь тысяч — она безымянна.
- Будь милосерд, царь, поступай по совести. Лучше снести несколько голов, дабы спасти тем самым жизнь тысячам. - И оттого, что царь погрузился в противоречивые свои мысли, Айр-Мардпет смог откровенно усмехнуться. — К тому же, когда жертвы известны поименно, убийство куда занятней. Не забывай, царь, я не воин. Я придворный.
Царь не привык к большим, чрезвычайным радостям, не верил в их подлинность и потому не позволял себе безоглядно предаться пьяняще-счастливому расположению духа. Чувство самозащиты толкало его затенить надвинувшуюся было радость повседневными заботами и делами.
- Однако же ты рассуждаешь так, что, окажись здесь посторонний, он возомнит, будто перед ним убийцы, - добродушно улыбнулся царь. - Продолжай, нечего смущаться.
- Но в том, о чем мы говорили, царь, нет корысти ни тебе, ни мне.
- Хочешь сказать, все это - на благо Аршакавана? На благо единого отечества? Оно будет, Айр-Мардпет, даю тебе слово, — торжественно провозгласил царь, словно обращался к многолюдной толпе. — Вон сколько народу бежало в Арша-каван. Моих слуг и тех немало. — И добавил с восхищением: — От меня бежали, от меня! И бывшие мои враги теперь мне союзники. Воображаешь, каково нынче нахарарам, какие у них лица! Как они меня поносят. Как проклинают. «Этого спесивца Аршакуни пора обуздать!» Узнал князя Ар-цруни? «Я этого черномордого царя, этого волосача, я его поставлю на колени!» Узнал Камсаракана?
— Узнал, царь, — невозмутимо ответил Айр-Мардпет. — Но ты выразился о себе чересчур уважительно. Уверяю тебя, их брань и злей и язвительней.
— Есть хочу, Айр-Мардпет! — с подъемом повторил царь: пусть, дескать, мое хорошее настроение станет законом для всего дворца, всей столицы и всей страны. — Распорядись отворить дворцовые кладовые и отправить в Аршакаван вдоволь продовольствия. Да накажи азату Ефрему ждать меня. Я выкрою время и непременно сыграю в шахматы с другом своего детства.
— Почему князь Гнел жил в Айрарате, царь? — с любопытством, но без нажима спросил Айр-Мардпет, словно это только-только, прямо сейчас, сию минуту пришло ему в голову. И впрямь — почему? — Разве ему не известно, что из всех князей, в чьих жилах течет царская кровь, в Айрарате имеет право жить только престолонаследник?
— Стало быть, это Гнел. — Вопрос был внезапен и жесток, и царь побледнел. — Куда ты клонишь, Айр-Мардпет?
— Почему твой отец передал ему все свое состояние, имения и земли — и не когда-нибудь, а после того, как ты изгнал Гнела из Айрарата? — как ни в чем не бывало продолжал Айр-Мардпет, и вновь его голос выражал такое бескорыстие, которое способно было навести лишь на тот же самый вопрос: и впрямь — почему?
— Может, отец любил своего сына Трдата сильнее, чем меня? — попробовал защититься царь, предпочтя объяснить все по-человечески, не мудрствуя лукаво. Однако такого рода объяснение не удовлетворило его. — Выкладывай, что у тебя на уме? — И тут же резко вскинул руку: ни слова! Хотел защититься поосновательней. Пускай их болтают о Меружане, Камсаракане, бдешхах, да хоть бы и о Васаке (не приведи боже!), но не об отце, не о племяннике, не о Нер-сесе. — Я повелел Гнелу покинуть Айрарат. И сподобился отцовского проклятия. С того дня отец и брат враждуют со мной. Что тут неестественного? Я бы повел себя точно так же. — Нет, и это объяснение его не устроило. Слишком оно
по-человечески простое. Слишком удобное. Слишком понятное и очевидное. В том-то и кроется его слабость. — Давай выкладывай, что у тебя на уме.
— Император присвоил заложнику Гнелу звание консула и отправил в Армению. — Айр-Мардпет бесстрастно изложил факт и с честной озабоченностью напряг память: не придет ли ему в голову еще что-нибудь?
— Чего ради ты затеял вдруг этот разговор? — Царь неприязненно взглянул на Мардпета, совершенно уверенный, что тот не соврет, не посмеет соврать. Никто не отважится соврать ему. И если он страшился теперь чего-либо, так это своей силы, могущества, безграничности своей власти, которые никогда не оставляли места сомнению. — Дальше ?
— Почему император не только присвоил Гнелу консульское звание, но и не поскупился на драгоценности и деньги?
— Послал с умыслом? Против меня?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124