— Скажешь,, когда хватит...
— Лей...
— Смотри, на железе замерзает...
— Это хорошо... Схватит льдом все шестеренки и пружины как цементом. Потом краном ее отсюда выволочем.
— Стоп! Стоп! —тихо закричал капитан.— Хватит... Владимир распрямился, устало вытер с лица пот и махнул офицеру.
— Теперь смываемся отсюда... Либо заледенеет, либо размокнет ржавчина — и ахнет на весь город. Пошли. Одно ведро с водой оставим для контроля. Ходу, Петр Степанович, пока бог милует...
Они торопливо вышли из пролома в стене. Возле будки их встретил вестовой. Он осуждающе проворчал:
— И не позавтракали как следует... Ни дня, ни ночи покоя... Я сейчас на кухню сбегаю, отбивных вам принесу. Хлопцы вчера обещали по спецзаказу... Чай готов.
В будке было тихо. Лампу потушили. За окном уже занималось утро. Говорить ни о чем не хотелось. Сидели за столом один напротив другого, подперев головы руками. Владимир поднял глаза, прислушался, и невольно огляделся. Капитан подумал, пристально посмотрел в лицо Владимира и снял с запястья большие хромированные часы. Сунул их в карман. Они гулко стучали в тишине.
— Часа два ожидать,- прошептал Владимир. Капитан долго крутил вертушку телефона, потом его соединили, и он сказал в трубку:
— Здравия желаю, товарищ полковник... Да, да... Кажется... Спасибо... Пришлите кран и транспортер с людьми... Хорошо...
— Не сглазь,—недовольным голосом проговорил Владимир.
— Он приедет с транспортером,— капитан положил трубку и улыбнулся уголками губ.— Передает тебе свое восхищение.
— Лучше б уж молчал,— с тревогой пробормотал Владимир.— Что он — не сапер? Накличет беды... Пока дело не выполнено, не полагается даже об этом говорить, Бога нет, а черт есть.
— У него легкая рука,— смущенно произнес капитан.— Не раз- проверено.
Они снова замолчали. Офицер, стараясь, чтобы Владимир не заметил, достал часы и посмотрел на них, держа под столом. Сунул в карман, поднялся, лег на кровать.
— Как думаешь проверять? — наконец спросил он.— Можно за стабилизатор привязать веревку и рвануть вдвоем...
— Какой же длины должна быть веревка? — усмехнулся Владимир.—Пятьсот килограммов!.. Камнями достанет за полкилометра.
— Это верно,— капитан повернулся на бок и снизу. вверх посмотрел на Владимира.— Думаешь, польза будет от чертежей? Слушай, лет через десять приедем в город, сюда приедем... Выпьем на этом месте пол-литра.
— Я уезжать не собираюсь,— ответил Владимир.— Он теперь мой... А ты приезжай, встречу как следует.
— В академию собираюсь... Мне этот «Хряк» в личное дело запишется.
— Как тебя жена на такие дела отпускает?
— Я ей не говорю. Поехал в командировку. Она чемоданчик собирает.
— А моя девчонка во время войны потерялась,— вдруг сказал Владимир.— Куда ни пишу — все напрасно... И мать под бомбежку попала... Больше никого нет.
— То-то ты лезешь черту на рога,— проговорил капитан.
— Нет, нет,— запротестовал Владимир.— Совсем другое... Ты понимаешь, жизнь может по-разному сложиться. Может быть, никогда такого случая не будет... А так я сразу и городу, и людям. Что я по сравнению с тем, как мучаются бездомные?.. Война окончилась — бомбы взрываются. Надо все доделать до конца... В этом деле дворников нет, никто за нас не подметет.
— Я на войне не был,— смущенно признался капитан.— На Урале все время стояли. Вины моей нет, но стыдно иногда перед людьми. Ты солдат, а я офицер, но ты об ином больше меня знаешь. Полковник это понимает...
— Окончишь академию — генералом станешь,— засмеялся Владимир,— тогда все будешь знать. Даже как вот застежку-молнию придумали.
— А как ее изобрели?
— Шут ее знает,—пожал плечами Владимир.— В голове не укладывается.
Они оба тихонько засмеялись и замолчали надолго, каждый думая о чем-то своем.
Город уже просыпался. За домами и развалинами пошли трамваи, словно кто-то бежал по улице, волоча за собой звенящую по мостовой проволоку. Протарахтел грузовик...
«...Как на необитаемом острове,— Владимир опустил голову на скрещенные руки.— Сюда никто не может прийти... На курганах камней, в переулках стоят день и ночь солдаты. Они заворачивают людей назад, поднимают красные флажки перед машинами... Большой круг отчуждения, из которого, наверно, выселены жители. Милиция попросила их на время выбраться из подвалов и землянок, из комнат... А многие люди даже ни о чем не догадываются. Развалины подрывают часто, все уже привыкли к неожиданным взрывам... В центре круга дощатая будка, обитая войлоком и толем, рядом, в нескольких десятках метров,— пятьсот килограммов тротила и взведенный часовой механизм... И двое...Вода превратится в лед. В куске льда шестеренки не сдвинутся с места. На это, во всяком случае, рассчитывают он с капитаном... Никогда не узнать того, кто швырнул бомбу в жилой дом, не посмотреть тому в глаза... В таких же развалинах кричала мать, когда рушился потолок и осколки стенок пробивали насквозь перегородки, облитые Пылающим фосфором... Если бы все отлетевшие звуки вернулись к сгоревшим зданиям, какие стоны, проклятия и вопли поднимались бы от этих молчаливых черных скелетов с покореженными лестничными клетками? Снились ли тем парням в шлемофонах задымленные города и кварталы, залитые желтым пламенем? Знали они, как бежать среди звона и грохота,- ловить ртом раскаленный воздух, падать на булыжники и вжиматься в них, расширенными глазами видя многоэтажную стену, которая, шатнувшись, медленно отваливается от здания, заслоняя все небо? Кто скажет, просыпались ли они с трясущимися руками и синими от ужаса губами? Смотрели в темное ночное окно казармы, за которым шли к ним вереницы обгорелых, мертвых людей с еще чадящими волосами, развороченными ранами? Или, наконец, врезавшись в штопоре в каменнук землю, от удара расплющившись в самолетной кабине, они даже своей гибелью вызывали новые пожары? А поспешно скинутые ими бомбы должны взорваться через годы, надолго зарывшись под мостовые и развалины зданий, ожидая, пока тронет их неосторожная рука вернувшегося к своему дому человека. Знали, не снилось, видели, ожидают... В ржавом заледенелом «Хряке» взведена боевая пружина. В неподвижном железном теле ярость тех убийц...»
Греются у костров замерзшие солдаты, милицейские посты не пропускают людей и машины... Все, кто знает, слушают; тишину. В порту обкалывают лед вокруг полузатопленных кораблей. На станции гудят маневровые паровозы. Легкий дым поднимается к небу от, теплых труб восстановленной домны...
— Ну, пошли,— сказал Владимир.
Они оделись, взяли по лому и направились к стене. Вода в оставленном ведре превратилась в лед:
— И там сплошной лед,— проговорил капитан.
— Чего гадать,— усмехнулся Владимир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71