..
И тут же хохот — здоровые парни, греясь, играют в жучка. Бьют по подставленной ладони так, что получается не хлопок, а звонкий выстрел. Народ столпился кругом, подначивает, а парни входят в веселую ярость, сбросив шинели, раскрасневшиеся, хлещут наотмашь, не жалея силы. А где-то кого-то ловит милиция. Сверчками заливаются свистки, крик, мгновенный водоворот толпы, и все тонет в качающемся море плеч и голов...
— Люблю до Чертиков!— оборачивается Леша.— Здорово тут. А вот и наша компания... Привет, славяне!
Небритые, пропахшие самогоном, друзья базарные встречают радостным гомоном: — Леша-а, братишка! — Салют, богомаз!
— Лешка-а, прише-е-ел!..
Они сидят возле ящика, прямо на снегу, один подложил под себя скрещенные костыли. Под распахнутым полушубком его — желто-красные черточки полосок ранения,
— Знакомься,— Леша сияет от удовольствия.— Все знатные ребятишки... Федор Иванович. Заслуженный сапер. Ошибся один раз.
Пожилой. Припухшее лицо улыбается, мохнатая шапка надвинута на самые брови.
— А это Колька-музыкант...
Мордатый, с добродушными глазами и сплюснутым носом парень по-дирижерски взмахивает рукой.
— Садись,—говорит он. Владимиру и разбрасывает на перевернутом ящике петельку из шпагата.— Ткни пальцем..: Затянешь узелок.— выиграл...
— Ой, не пытайся,— смеется Федор Иванович.— Облапошит в стельку...
Третий, с перекошенным лицом, захохотал во все горло: — Не бойся. Мы своих не обдираем...
— А не лучше ли, ребятишки,— Леша потер ладони,— раскулачить пару банок?
— А чего?! — Дернем, ребята?
— Даешь Берлин!
Запахивая полушубки, работая локтями, переговариваясь, ныряя в просветы между людьми, неторопливо зашагали плотной спаянной группой. Впереди на костылях ковыляет Федор Иванович, лихо покрикивает:
— Не отставай, братва-а... Шевели ногами...
Черная от сажи и копоти железнодорожная ветка рассекала базар надвое. Перевалили через рельсы и скатились по насыпи в людскую кутерьму. У какой-то бабки купили две бутылки самогона. На. прилавке у частника подхватили соленую рыбину и полкаравая жесткого хлеба. С шумом ввалились в дощатый киоск, полный гомона и табачного дыма. Устроились у окна, за грязным столиком, сдвинув в сторону захватанные стаканы. Пили весело, с беззаботным отчаянием и говорили все разом, перебивая друг друга и стуча кулаками. У Владимира в голове гудело, тело под теплой шинелью обмякло, распарилось. Он сейчас любил эти обросшие щетиной лица, воспаленные, жаркие глаза. Сидящие за столом были самыми родными и близкими. Их бесшабашная расточительность, широкие взмахи рук, псиный запах полушубков воскрешали смутные воспоминания о недавних неустроенных годах, когда случайные знакомства превращались в долгую дружбу, а друзья, расставались навсегда без упреков и жалоб...
И все, о чем они сейчас говорили, казалось правильным и единственно верным. Федор Иванович рвал зубами сухую рыбу, утирал рукавом мокрые от пива губы и старался перекричать других:
— ...Ненавижу попрошаек. Жлобы несчастные! Под гармошку слюни пускают. Если ты инвалид— пенсию тебе дают, гаду! Голова должна работать, как трактор! Ты инвалид, но имя тебе —человек!.. И крутись, человек, крутись!
— ...Ковры?!—орал Леша и тряс за плечи Кольку-музыканта.— Я что, ворую?! Нет! Своими, вот этими руками... Могу даже от пенсии отказаться в пользу слабонервных! Я жизнь строю — вот что я делаю ежедневно. Имею право. Должен я теперь задуматься о себе, как о личности, которая все фронты себя- ни в грош не ценила? И могла запросто на пулемет пойти.
Владимир тоже раздувал ноздри, наливался пьяным весельем и кричал:
— ...Славяне, держаться надо вместе! Как в кулаке пальцы... Мы свое дело сделали! Теперь только жить! Хлеб есть! Водка есть! А подлостей не совершать. Это не наш дух! У нас все по-гвардейски...
— Правильно...-—парень с перекошенным лицом говорит шепотом. Он один не кричит. Хмель качает его на стуле, и руки беспомощно шарят по столу, опрокидывая стаканы.
— На перстне Соломона,— бормочет он.— У мудрого Соломона было написано. Буковками. Сам в книге читал. Написано было: «Все пройдет». Гад! Ни черта не пройдет, Все останется с на.ми. И барахолка не поможет. И водка не поможет. И никуда не спрятаться...
— ...Я правильно думаю?!—Федор Иванович грудью поддается к столу, пышущее лицо его озарено восторгом.— У меня были ноги?!
— На Сталинградском фронте!— Колька-музыкант рубит воздух ладонью.— Вот так... Броня в броню!..
— ...А сейчас ног нет!— Федор Иванович шлепает ладонью по костылю.— Я правильно говорю? А где они? Тютю?.. Напрасно думаешь! Может, они у какого-то пацана... У мамки с двумя детьми. Я так говорю?! Если б не у меня оторвало, так у них... И мне ничуть нежаль... Пусть ходят на здоровье. За то я и на мину пошел...
— Братцы мои!— Леша готов всех обнять.— Други мои любезные.
— Славяне-е! — подхватывает Владимир и льет самогон мимо стаканов.— Жизнь продолжается... Впере-е-ед...
А потом вышли из киоска и снова врезались в гудящую толпу. Шумный поток закружил их в своем водовороте, повлек за собой, выбросил к железнодорожным путям.
— Купим Володьке шапку!..
— О чем ты говоришь?— слабым, голосом отвечает Владимир, и все вокруг него плывет радужным хороводом, и видит он только родное красное лицо друга.
— Купим Володьке шапку! — взывает Леша к друзьям.— Нет у него шапки-и...
— Есть у меня шапка, Лешенька, есть она,— Владимир качает головой.— Вот она. Сверху.
— Разве это шапка?—не унимается Леша, и в голосе его слезы.— Ты лучший богомаз базара-а. Мой родной кореш... Ребята, купим Володе шапку?!
— Купим шапку,— эхом отзывается Федор Иванович.
— Шапку Володьке! — радостно взвивается голос Кольки-музыканта.
Они бредут вдоль рядов барахольщиков и выбирают у какого-то старика каракулевый интеллигентский пирожок.
Леша срывает с головы Владимира потрепанный треух и бросает в него ком смятых денег. Редкий снежок сыплется на волосы, Владимир жмурит глаза, растроганно улыбается.
— Володьке шапку... Володечке... Дружку дорогому... Скомканные деньги летят в шапку. Перепуганный старик смотрит растерянными глазами.
— Бери, дед,— Леша сует ему шапку, из которой топорщатся деньги.— На, не трусь. Друга одеваем... Лучшего друга. Ничего не жалко.
Он двумя руками, глубоко,, по самые оттопыренные уши, натягивает каракулевый пирог на голову Владимира.
— Вот она, жизнь!— вскрикивает Колька-музыкант.— Что хотим, то и делаем... Шапку Володе купили...
— Ха-ха,— тоненько смеется кто-то.— Была бы голо-ва-а...
Они, обнявшись, тянутся к насыпи железнодорожной ветки, ведущей к воротам автогенного завода. Заледенелая алька скрипит под ногами.
— Братцы!— вдруг орет Леша.— Парово-о-оз!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
И тут же хохот — здоровые парни, греясь, играют в жучка. Бьют по подставленной ладони так, что получается не хлопок, а звонкий выстрел. Народ столпился кругом, подначивает, а парни входят в веселую ярость, сбросив шинели, раскрасневшиеся, хлещут наотмашь, не жалея силы. А где-то кого-то ловит милиция. Сверчками заливаются свистки, крик, мгновенный водоворот толпы, и все тонет в качающемся море плеч и голов...
— Люблю до Чертиков!— оборачивается Леша.— Здорово тут. А вот и наша компания... Привет, славяне!
Небритые, пропахшие самогоном, друзья базарные встречают радостным гомоном: — Леша-а, братишка! — Салют, богомаз!
— Лешка-а, прише-е-ел!..
Они сидят возле ящика, прямо на снегу, один подложил под себя скрещенные костыли. Под распахнутым полушубком его — желто-красные черточки полосок ранения,
— Знакомься,— Леша сияет от удовольствия.— Все знатные ребятишки... Федор Иванович. Заслуженный сапер. Ошибся один раз.
Пожилой. Припухшее лицо улыбается, мохнатая шапка надвинута на самые брови.
— А это Колька-музыкант...
Мордатый, с добродушными глазами и сплюснутым носом парень по-дирижерски взмахивает рукой.
— Садись,—говорит он. Владимиру и разбрасывает на перевернутом ящике петельку из шпагата.— Ткни пальцем..: Затянешь узелок.— выиграл...
— Ой, не пытайся,— смеется Федор Иванович.— Облапошит в стельку...
Третий, с перекошенным лицом, захохотал во все горло: — Не бойся. Мы своих не обдираем...
— А не лучше ли, ребятишки,— Леша потер ладони,— раскулачить пару банок?
— А чего?! — Дернем, ребята?
— Даешь Берлин!
Запахивая полушубки, работая локтями, переговариваясь, ныряя в просветы между людьми, неторопливо зашагали плотной спаянной группой. Впереди на костылях ковыляет Федор Иванович, лихо покрикивает:
— Не отставай, братва-а... Шевели ногами...
Черная от сажи и копоти железнодорожная ветка рассекала базар надвое. Перевалили через рельсы и скатились по насыпи в людскую кутерьму. У какой-то бабки купили две бутылки самогона. На. прилавке у частника подхватили соленую рыбину и полкаравая жесткого хлеба. С шумом ввалились в дощатый киоск, полный гомона и табачного дыма. Устроились у окна, за грязным столиком, сдвинув в сторону захватанные стаканы. Пили весело, с беззаботным отчаянием и говорили все разом, перебивая друг друга и стуча кулаками. У Владимира в голове гудело, тело под теплой шинелью обмякло, распарилось. Он сейчас любил эти обросшие щетиной лица, воспаленные, жаркие глаза. Сидящие за столом были самыми родными и близкими. Их бесшабашная расточительность, широкие взмахи рук, псиный запах полушубков воскрешали смутные воспоминания о недавних неустроенных годах, когда случайные знакомства превращались в долгую дружбу, а друзья, расставались навсегда без упреков и жалоб...
И все, о чем они сейчас говорили, казалось правильным и единственно верным. Федор Иванович рвал зубами сухую рыбу, утирал рукавом мокрые от пива губы и старался перекричать других:
— ...Ненавижу попрошаек. Жлобы несчастные! Под гармошку слюни пускают. Если ты инвалид— пенсию тебе дают, гаду! Голова должна работать, как трактор! Ты инвалид, но имя тебе —человек!.. И крутись, человек, крутись!
— ...Ковры?!—орал Леша и тряс за плечи Кольку-музыканта.— Я что, ворую?! Нет! Своими, вот этими руками... Могу даже от пенсии отказаться в пользу слабонервных! Я жизнь строю — вот что я делаю ежедневно. Имею право. Должен я теперь задуматься о себе, как о личности, которая все фронты себя- ни в грош не ценила? И могла запросто на пулемет пойти.
Владимир тоже раздувал ноздри, наливался пьяным весельем и кричал:
— ...Славяне, держаться надо вместе! Как в кулаке пальцы... Мы свое дело сделали! Теперь только жить! Хлеб есть! Водка есть! А подлостей не совершать. Это не наш дух! У нас все по-гвардейски...
— Правильно...-—парень с перекошенным лицом говорит шепотом. Он один не кричит. Хмель качает его на стуле, и руки беспомощно шарят по столу, опрокидывая стаканы.
— На перстне Соломона,— бормочет он.— У мудрого Соломона было написано. Буковками. Сам в книге читал. Написано было: «Все пройдет». Гад! Ни черта не пройдет, Все останется с на.ми. И барахолка не поможет. И водка не поможет. И никуда не спрятаться...
— ...Я правильно думаю?!—Федор Иванович грудью поддается к столу, пышущее лицо его озарено восторгом.— У меня были ноги?!
— На Сталинградском фронте!— Колька-музыкант рубит воздух ладонью.— Вот так... Броня в броню!..
— ...А сейчас ног нет!— Федор Иванович шлепает ладонью по костылю.— Я правильно говорю? А где они? Тютю?.. Напрасно думаешь! Может, они у какого-то пацана... У мамки с двумя детьми. Я так говорю?! Если б не у меня оторвало, так у них... И мне ничуть нежаль... Пусть ходят на здоровье. За то я и на мину пошел...
— Братцы мои!— Леша готов всех обнять.— Други мои любезные.
— Славяне-е! — подхватывает Владимир и льет самогон мимо стаканов.— Жизнь продолжается... Впере-е-ед...
А потом вышли из киоска и снова врезались в гудящую толпу. Шумный поток закружил их в своем водовороте, повлек за собой, выбросил к железнодорожным путям.
— Купим Володьке шапку!..
— О чем ты говоришь?— слабым, голосом отвечает Владимир, и все вокруг него плывет радужным хороводом, и видит он только родное красное лицо друга.
— Купим Володьке шапку! — взывает Леша к друзьям.— Нет у него шапки-и...
— Есть у меня шапка, Лешенька, есть она,— Владимир качает головой.— Вот она. Сверху.
— Разве это шапка?—не унимается Леша, и в голосе его слезы.— Ты лучший богомаз базара-а. Мой родной кореш... Ребята, купим Володе шапку?!
— Купим шапку,— эхом отзывается Федор Иванович.
— Шапку Володьке! — радостно взвивается голос Кольки-музыканта.
Они бредут вдоль рядов барахольщиков и выбирают у какого-то старика каракулевый интеллигентский пирожок.
Леша срывает с головы Владимира потрепанный треух и бросает в него ком смятых денег. Редкий снежок сыплется на волосы, Владимир жмурит глаза, растроганно улыбается.
— Володьке шапку... Володечке... Дружку дорогому... Скомканные деньги летят в шапку. Перепуганный старик смотрит растерянными глазами.
— Бери, дед,— Леша сует ему шапку, из которой топорщатся деньги.— На, не трусь. Друга одеваем... Лучшего друга. Ничего не жалко.
Он двумя руками, глубоко,, по самые оттопыренные уши, натягивает каракулевый пирог на голову Владимира.
— Вот она, жизнь!— вскрикивает Колька-музыкант.— Что хотим, то и делаем... Шапку Володе купили...
— Ха-ха,— тоненько смеется кто-то.— Была бы голо-ва-а...
Они, обнявшись, тянутся к насыпи железнодорожной ветки, ведущей к воротам автогенного завода. Заледенелая алька скрипит под ногами.
— Братцы!— вдруг орет Леша.— Парово-о-оз!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71