С криком боли, в обморочном молчании, когда окровавленные руки путаются, в выпавших внутренностях или сжимают ладонями расколотый череп... Можешь подойти и посмотреть на их окостеневшие лица. Тела убитых тверды, точно камень,- и ломаются,как стеклянные. Здесь переход от жизни к смерти произошел без того загадочного, мгновения, когда в деревенеющем сердце всплывают прощальные картины детства, полузабытые лица, фигуры и где-то обмирающе-тревожно трепещет последний жаворонок. Расширенные глаза видят что-то — или свет или тьму. И умирающий в какую-то долю секунды чувствует ужас от сопоставления промелькнувшей жизни с бесконечностью существования травы, деревьев, осенних дождей, росы на огороде... Его окружают несбывшиеся встречи, несовершенные дела, никому не сказанные слова и невыполненные обещания... И тогда перед ним вдруг встанет то, чего еще никто не видел, и он вздрогнет от леденящего страха, вытянется и умрет с открытыми глазами, словно не в силах отвести их от призраков, рожденных уже мертвой памятью...
Нет, здесь смерть была проще и грубее. К ней не готовились, и- она- могла выбрать любого без предупреждения. Ее было так много, что люди переставали удивляться ей. И только все несбывшееся, что не свершилось у тех, которые лежали у сарая, переходило в тяжелые, тревожные сны оставшихся жить...
ОБЩЕЖИТИЕ
Музыка окончилась, но женщины еще сидели неподвижно. Леша осторожно, на цыпочках, прошел к окну и плотнее затянул торчащий из рамы болт. И ветер перестал стучать ставней.
— Мне пора домой, — хрипло сказала Наташа.
— Ночуй у нас, - предложила Домна.
— Нет, в общежитии будут беспокоиться, — Наташа встала со стула. — Хорошо у вас...
— Поздно уже,—вставил Леша.
— Я провожу, — вдруг предложил Владимир.
— Ну, что вы, — запротестовала девушка, а сама обрадовалась, по глазам стало видно, что только этого и ждала.
Владимир надел шинель, поднял воротник, сунул под мышку костыль. Наташа привстала и завязала ему шнурки ушанки.
— Еще уши отморозите, — засмеялась она. — У меня вон какой голос... Как сиплая труба. Не побереглась, а теперь, говорят, на всю жизнь.,.
Она начала одеваться — набросила кофту, стеганку, запахнула, полушубок и сделалась толстой и неповоротливой. Запахло от нее мокрыми кирпичами и дубленой кожей.
—.Я прямо с работы... Сегодня с девчонками полторы нормы дали. У нас бригада такая, что с Доски почета не слезаем... Спасибо, тетя Домна... Дядя Леша, до свидания. Я на той неделе еще приду.
В темном коридоре Леша шлепнул Владимира по плечу и шепнул:
— Вперед, старик... Гвардия не отступает. Но побереги ее...
Они вышли на улицу. Снег заскрипел под костылем пронзительно и зло. Редкие фонари висели в темноте желтыми, радужными от мороза шарами.
— Я недалеко тут живу, — оживленно говорила Наташа и, забегая вперед, старалась заглянуть в лицо Владимиру. — Скажите, вы на меня здорово обиделись?
— За что?
— Ну, я тогда... За столом глупости сказала... Я одна, как перст. Никого нет. Таких у нас много. Отца и мать потеряла, когда мы с Украины эвакуировались... А теперь работаю на кирпичном заводе... Кирпичи таскаю из печи для обжига.;. Они горячие, аж руки сквозь перчатки обжигают. В печь зайдешь, а там жара-а... Горло перехватывает. На воздух выскочишь — и сразу в мороз. Пот на ресницах в сосульки превращается.... А вообще жить можно... Кроме шуток...
— А друзья есть? — спросил Владимир.
— Полно! — радостно подхватила Наташа. —Я же секретарь комсомольской организации.
— А кавалеры?
Она задумалась, пошла, сунув руки в карманы полушубка и сбивая носками больших валенок застывшие комья грязи.
— А на черта они мне нужны? — тихо проговорила наконец она. — Мальчишек много... да я...
— Что?
— Не очень-то я хороша для кавалеров... Один голос чего стоит! Меня и зовут знаете как?
— Откуда же?
— Позорняки какие-то придумали... «Хрипунок»... Что, здорово?!
Владимир осторожно засмеялся и повторил:
— «Хрипунок...»
— Вот-вот! — подхватила Наташа.
— Ну, а любовь? — спросил Владимир.
— Любовь? — охотно откликнулась Наташа.—'Был у меня один солдатик... Уехал, и ни слуху ни духу... Как сквозь землю провалился.. Да вы меня как отдел кадров выспрашиваете, зачем вам?
— Не знаю, — сознался Владимир. — Я тоже один, как перст...
— А любовь? — хитро задала вопрос Наташа и посмотрела на него искоса, рукою сдвинув с виска край занесенного снегом платка.
— Почти, как у тебя, — сказал Владимир. — Потерялась она...
Они остановились у большого, с тусклыми окнами, здания.
— Давайте зайдем ко мне,— предложила Наташа.
— Зачем?!—удивился Владимир.
— Вы замерзли, — голос у нее неуверенный. И смотрит она из заиндевелого платка растерянными глазами.— Я вас чаем угощу... Посидите минутку и уйдете... Просто так, без всяких задних мыслей.
— Глупость какая,— рассердился Владимир.— Что еще за задние мысли?
Он открыл дверь и застучал костылем по каменным, плитам подъезда, освещенного крошечной лампой, запрятанной в нише у колонны. На побитых ступенях сидели парни. Светились огоньки цигарок. Чей-то радостно-громкий, эхом отдавшийся, на лестничной клетке, голос закричал:
— Братва-а! Хрипунок прише-е-ел! Парни повставали, окружили вошедших:
— Так что, опять подвал закрыли? Комендант смылся с ключом!
— Значит, танцев и сегодня не будет? Тут уже столько ребят приходило.
— Хрипунок, открывай подвал! Ни кино, ни танцев... Можно с тоски подохнуть!
— Да тише вы! — закричала Наташа. — Света нет в подвале... Лампу кто-то разбил и проводку порвал. Надо следить, кого пускаете. Сявок со всех улиц собираете. Была бы лампа, ребята... Приходите завтра.
Они с Владимиром поднялись по лестнице, девушка виновато сказала:
— У нас клуб в подвале... У меня, общественная нагрузка — следить за танцами. Иногда такое бывает... Но меня слушаются.
Они открыли дверь и долго шли по длинному коридору, пока не попали в большое помещение, разгороженное листами фанеры и простынями на маленькие клетушки, Наташа провела Владимира к себе и показала на кровать:
— Садитесь... Один стул, и тот поломан...
Пружины заскрипели под тяжестью тела Владимира. Он устало привалился к стене и оглянулся.
Странный мир окружал его. Это были какие-то расплывчатые световые пятна, которые колебались и двигались. Иногда пятно фокусировалось в четкую и яркую точку или пропадало совсем. Кто-то ходил с лампой за висящими простынями. Из темноты, сверху, проглядывали алебастровые ступни ног утонувшей в темноте скульптуры. И отовсюду слышались негромкие голоса, звуки шагов, приглушенное гудение примусов, стук посуды, детский смех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71