Еще кто забредет в зону.
Капитан выпрямляется, аккуратно ставит веник в угол.
— Пожалуй, ты прав,—говорит он.—Вдвоем нам тут рисковать не следует. А что, Володя, не кинуть ли нам жребий, а?
— Ты даешь! — улыбается Владимир.— Я сам не справлюсь?
— Ну, ну,— капитан нервно застегивает шинель, неуве-реннотопчется на месте. Лицо у него бледное...
— У «Рыжей Машки» хороший характер,—стараясь говорить повеселее, произносит Владимир.— Сколько мы
с ней возимся, и ни одной глупости с ее стороны. Шагай смело. Все будет «зер гут»!
Капитан с раздражением возражает:
— Я удивляюсь, что тебе разрешили заниматься этим делом. Сапер ошибается один раз. Ты знаешь, о чем к говорю!
— А-а, ты о ноге? — хмуро смеется Владимир.— Совсем не то... Не угадал. Протез по иной причине. Иди, капитан, хватит мудрить. Полковник, дал точные директивы.
Офицер вяло улыбнулся, поднял пустой чайник, обтер его рукавицей.
— Ни пуха тебе...
Он пошел от Владимира, не оборачиваясь, на ходу доставая из-за голенища свернутый в трубку красный флажок.
Время идет так быстро — папиросу спалил за несколько секунд, как ни бережно подносил к губам, тихонько затягивался сладким дымком, ополаскивал им гортань и рот, выпускал тонкой струйкой, пока не обжег окурком кончики пальцев. Эту папироску носил'за отворотом ушанки, приберегал именно для такого случая. Хорошо сидеть неподвижно на стеганке, привалившись спиной к стене. В проломе виден город — темные остовы домов, одинокие уцелевшие здания, небо, на котором высокий верховой ветер расчесал на длинные пряди белые облака...
...Особенно осторожно следует тронуть с места взрыватель... Резьба проржавела... Надо плавно, без рывка... Как из воды достать камень, чтобы на поверхности не возникла рябь волн. Опускать руку медленно, совсем медленно... Затем поднимать... Незаметным движением... Почти не дыша... Чуть в сторону, и поплыл от руки граммофонный круг волн... Или точнее, сверкнет перед глазами яркогромадное, ахнет на всю округу... Он уже не услышит, ею просто не будет на этом свете... Перспектива не из приятных, чего там говорить... Выкурить бы еще одну папироску, да где ее взять? Лежат они в будке на столе, рядом с оставленными документами... Ну что ж, начали?..
Он поднялся с земли, сбросив шинель, и в одной не подпоясанной гимнастерке с расстегнутым воротом шагнул к бомбе. Приложился к ней ухом, вслушался в тупую мертвую тишину ее чрева, подумал и поднял ключ для вывинчивания взрывателей...
Капитан ходил за будкой, беспрерывно курил, исподлобья поглядывал на вестового, который у крыльца колол дрова. Каждый удар топора гулко отдавался в развалинах.
— Прекрати,— наконец сказал офицер.
...За эти два дня ни разу не говорили о чертежах... Возможно, их там и нет. Зачем же тогда нервотрепка? Даже если и есть, то стоят ли они человеческой жизни? Одно дело— долг профессионального военного. Специальность сапера подразумевает риск; но и ему должен быть предел... «Хряк» будет штукой посложнее, если, конечно, все благополучно обойдется с «Рыжей Машкой»... Идиотские названии... Прикажи командование, и он, капитан, беспрекословно пойдет на обезвреживание любого взрывоопасного предмета... Почему, же вызвался добровольно? Разве не знает, что такое возиться с бомбой, усеянной пятнами пик-ратов? А вторая бомба... Сплошная загадка... Оправдан ли риск Высшей Необходимостью? Люди ложатся под пулеметы, грудью закрывают амбразуры, ими движет долг и цель, ради которой они не щадят свою жизнь!.. Цель. За. каменными стенами груда полуистлевших чертежей... Сапер рассуждает холодным разумом. Эмоции исключены. У него должна быть спокойная убежденность в необходимости его работы. Это я увидел в лице инвалида. Меньше моего жертвенности, ни слова о страхе... Обычный, таких-тысячи, парень. Видно, война его потрепала. Черт возьми, он знает, для чего надо свернуть голову «Хряку» и «Рыжеи Машке»... Город не будет носить его имени, но это город его. Если в самом деле там есть чертежи, то сейчас судьба многих людей в ладонях парня. Крыша над головой, батареи парового'отопления, двойные рамы — великие вещи... Когда их нет— человек беспомощен... Как Долго тянется время... Может быть, он в последнюю минуту раздумал? Не хватило решимости, сдали нервы...
Капитан отшвырнул окурок и пошел к пролому в стене. Он увидел Владимира. Тот лежал на брошенной на землю шипели в расстегнутой гимнастерке, подогнув ногу, улыбаясь чему-то своему, смотрел в небо. Обернулся на звук осыпающихся под сапогами офицера камней и приподнял голову с взъерошенными потными волосами.
— Капитан! — тихо сказал он.— Порядок в танковых, частях. Капут «Машке»!—и захохотал хриплым от волнения голосом.Владимир не спеша шагал по. городу, останавливаясь у перекрестков, пропускал подводы и автомашины. Его обтекала толпа людей, все куда-то торопились, бежали
через дорогу. Разноголосый шум стоял над улицами — гремели моторы, дворники скребли тротуары, на развалинах урчали тракторы. Владимир купался в звуках, он оборачивался на голоса, прислушивался к воробьиному щебетанию, ловил отдаленный звон трамвая. Мир звучал — пел, говорил, наполнялся шорохами, стуками. Владимир шел дальше — перемещались . цветные пятна, дрожали на стенах солнечные блики, по крышам домов плыли тени облаков...
Владимир не мог сегодня работать. У него не было сил снова вернуться к пролому в стене, за которым ожидал могучий и свирепый «Хряк», зарывший морду в размолотые кирпичи фундамента.' Капитан вытолкал Владимира за порог будки и один направился к бомбе. Ему предстояло вырезать щели в окаменевшем растворе и осторожно вынимать камни, обнажая ржавое тело снаряда...
Владимир чувствовал слабое головокружение, морозный воздух перехватывал дыхание и пьянил,— это было состояние выздоровления после болезни. Он помнит, как первый раз его вывели из госпитальной палаты и оставили у большого распахнутого окна, за которым шел весенний дождь, весело колотивший по лужам... Тогда от света и блеска воды у него закружилась голова. Сейчас Владимир испытывал нечто подобное, но к этому прибавилась легкая грусть — мысль о том, что эта встреча с городом и людьми могла не состояться совсем...
В Горпроекте его обступили со всех сторон, затеребили, поволокли к столу Волжского. Начальник обнял, усадил на стул:
— Мы приходили к тебе... Солдаты не пустили. Что же там за такая «Рыжая Машка»?
— Раскурочили «Машку»,— улыбнулся Владимир.— Остался «Хряк»... Пятьсот килограммов тротила...
— Варварство,—возмущенно сказал- Самойлов.—Рисковать ради дешевой-легенды.
Владимир все время оглядывался и, наконец, спросил нетерпеливо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Капитан выпрямляется, аккуратно ставит веник в угол.
— Пожалуй, ты прав,—говорит он.—Вдвоем нам тут рисковать не следует. А что, Володя, не кинуть ли нам жребий, а?
— Ты даешь! — улыбается Владимир.— Я сам не справлюсь?
— Ну, ну,— капитан нервно застегивает шинель, неуве-реннотопчется на месте. Лицо у него бледное...
— У «Рыжей Машки» хороший характер,—стараясь говорить повеселее, произносит Владимир.— Сколько мы
с ней возимся, и ни одной глупости с ее стороны. Шагай смело. Все будет «зер гут»!
Капитан с раздражением возражает:
— Я удивляюсь, что тебе разрешили заниматься этим делом. Сапер ошибается один раз. Ты знаешь, о чем к говорю!
— А-а, ты о ноге? — хмуро смеется Владимир.— Совсем не то... Не угадал. Протез по иной причине. Иди, капитан, хватит мудрить. Полковник, дал точные директивы.
Офицер вяло улыбнулся, поднял пустой чайник, обтер его рукавицей.
— Ни пуха тебе...
Он пошел от Владимира, не оборачиваясь, на ходу доставая из-за голенища свернутый в трубку красный флажок.
Время идет так быстро — папиросу спалил за несколько секунд, как ни бережно подносил к губам, тихонько затягивался сладким дымком, ополаскивал им гортань и рот, выпускал тонкой струйкой, пока не обжег окурком кончики пальцев. Эту папироску носил'за отворотом ушанки, приберегал именно для такого случая. Хорошо сидеть неподвижно на стеганке, привалившись спиной к стене. В проломе виден город — темные остовы домов, одинокие уцелевшие здания, небо, на котором высокий верховой ветер расчесал на длинные пряди белые облака...
...Особенно осторожно следует тронуть с места взрыватель... Резьба проржавела... Надо плавно, без рывка... Как из воды достать камень, чтобы на поверхности не возникла рябь волн. Опускать руку медленно, совсем медленно... Затем поднимать... Незаметным движением... Почти не дыша... Чуть в сторону, и поплыл от руки граммофонный круг волн... Или точнее, сверкнет перед глазами яркогромадное, ахнет на всю округу... Он уже не услышит, ею просто не будет на этом свете... Перспектива не из приятных, чего там говорить... Выкурить бы еще одну папироску, да где ее взять? Лежат они в будке на столе, рядом с оставленными документами... Ну что ж, начали?..
Он поднялся с земли, сбросив шинель, и в одной не подпоясанной гимнастерке с расстегнутым воротом шагнул к бомбе. Приложился к ней ухом, вслушался в тупую мертвую тишину ее чрева, подумал и поднял ключ для вывинчивания взрывателей...
Капитан ходил за будкой, беспрерывно курил, исподлобья поглядывал на вестового, который у крыльца колол дрова. Каждый удар топора гулко отдавался в развалинах.
— Прекрати,— наконец сказал офицер.
...За эти два дня ни разу не говорили о чертежах... Возможно, их там и нет. Зачем же тогда нервотрепка? Даже если и есть, то стоят ли они человеческой жизни? Одно дело— долг профессионального военного. Специальность сапера подразумевает риск; но и ему должен быть предел... «Хряк» будет штукой посложнее, если, конечно, все благополучно обойдется с «Рыжей Машкой»... Идиотские названии... Прикажи командование, и он, капитан, беспрекословно пойдет на обезвреживание любого взрывоопасного предмета... Почему, же вызвался добровольно? Разве не знает, что такое возиться с бомбой, усеянной пятнами пик-ратов? А вторая бомба... Сплошная загадка... Оправдан ли риск Высшей Необходимостью? Люди ложатся под пулеметы, грудью закрывают амбразуры, ими движет долг и цель, ради которой они не щадят свою жизнь!.. Цель. За. каменными стенами груда полуистлевших чертежей... Сапер рассуждает холодным разумом. Эмоции исключены. У него должна быть спокойная убежденность в необходимости его работы. Это я увидел в лице инвалида. Меньше моего жертвенности, ни слова о страхе... Обычный, таких-тысячи, парень. Видно, война его потрепала. Черт возьми, он знает, для чего надо свернуть голову «Хряку» и «Рыжеи Машке»... Город не будет носить его имени, но это город его. Если в самом деле там есть чертежи, то сейчас судьба многих людей в ладонях парня. Крыша над головой, батареи парового'отопления, двойные рамы — великие вещи... Когда их нет— человек беспомощен... Как Долго тянется время... Может быть, он в последнюю минуту раздумал? Не хватило решимости, сдали нервы...
Капитан отшвырнул окурок и пошел к пролому в стене. Он увидел Владимира. Тот лежал на брошенной на землю шипели в расстегнутой гимнастерке, подогнув ногу, улыбаясь чему-то своему, смотрел в небо. Обернулся на звук осыпающихся под сапогами офицера камней и приподнял голову с взъерошенными потными волосами.
— Капитан! — тихо сказал он.— Порядок в танковых, частях. Капут «Машке»!—и захохотал хриплым от волнения голосом.Владимир не спеша шагал по. городу, останавливаясь у перекрестков, пропускал подводы и автомашины. Его обтекала толпа людей, все куда-то торопились, бежали
через дорогу. Разноголосый шум стоял над улицами — гремели моторы, дворники скребли тротуары, на развалинах урчали тракторы. Владимир купался в звуках, он оборачивался на голоса, прислушивался к воробьиному щебетанию, ловил отдаленный звон трамвая. Мир звучал — пел, говорил, наполнялся шорохами, стуками. Владимир шел дальше — перемещались . цветные пятна, дрожали на стенах солнечные блики, по крышам домов плыли тени облаков...
Владимир не мог сегодня работать. У него не было сил снова вернуться к пролому в стене, за которым ожидал могучий и свирепый «Хряк», зарывший морду в размолотые кирпичи фундамента.' Капитан вытолкал Владимира за порог будки и один направился к бомбе. Ему предстояло вырезать щели в окаменевшем растворе и осторожно вынимать камни, обнажая ржавое тело снаряда...
Владимир чувствовал слабое головокружение, морозный воздух перехватывал дыхание и пьянил,— это было состояние выздоровления после болезни. Он помнит, как первый раз его вывели из госпитальной палаты и оставили у большого распахнутого окна, за которым шел весенний дождь, весело колотивший по лужам... Тогда от света и блеска воды у него закружилась голова. Сейчас Владимир испытывал нечто подобное, но к этому прибавилась легкая грусть — мысль о том, что эта встреча с городом и людьми могла не состояться совсем...
В Горпроекте его обступили со всех сторон, затеребили, поволокли к столу Волжского. Начальник обнял, усадил на стул:
— Мы приходили к тебе... Солдаты не пустили. Что же там за такая «Рыжая Машка»?
— Раскурочили «Машку»,— улыбнулся Владимир.— Остался «Хряк»... Пятьсот килограммов тротила...
— Варварство,—возмущенно сказал- Самойлов.—Рисковать ради дешевой-легенды.
Владимир все время оглядывался и, наконец, спросил нетерпеливо:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71