Он трясся над каждой из них, хранил ее как зеницу ока, будучи глубоко убежденным в ее непреходящей ценности, в значении для изучения древней культуры. Лонгиноз готов был жестоко наказать человека, заподозрив его в воровстве или утере исторической реликвии.
Лонгиноз считал себя правой рукой Петре Герсамия. Добрая половина музейных экспонатов была найдена, а затем доставлена в музей именно им. Он и официально числился во внештатных сотрудниках музея, но делал для него больше любого штатного сотрудника. Гостей стройки, а их было немало, он в первую очередь водил в музей и, как заправский экскурсовод, рассказывал о каждом экспонате, раскрывающем не сведущим в истории людям быт и культуру древней Колхиды.
Стоило Уче чуть отойти, как Исидоре тут же бросился ко второму горшку и постучал по нему указательным пальцем. Горшок глухо отозвался. Сиордиа понял, что горшок полон, и воровато оглянулся по сторонам, словно кто-то мог услышать едва различимый звук.
Выждав, пока Уча отойдет на порядочное расстояние, и убедившись, что никого поблизости нет, Исидоре в мгновенье ока высвободил из-под земли горшок. Раскисшая от дождя земля легко поддалась костлявым пальцам Исидоре. Горшок был достаточно большой и покрыт кожей.
Исидоре вытащил из кармана складной нож и осторожно снял кожу с горшка. Крик изумления вырвался у него из груди. Не веря собственным глазам, Исидоре крепко зажмурился. Потом широко раскрыл глаза и вновь воззрился на горшок.
— Золото... Настоящее золото,— едва слышно прошептал Исидоре. Это был шепот радости и непомерной жадности.
Испуганно оглядываясь, Исидоре поставил горшок на землю.
Тщательно пригладив и заровняв углубление, где был горшок, он отступил на шаг, довольный собой. Покончив с этим, Исидоре распахнул брезентовую куртку и бережно прикрыл ею горшок.
— Боже мой, золото, золото... Сколько золота! — Прижав к груди горшок, он пошел вдоль канала.
После каждого шага Исидоре останавливался, чтобы стереть ногой свой след.
Поначалу он решил было спрятать горшок в кустах, тянущихся по берегу канала, но тут же передумал: а вдруг найдет кто?
Так ни на что не решившись, Исидоре бессмысленно кружил на месте. «Гудуйа Эсванджиа! Вот куда надо нести золото,— внезапно озарила его мысль.— Вот где горшок будет в безопасности». И Исидоре, стремительно сорвавшись с места, опрометью кинулся в лес, к хижине Гудуйа.
Еще издали увидел Уча у конторы Коратского массива Лонгиноза Ломджария и Важу Джапаридзе. Лонгиноз стоял но стойке «смирно» и, наклонив голову, сосредоточенно слу7 шал указания главного инженера.
Надо было торопиться, иначе, если Лонгиноз сядет на своего «конька», ищи ветра в поле. «Успел, слава богу, успел!» — обрадовался Уча. Ноги у него подгибались от усталости, лоб покрылся испариной. Осталось пройти каких- то двести шагов, но Ломджария уже направился к своему мотоциклу.
— Лонгиноз, эге-гей! — изо всех сил крикнул Уча, рупором приставив ладони ко рту.
Главный инженер и снабженец одновременно повернулись на Учин крик.
— Подожди меня, Лонгиноз!
Уча из последних сил, спотыкаясь на каждом шагу и тяжело дыша, бросился бежать к конторе.
И Важа и Лонгиноз встревожились. «Видно, что-то стряслось на канале, может, оползень»,— одновременно подумали пни и поспешили навстречу Уче.
Уча остановился, чтобы немного отдышаться. Грудь его ходила ходуном.
— В канале горшок...— только и сумел он выдавить из себя.
— Какой еще горшок? — в один голос прокричали Важа и Лонгиноз.
— Не знаю.
— Надеюсь, ты его не трогал? — заволновался Ломджария.
— Нет. Сиордиа сказал, чтобы ты ехал за Герсамия.
— Ну, молодцы.
— Только... Мне не понравилось, какими глазами смотрел на горшок Исидоре.
— Сейчас не время ехать в Поти,—озабоченно сказал снабженцу Важа.— Сиордиа — ненадежный человек. Едем на канал. А ты, Уча, останься здесь, отдышись, соберись с силами.
— И я с вами. Я уже отдохнул.
— Втроем на мотоцикле нам не поместиться.
— Да я пешком.
— Вы сзади садитесь,— решительно сказал Лонгиноз главному инженеру.— А Уча сядет со мной впереди.
Все трое почти бегом ринулись к мотоциклу...
Как только они приехали на трассу, Уча тут же бросился искать второй горшок.
— Что ты там ищешь? Вот он, здесь! — сказал Важа.
— Тут был еще один,— Уча показал рукой, где стоял второй горшок.
— Не может быть, здесь виден след ковша,— Лонгиноз внимательно разглядывал следы, оставленные пальцами Сиордиа.— Нет, это не след ковша. Куда Исидоре девался? — огляделся Лонгиноз по сторонам.
— Смотрите, смотрите, он сначала вытащил горшок, а потом для отвода глаз след ковша нацарапал! — воскликнул Уча.
— Да, что-то не похоже на зубья ковша,— подтвердил Важа.
— Унес горшок, подлюга,— заволновался Уча,— опоздали мы.
— Далеко не уйдет... Не волнуйся, Уча, никуда он от нас не денется,— успокоил Учу Лонгиноз.
— Он, видно, думал, что я не заметил второго горшка, потому и украл его. Припрячет где-нибудь, и поминай как звали. Поди докажи, что он его украл.
— Не сможет он отпереться. Ведь ты же свидетель,— отверг сомнения Учи Важа.
— Пойдем за ним следом,— предложил снабженец. Он постучал по горшку.— Полный. Наверное, золото. Если и тот такой же, далеко его не утащишь. Видите, Исидоре старался запутать след, ногой затирал, мерзавец.
Исидоре, задыхаясь, нес горшок к экскаватору. «Продаст меня Гудуйа, как пить дать — продаст... Надо успеть поставить горшок на место... Надо поспеть, пока не вернулся Уча с Петре, надо опередить их...» — лихорадочно соображал Исидоре. За его спиной вдруг послышались тяжелые шаги Гудуйа. «Догонит,— Исидоре согнулся под тяжестью горшка, но всеми силами старался удержать его в руках. Брезент то и дело сползал с горшка, мокрая земля ускользала из-под ног.— Не уронить бы этот чертов горшок, не рассыпать бы золото, не то Гудуйа... Упекут в тюрьму, сволочи. Какая нелегкая понесла меня к этому лешему? Надо было схоронить в кустах мне, болвану. Дал промашку, а теперь...» Слезы отчаяния и злобы текли по его грязным щекам. Шаги слышались уже отовсюду, грозные, гулкие, грохочущие, тысячи шагов вот-вот настигнут, раздавят, втопчут в склизкую землю. Проклятье... Пот заливал глаза, стекал на брезент. Руки онемели. Горшок сполз с груди на живот, тяжесть его пригибала Исидоре к земле. Он снова подтягивал его повыше. «Пришла моя погибель...» Горшок жег ему тело, золото превратилось в горящие головешки. «Сам себе горло перерезал. Донести, донести, донести бы... Поставить бы на место, а там...» Тропинка змеилась мимо болота, где утонул его отец — Татачиа Сиордиа. Мимо могилы отца. Волосы на голове Исидоре встали дыбом, тело покрылось гусиной кожей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Лонгиноз считал себя правой рукой Петре Герсамия. Добрая половина музейных экспонатов была найдена, а затем доставлена в музей именно им. Он и официально числился во внештатных сотрудниках музея, но делал для него больше любого штатного сотрудника. Гостей стройки, а их было немало, он в первую очередь водил в музей и, как заправский экскурсовод, рассказывал о каждом экспонате, раскрывающем не сведущим в истории людям быт и культуру древней Колхиды.
Стоило Уче чуть отойти, как Исидоре тут же бросился ко второму горшку и постучал по нему указательным пальцем. Горшок глухо отозвался. Сиордиа понял, что горшок полон, и воровато оглянулся по сторонам, словно кто-то мог услышать едва различимый звук.
Выждав, пока Уча отойдет на порядочное расстояние, и убедившись, что никого поблизости нет, Исидоре в мгновенье ока высвободил из-под земли горшок. Раскисшая от дождя земля легко поддалась костлявым пальцам Исидоре. Горшок был достаточно большой и покрыт кожей.
Исидоре вытащил из кармана складной нож и осторожно снял кожу с горшка. Крик изумления вырвался у него из груди. Не веря собственным глазам, Исидоре крепко зажмурился. Потом широко раскрыл глаза и вновь воззрился на горшок.
— Золото... Настоящее золото,— едва слышно прошептал Исидоре. Это был шепот радости и непомерной жадности.
Испуганно оглядываясь, Исидоре поставил горшок на землю.
Тщательно пригладив и заровняв углубление, где был горшок, он отступил на шаг, довольный собой. Покончив с этим, Исидоре распахнул брезентовую куртку и бережно прикрыл ею горшок.
— Боже мой, золото, золото... Сколько золота! — Прижав к груди горшок, он пошел вдоль канала.
После каждого шага Исидоре останавливался, чтобы стереть ногой свой след.
Поначалу он решил было спрятать горшок в кустах, тянущихся по берегу канала, но тут же передумал: а вдруг найдет кто?
Так ни на что не решившись, Исидоре бессмысленно кружил на месте. «Гудуйа Эсванджиа! Вот куда надо нести золото,— внезапно озарила его мысль.— Вот где горшок будет в безопасности». И Исидоре, стремительно сорвавшись с места, опрометью кинулся в лес, к хижине Гудуйа.
Еще издали увидел Уча у конторы Коратского массива Лонгиноза Ломджария и Важу Джапаридзе. Лонгиноз стоял но стойке «смирно» и, наклонив голову, сосредоточенно слу7 шал указания главного инженера.
Надо было торопиться, иначе, если Лонгиноз сядет на своего «конька», ищи ветра в поле. «Успел, слава богу, успел!» — обрадовался Уча. Ноги у него подгибались от усталости, лоб покрылся испариной. Осталось пройти каких- то двести шагов, но Ломджария уже направился к своему мотоциклу.
— Лонгиноз, эге-гей! — изо всех сил крикнул Уча, рупором приставив ладони ко рту.
Главный инженер и снабженец одновременно повернулись на Учин крик.
— Подожди меня, Лонгиноз!
Уча из последних сил, спотыкаясь на каждом шагу и тяжело дыша, бросился бежать к конторе.
И Важа и Лонгиноз встревожились. «Видно, что-то стряслось на канале, может, оползень»,— одновременно подумали пни и поспешили навстречу Уче.
Уча остановился, чтобы немного отдышаться. Грудь его ходила ходуном.
— В канале горшок...— только и сумел он выдавить из себя.
— Какой еще горшок? — в один голос прокричали Важа и Лонгиноз.
— Не знаю.
— Надеюсь, ты его не трогал? — заволновался Ломджария.
— Нет. Сиордиа сказал, чтобы ты ехал за Герсамия.
— Ну, молодцы.
— Только... Мне не понравилось, какими глазами смотрел на горшок Исидоре.
— Сейчас не время ехать в Поти,—озабоченно сказал снабженцу Важа.— Сиордиа — ненадежный человек. Едем на канал. А ты, Уча, останься здесь, отдышись, соберись с силами.
— И я с вами. Я уже отдохнул.
— Втроем на мотоцикле нам не поместиться.
— Да я пешком.
— Вы сзади садитесь,— решительно сказал Лонгиноз главному инженеру.— А Уча сядет со мной впереди.
Все трое почти бегом ринулись к мотоциклу...
Как только они приехали на трассу, Уча тут же бросился искать второй горшок.
— Что ты там ищешь? Вот он, здесь! — сказал Важа.
— Тут был еще один,— Уча показал рукой, где стоял второй горшок.
— Не может быть, здесь виден след ковша,— Лонгиноз внимательно разглядывал следы, оставленные пальцами Сиордиа.— Нет, это не след ковша. Куда Исидоре девался? — огляделся Лонгиноз по сторонам.
— Смотрите, смотрите, он сначала вытащил горшок, а потом для отвода глаз след ковша нацарапал! — воскликнул Уча.
— Да, что-то не похоже на зубья ковша,— подтвердил Важа.
— Унес горшок, подлюга,— заволновался Уча,— опоздали мы.
— Далеко не уйдет... Не волнуйся, Уча, никуда он от нас не денется,— успокоил Учу Лонгиноз.
— Он, видно, думал, что я не заметил второго горшка, потому и украл его. Припрячет где-нибудь, и поминай как звали. Поди докажи, что он его украл.
— Не сможет он отпереться. Ведь ты же свидетель,— отверг сомнения Учи Важа.
— Пойдем за ним следом,— предложил снабженец. Он постучал по горшку.— Полный. Наверное, золото. Если и тот такой же, далеко его не утащишь. Видите, Исидоре старался запутать след, ногой затирал, мерзавец.
Исидоре, задыхаясь, нес горшок к экскаватору. «Продаст меня Гудуйа, как пить дать — продаст... Надо успеть поставить горшок на место... Надо поспеть, пока не вернулся Уча с Петре, надо опередить их...» — лихорадочно соображал Исидоре. За его спиной вдруг послышались тяжелые шаги Гудуйа. «Догонит,— Исидоре согнулся под тяжестью горшка, но всеми силами старался удержать его в руках. Брезент то и дело сползал с горшка, мокрая земля ускользала из-под ног.— Не уронить бы этот чертов горшок, не рассыпать бы золото, не то Гудуйа... Упекут в тюрьму, сволочи. Какая нелегкая понесла меня к этому лешему? Надо было схоронить в кустах мне, болвану. Дал промашку, а теперь...» Слезы отчаяния и злобы текли по его грязным щекам. Шаги слышались уже отовсюду, грозные, гулкие, грохочущие, тысячи шагов вот-вот настигнут, раздавят, втопчут в склизкую землю. Проклятье... Пот заливал глаза, стекал на брезент. Руки онемели. Горшок сполз с груди на живот, тяжесть его пригибала Исидоре к земле. Он снова подтягивал его повыше. «Пришла моя погибель...» Горшок жег ему тело, золото превратилось в горящие головешки. «Сам себе горло перерезал. Донести, донести, донести бы... Поставить бы на место, а там...» Тропинка змеилась мимо болота, где утонул его отец — Татачиа Сиордиа. Мимо могилы отца. Волосы на голове Исидоре встали дыбом, тело покрылось гусиной кожей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105