Как мог помочь ему Гудуйа отомстить болоту?! И припомнил он, с каким презрением встретил его Гудуйа в первый приход. Припомнил и острые как лезвие его слова: «Поостерегись, парень, ходить отцовской дорожкой, поскользнешься». С тех пор Исидоре даже близко не подходил к Гудуйа и к его хижине. Однако скоро пришли сюда топографы, геологи и плановики, руководимые Серовой. Стало уже невозможно рыть главный канал по старой трассе. Оползням не было ни конца ни краю. Необходимо искать новый путь для главного канала.
Вечером, возвращаясь назад, группа набрела на хижину Гудуйа. Все удивились, увидев хижину в таком безлюдном месте. Невозможно было даже предположить, что человек может жить среди этих болот и зарослей.
Гудуйа в хижине не оказалось. Дверь была распахнута настежь. Видно, хозяин был где-то неподалеку, и группа решила дождаться его. Люди были настолько утомлены, измазаны в тине, голодны и исцарапаны, что идти дальше было невмоготу. Еще ни на одном массиве не встречали они таких топей и зарослей.
Не успели они устроиться возле хижины, как из чащи неожиданно появился Гудуйа. Одет он был в некое подобие тулупа из козьей шкуры. Длинная борода скрывала лицо, полосы свисали космами. Был он все еще крепок и могуч. И больших, чуть навыкате глазах застыла печаль. В руках его была извечная суковатая палица. Рядом с ним застыли два олененка. Гудуйа с нескрываемым подозрением оглядел косой. «Чего им здесь нужно? — Он догадался, что перед ним
были строители.— Зачем они ко мне пришли?!» — с холодным недоверием смотрел он на них. Молчание затягивалось. Уловив явное замешательство непрошеных гостей, Гудуйа заговорил первым:
— Что уставились, человека не видели, что ли?!
Услышав его слова, Серова с облегчением вздохнула. Она
никогда не верила страшным россказням об Очокоче и всякой прочей нечисти, но при виде этого чудища не на шутку заколебалась. И теперь она улыбнулась собственному страху, хотя, надо сказать, улыбка получилась несколько натянутой.
Сорок лет не улыбалась Гудуйа ни одна женщина. И теперь он стоял, с изумлением глядя на эту незнакомую женщину, облаченную в мужскую одежду, с золотой прядью, выбившейся из-под кепки. Взгляд его выражал не только изумление, но и глубокую печаль. Серова уловила это, и тут же на память ей пришло все, что она слышала о Гудуйа Эсванджиа. И жалкая, испуганная улыбка, искривившая ее губы, сменилась теплой улыбкой участия и сострадания.
Сорок лет не видел Гудуйа такой улыбки. Сорок лет дружил он лишь с дикими зверями, они любили его, и их сердца были у него как на ладони. Вот и сейчас к нему тесно жались малые оленята, с тревогой и удивлением уставившись на пришельцев умными человечьими глазами. Да, Гудуйа прекрасно знает, что на сердце у этих зверят, но что творится в людских сердцах — ему уже давно неведомо. И вот теперь он понял движение сердца этой женщины, почувствовал теплоту ее улыбки, и неожиданно все заулыбались вокруг Гудуйа. Улыбалась ему златоволосая женщина, улыбались мужчины и женщины, стоявшие рядом с ней, улыбался лес, улыбалось небо.
— Дедушка, мы не нашли дорогу в Кулеви,— сказала Серова.
— Зачем вы идете в Кулеви?
— Мы исследуем новую трассу для главного канала, — ответила Серова.
Гудуйа Эсванджиа не знал, что означает трасса и главный канал.
— Может, вы нам поможете, дедушка? — попросила Серова.
Гудуйа с незапамятных времен отвык от такого обращения, отвык от просьб. Никто, кроме разве что Вардена Букиа, не просил его ни о чем. И вот теперь его просит эта женщина. Но что общего у этих людей с Гудуйа и что общего у Гудуйа с ними?! Он решил было распрощаться с ними, но что-то
удерживало его. Может, этим «что-то» была улыбка женщины, ее просьба, глаза ее спутников, с ожиданием устремленные на него.
— Но почему я? — он не это хотел сказать. Но так уж сорвалось с языка, и Гудуйа тут же пожалел об этом.
— Только вы можете помочь нам, дедушка. Вы должны нам помочь. Без вас мы не сможем проложить путь,— настойчиво просила его Серова. — У вас доброе сердце. Вы не откажете нам.
— Нет у меня сердца, давно уже нет,— и этого не хотел говорить Гудуйа. Не мог понять он, что с ним творится. Он злился на себя.
— У вас доброе сердце, дедушка,— убежденно повторила Серова.
Гудуйа молчал. Стоял и удивлялся, почему он недоволен словами, почему вдруг дрогнули запоры его сердца.
— Эти оленята говорят мне, что у вас очень доброе сердце,— весело улыбнулась Серова.
— Да они глупые, эти оленята. Откуда у оленей уму взяться?
— У них такие умные глаза, дедушка. И у человека есть и ум и сердце.
— Ум еще куда ни шло, а вот сердца нет у человека.
— Сердце и привело нас сюда, дедушка.
«Что это она говорит? Сердце привело...» Что-то дрогнуло в груди Эсванджиа.
— Так вы поможете нам, дедушка?
Серова не отступалась со своей просьбой. Другие стояли молча. Молчала пожилой топограф Наталья Юрьева, молчал геолог Теофиле Таргамадзе, молчали двое рабочих с тяжелыми рюкзаками на спинах. Они не надеялись на его, Гудуйа, помощь.
— Дайте хотя бы переночевать у вас, дедушка.
— В хижине вам не поместиться.
— Да мы не в хижине, мы здесь устроимся,— сказал Теофиле Таргамадзе.
— Вас тут комары живьем сожрут.
— Нам не привыкать, дедушка,— сказала Наталья Юрьева. Она повернула у Гудуйа свое измученное, пожелтевшее от лихорадки и высушенное солнцем лицо. Она была обута в высокие резиновые сапоги с заправленными в них брезентовыми брюками. Куртка ее была наглухо застегнута до самого подбородка, голова повязана косынкой. Но вряд ли это могло предохранить от безжалостных атак комарья.
Гудуйа впервые видел чужеземных женщин и удивлялся, какое им дело до осушения болот, откуда они взялись здесь. И какого они роду-племени.
Он давно уже решил даже близко не подпускать к хижине людей. Он не желал, чтобы осушали болота вокруг него, он вообще никого не желал видеть. Не знал он, что среди строителей были и чужеземцы, а тем более женщины, одетые в мужскую одежду. Даже жены погонщиков скота не заглядывали в это безлюдье, и на тебе — пожаловали женщины, да еще бог весть откуда.
Мозг Гудуйа давно отвык от размышлений. Но вот теперь его заставляют думать, да еще как!
— Что скажете, дедушка? — не отставала Серова.— Так вы позволите нам здесь переночевать?
Галина так устала и измучилась от бесконечной ходьбы, ползания по колючкам и сучьям, от жары и одуряющей вони болот и ядовитых растений, от писка комаров и кваканья лягушек, что едва держалась на ногах. Все тело ныло и болело — ломило спину и поясницу, ноги и руки гудели от напряжения, глаза жгло. Она должна была уже привыкнуть к этому, ибо не раз попадала в подобные переделки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
Вечером, возвращаясь назад, группа набрела на хижину Гудуйа. Все удивились, увидев хижину в таком безлюдном месте. Невозможно было даже предположить, что человек может жить среди этих болот и зарослей.
Гудуйа в хижине не оказалось. Дверь была распахнута настежь. Видно, хозяин был где-то неподалеку, и группа решила дождаться его. Люди были настолько утомлены, измазаны в тине, голодны и исцарапаны, что идти дальше было невмоготу. Еще ни на одном массиве не встречали они таких топей и зарослей.
Не успели они устроиться возле хижины, как из чащи неожиданно появился Гудуйа. Одет он был в некое подобие тулупа из козьей шкуры. Длинная борода скрывала лицо, полосы свисали космами. Был он все еще крепок и могуч. И больших, чуть навыкате глазах застыла печаль. В руках его была извечная суковатая палица. Рядом с ним застыли два олененка. Гудуйа с нескрываемым подозрением оглядел косой. «Чего им здесь нужно? — Он догадался, что перед ним
были строители.— Зачем они ко мне пришли?!» — с холодным недоверием смотрел он на них. Молчание затягивалось. Уловив явное замешательство непрошеных гостей, Гудуйа заговорил первым:
— Что уставились, человека не видели, что ли?!
Услышав его слова, Серова с облегчением вздохнула. Она
никогда не верила страшным россказням об Очокоче и всякой прочей нечисти, но при виде этого чудища не на шутку заколебалась. И теперь она улыбнулась собственному страху, хотя, надо сказать, улыбка получилась несколько натянутой.
Сорок лет не улыбалась Гудуйа ни одна женщина. И теперь он стоял, с изумлением глядя на эту незнакомую женщину, облаченную в мужскую одежду, с золотой прядью, выбившейся из-под кепки. Взгляд его выражал не только изумление, но и глубокую печаль. Серова уловила это, и тут же на память ей пришло все, что она слышала о Гудуйа Эсванджиа. И жалкая, испуганная улыбка, искривившая ее губы, сменилась теплой улыбкой участия и сострадания.
Сорок лет не видел Гудуйа такой улыбки. Сорок лет дружил он лишь с дикими зверями, они любили его, и их сердца были у него как на ладони. Вот и сейчас к нему тесно жались малые оленята, с тревогой и удивлением уставившись на пришельцев умными человечьими глазами. Да, Гудуйа прекрасно знает, что на сердце у этих зверят, но что творится в людских сердцах — ему уже давно неведомо. И вот теперь он понял движение сердца этой женщины, почувствовал теплоту ее улыбки, и неожиданно все заулыбались вокруг Гудуйа. Улыбалась ему златоволосая женщина, улыбались мужчины и женщины, стоявшие рядом с ней, улыбался лес, улыбалось небо.
— Дедушка, мы не нашли дорогу в Кулеви,— сказала Серова.
— Зачем вы идете в Кулеви?
— Мы исследуем новую трассу для главного канала, — ответила Серова.
Гудуйа Эсванджиа не знал, что означает трасса и главный канал.
— Может, вы нам поможете, дедушка? — попросила Серова.
Гудуйа с незапамятных времен отвык от такого обращения, отвык от просьб. Никто, кроме разве что Вардена Букиа, не просил его ни о чем. И вот теперь его просит эта женщина. Но что общего у этих людей с Гудуйа и что общего у Гудуйа с ними?! Он решил было распрощаться с ними, но что-то
удерживало его. Может, этим «что-то» была улыбка женщины, ее просьба, глаза ее спутников, с ожиданием устремленные на него.
— Но почему я? — он не это хотел сказать. Но так уж сорвалось с языка, и Гудуйа тут же пожалел об этом.
— Только вы можете помочь нам, дедушка. Вы должны нам помочь. Без вас мы не сможем проложить путь,— настойчиво просила его Серова. — У вас доброе сердце. Вы не откажете нам.
— Нет у меня сердца, давно уже нет,— и этого не хотел говорить Гудуйа. Не мог понять он, что с ним творится. Он злился на себя.
— У вас доброе сердце, дедушка,— убежденно повторила Серова.
Гудуйа молчал. Стоял и удивлялся, почему он недоволен словами, почему вдруг дрогнули запоры его сердца.
— Эти оленята говорят мне, что у вас очень доброе сердце,— весело улыбнулась Серова.
— Да они глупые, эти оленята. Откуда у оленей уму взяться?
— У них такие умные глаза, дедушка. И у человека есть и ум и сердце.
— Ум еще куда ни шло, а вот сердца нет у человека.
— Сердце и привело нас сюда, дедушка.
«Что это она говорит? Сердце привело...» Что-то дрогнуло в груди Эсванджиа.
— Так вы поможете нам, дедушка?
Серова не отступалась со своей просьбой. Другие стояли молча. Молчала пожилой топограф Наталья Юрьева, молчал геолог Теофиле Таргамадзе, молчали двое рабочих с тяжелыми рюкзаками на спинах. Они не надеялись на его, Гудуйа, помощь.
— Дайте хотя бы переночевать у вас, дедушка.
— В хижине вам не поместиться.
— Да мы не в хижине, мы здесь устроимся,— сказал Теофиле Таргамадзе.
— Вас тут комары живьем сожрут.
— Нам не привыкать, дедушка,— сказала Наталья Юрьева. Она повернула у Гудуйа свое измученное, пожелтевшее от лихорадки и высушенное солнцем лицо. Она была обута в высокие резиновые сапоги с заправленными в них брезентовыми брюками. Куртка ее была наглухо застегнута до самого подбородка, голова повязана косынкой. Но вряд ли это могло предохранить от безжалостных атак комарья.
Гудуйа впервые видел чужеземных женщин и удивлялся, какое им дело до осушения болот, откуда они взялись здесь. И какого они роду-племени.
Он давно уже решил даже близко не подпускать к хижине людей. Он не желал, чтобы осушали болота вокруг него, он вообще никого не желал видеть. Не знал он, что среди строителей были и чужеземцы, а тем более женщины, одетые в мужскую одежду. Даже жены погонщиков скота не заглядывали в это безлюдье, и на тебе — пожаловали женщины, да еще бог весть откуда.
Мозг Гудуйа давно отвык от размышлений. Но вот теперь его заставляют думать, да еще как!
— Что скажете, дедушка? — не отставала Серова.— Так вы позволите нам здесь переночевать?
Галина так устала и измучилась от бесконечной ходьбы, ползания по колючкам и сучьям, от жары и одуряющей вони болот и ядовитых растений, от писка комаров и кваканья лягушек, что едва держалась на ногах. Все тело ныло и болело — ломило спину и поясницу, ноги и руки гудели от напряжения, глаза жгло. Она должна была уже привыкнуть к этому, ибо не раз попадала в подобные переделки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105