— А много ли было безуспешных операций у Лонгиноза Ломджария?! — вопросом на вопрос отпарировал Лонгиноз. В глазах его плясали веселые чертенята.
На следующий день, по обыкновению, ни свет ни заря раздался оглушительный звук четырехцилиндрового Лонгинозова мотоцикла, разбудившего всю улицу Ленина. Лонгиноз на полной скорости промчался мимо здания управления, в котором светилось лишь одно-единственное распахнутое окно кабинета Тариэла Карда. «Опять опередил»,— подумал Лонгиноз. Он знал, какая тревога гнала Тариэла в управление в такую рань, что заставляло его ходить из угла в угол, сощурив красные от бессонницы глаза.
Сначала Лонгиноз наведался в порт и «выбил» две грузовые машины, потом он побывал на механическом и рыбном заводах, в складах. В городе ему удалось добыть двадцать машин. Затем он взял курс на стройку, оттуда в Ахали Сенаки, в Хоби. В общем, он не пропустил ни одно предприятие, ни один колхоз.
Спустя два дня длиннющий караван грузовиков и телег, предводительствуемый Лонгинозом Ломджария, прибыл на Ланчхутский участок. В один день он перевез на новое место всех рабочих и служащих участка со всем мыслимым и немыслимым барахлом и устроил их в снятых комнатах.
Затем Лонгиноз со своим караваном возвратился на участок. На этот раз он погрузил на машины инструменты, механизмы, продовольствие, очистив все складские помещения, ларьки, магазины. Он перевез затем оборудование амбулатории, аптеку и даже некоторые разборные бараки.
Три дня не появлялся Лонгиноз в управлении. Не был он и дома. Лишь на четвертый день, весь в грязи и пыли,
немытый и небритый, с взлохмаченными волосами, ввалился в кабинет начальника управления.
Карда никогда не приходилось видеть обычно щеголеватого Лонгиноза в таком виде. Он едва держался на ногах. Щеки его ввалились, глаза лихорадочно блестели. Но Лонгиноз не был бы Лонгинозом, если бы позволил усталости одолеть себя. Он пытался держаться молодцом. Сделав два нетвердых шага навстречу начальнику управления, он браво выгнул грудь, вскинул правую руку к виску и лихо отрапортовал:
— Товарищ начальник управления, операция «Транспорт» успешно выполнена...— но сил хватило лишь на эту фразу. Ноги его подкосились, и он опустился на стул. Из- под фуражки показалась грязная струя пота и потекла по лицу.
— Операция операцией, но зачем убивать себя, Лонгиноз! — сказал Карда.
— Работа никогда человека не убивала, Тариэл,— попытался встать Лонгиноз, чтобы подтвердить правоту своих слов.
— Да не вставай же ты, — не выдержал командирского тона Тариэл.
Ломджария служил в армии. И с начальником управления он вел себя как солдат с командиром. В другое время Тариэл, по обыкновению, мягко посмеялся бы над этой привычкой, но сейчас улыбка была явно неуместна. А чего, собственно, улыбаться, если для Лонгиноза такое поведение вполне естественно и необходимо. Ведь любые поручения он выполнял быстро, четко, по-военному. Даже обессиленный, голодный и грязный, он не изменил своей привычке и сидел на стуле прямо и молодцевато.
— Вот что, товарищ Ломджария. Отсюда вы направитесь в баню.
— Есть! — встал Ломджария, чтобы выслушать приказ командира.
— Из бани — в парикмахерскую. И домой. Поесть и сразу в постель. Сон — двенадцать часов.
— Есть спать двенадцать часов! — повторил Лонгиноз.— По валяться в постели целых двенадцать часов?!
— Вот-вот, именно двенадцать, и ни минуты меньше. Операцию «Транспорт» я знаю во всех деталях. Поэтому прошу не медлить.
По лицу Ломджария струился грязный пот и капал с подбородка на грязную штормовку.
Тариэл не сводил с Лонгиноза глаз и не мог понять,
какая же сила держит этого человека на ногах.
— Иди же,— еще раз повторил Тариэл Карда.
Уча Шамугия и Антон Бачило быстро сдружились.
Их семьи пережили одинаковую беду. Матерей обоих сгубила лихорадка и непосильный труд на изъязвленной болотами земле. И сейчас они вместе сражались с болотом.
Работали они на одном экскаваторе. Антон обращался с Учей как с равным. Они так хорошо поладили друг с другом, что решили жить в одной комнате и есть и пить вместе.
Комнату они заняли в Кулеви. Их экскаватор должен был работать на рытье главного канала. Трасса канала проходила не так далеко от Кулеви. Кроме того, селение это они выбрали еще потому, что оно раскинулось на самом берегу моря.
Здесь, рассекая селение надвое, впадала в море река Хобисцкали. По берегам реки росли ивы, а на воде лениво качались лодки, привязанные к деревьям. За ивами, чуть в отдалении, виднелись платаны. В их тени на врытых в землю длинных скамейках отдыхали старики и играли дети.
В просторных дворах за высокими изгородями зеленым бархатом стелилась трава. В глубине виднелись дома. Цветущие кустарники подступали к самым балконам с деревянными перилами, придавая домам нарядный и праздничный вид.
Слева, чуть позади, стояли летние кухни, а за ними лепились курятники и амбары. Еще дальше тянулись огороды и поля.
Кулевские старики рыбачили на лодках, выходя далеко в море. Впрочем, рыба из моря поднималась и вверх, в Хобисцхали. Река была широкая, и над ней висело несколько пешеходных мостков.
От древнейшего кулевского порта не осталось никаких следов. Никому даже и в голову не могло прийти, что некогда здесь был порт. Болота в самом селении уже не было, но зато питьевая вода никуда не годилась. Из Кулеви хорошо видно, как зеленоватые воды Хобисцкали медленно вливаются в спокойную голубизну моря.
Хозяевами Учи Шамугия и Антона Бачило были супруги
Яков и Эсма Арахамия. Дочь их была замужем, а сын работал на железнодорожном вокзале в Поти.
Старики с радостью приняли квартирантов. В опустевшем их доме даже словом и то не с кем было перекинуться. Соседей вокруг было не густо, да и те на работе. Разве что на мельнице или в сельсовете находил собеседников старый Яков. Зато в воскресный день он вдоволь наговаривался со своими сверстниками, собиравшимися в тени платанов на берегу Хобисцкали. И то сказать, Кулеви крохотное село, здесь даже колхоза нет, где еще людям встречаться.
Яков ловил рыбу, Эсма выращивала дыни. И то и другое они продавали на потийском рынке. Тем и жили. Других доходов у них не было. А дети и сами едва сводили концы с концами.
Старики выделили квартирантам лучшую свою комнату, выскребли пол, вымыли окна, обмели стены, поставили в комнате вешалку, стол, стулья. Эсма сама постелила им постели и вообще обхаживала как родных детей. По воскресеньям она потчевала ребят завтраком, обедом и ужином. Рыба, сыр, изредка жареная курица с ореховой подливкой утоляли их молодой голод. Хлеба в доме почти не употребляли — его заменяли мчади и гоми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105