Если бы вы выходили за человека достойного, что ж, воля божья, я бы слова не сказал. Но меня возмущает этот Круковский. Он вам не пара: старый, истасканный, живет у сестры из милости и отказов от невест получил больше, чем во рту у него искусственных зубов. Я и подумал: если такая девушка, как вы, может продаться такому мертвецу, то не стоит и жить на свете…
Мадзя дрожала, а Ментлевич говорил умоляющим голосом:
— Панна Магдалена, клянусь вам, я не хочу связывать вас! Хоть завтра выходите замуж, я ничего с собой не сделаю. Только уеду отсюда в Варшаву. Выходите за шляхтича, за городского, только не по расчету, а по любви. Пусть он будет богат или беден, образован или необразован, только бы это был человек молодой, дельный, который сам выбился в люди и не жил ни у кого из милости, это же гадость — фу! Вы уж извините меня, я вас очень прошу, извините за смелость, — закончил он, целуя Мадзе руку. — Я вам не навязываюсь. Я знаю, что недостоин вас. Вы для меня святыня, я потому и не мог стерпеть, не мог вынести, что вы можете продаться такому старику, да еще ради денег его сестры!
— Вы меня в этом подозревали? — тихо спросила Мадзя.
— Извините! Я до гроба себе этого не прощу, но ведь… у девушек всякие бывают вкусы. Сегодня Круковский, завтра Цинадровский… Всякие прихоти бывают у барышень!
Услышав за окном голос докторши, Ментлевич торопливо развернул бумаги и заговорил обычным голосом, хотя по временам он у него срывался:
— Так что все в порядке, только лишку еще пять… нет, десять рублей. Может, вы будете так добры и отдадите эти де… нет, пятнадцать рублей тоже на костел?
В гостиную из сада вошли гости. Ксендз обрадовался, что получился лишек, а докторша, что кончились концертные дела. Только упрямый майор не мог скрыть своего удивления по поводу того, что оказалось столько лишку.
— У нас, — толковал он, — всякий недодать норовит, а насчет того, чтоб передать…
— Верно, кто-нибудь из шляхты или сестра пана Круковского, она это может, — вмешался ксендз.
Ментлевич торопливо объяснил, что лишек получился не потому, что передали пан Круковский или его сестра, а просто все понемножку прибавили. Затем он демонстративно сложил бумаги и попрощался, объяснив, что должен немедленно идти по делу о молотилке пана Белинского.
— Сдается мне, что ли, или Мадзя в самом деле плохо выглядит? — заметил ксендз.
— Голова у меня что-то побаливает.
— Верно, этот Ментлевич какую-нибудь сплетню принес, — сердито вмешался майор. — Вот уж длинный язык!
— И поделом, пусть ей всё расскажут! — заметила докторша. — Вперед наука: ничего не делай без ведома матери!..
Глава двенадцатая
Экс-паралитичка начинает действовать
Оставшись одна в саду, Мадзя схватилась за голову.
«Боже! — думала она. — Эти мужчины сущие звери! Круковский такой благородный, такой деликатный человек, такой добрый друг, и все же думает, что я могу выйти за него замуж… Бр-р-р!.. Майор со своими нежностями просто противен, Ментлевич страшен. Только подумать, что он покончил бы с собой, если бы я в шутку сказала, что выхожу за Круковского! И что мне делать с этим народом, куда скрыться, кому хоть рассказать обо всем?»
Она подумала об отце, самом достойном человеке, который так ее любит, что ради нее жизни не пожалел бы. Но у отца пациенты, заботы, да и стыдно наконец говорить о таких вещах с отцом. Как бы он на нее посмотрел! Чего доброго, порвал бы с майором, Круковским и Ментлевичем, а может, даже поднял бы шум, вот и готов скандал из-за пустяка. Конечно, из-за пустяка! Ну, разве она, Мадзя, что-нибудь значит? Ничего. Просто глупенькая девушка, с которой знакомые обходятся, как с существом легкомысленным, а она не может с этим мириться. Если бы она была такой же богатой и умной, как Ада Сольская, или такой же важной, как покойная пани Ляттер, или такой же красивой, как Эленка Норская, с нею наверняка обходились бы иначе.
При мысли об Эленке Мадзя вспомнила пана Казимежа. Как непохож он на здешних молодых людей. Как говорил он с нею о своем чувстве, как просил присмотреть за матерью! Правда, он над всем смеялся, но и самые язвительные его шутки были какие-то необыкновенные. А как пожал он ей тогда руку! Так пожимать может не человек, а только ангел или демон!
Мадзя встряхнулась, чтобы отогнать воспоминания о пане Казимеже; ей было стыдно перед самой собою, стыдно за свою безнравственность.
— Я очень испорчена! — невольно прошептала она и закрыла руками лицо, чувствуя, что краснеет до корней волос.
— Я очень испорчена! — повторила она.
Сознание, что она испорчена, принесло Мадзе облегчение: теперь, когда она постигла свою в корне безнравственную натуру, она знает по крайней мере, почему ее не любит мать.
Что греха таить: мать строга была с детьми, но с нею она всегда обходилась особенно сурово. Больше всего она любила Здислава, и правильно: ведь он — сын. Она очень любит и Зосю; Зося самая младшая. Но ее, Мадзю, мать никогда особенно не любила. Называла ее упрямой и своевольной и всегда ссорилась из-за нее с покойной бабушкой, для которой Мадзя была дороже глаза.
Вопреки воле матери бабушка отправила Мадзю в пансион пани Ляттер и платила за нее. Обойдя двоих внучат, бабушка завещала Мадзе все свое состояние — три тысячи рублей. Нет ничего удивительного, что мать, когда Мадзя окончила пансион, не препятствовала ее намерению стать учительницей.
— Пусть, — сказала она, — поработает, если хочет, среди чужих людей; они отучат ее от самоволия и помогут избавиться от пороков, которые укоренились в ней при попустительстве бабушки.
Только когда Мадзя, вернувшись из Варшавы, заболела тифом, мать так плакала, так дрожала за дочь, что вся ее суровость пропала. Даже после болезни все шло хорошо: в сердце матери проснулось чувство нежности к Мадзе; но вот случился этот злополучный концерт, и мать снова охладела к дочери.
Она, быть может, осыпала бы дочь упреками, но отец решительно попросил ее не касаться с дочерью вопроса о концерте и вообще ни в чем ее не стеснять.
— Она уже взрослая, — говорил отец, — умная и хорошая девушка и успела даже доказать, что может заработать себе на жизнь. Незачем изводить ее поучениями. Надо, чтобы в матери она нашла не строгую надзирательницу, а друга.
Мадзя знала обо всем, а если и не знала, то догадывалась. Она чувствовала, что отношения с матерью обостряются у нее больше, чем когда бы то ни было, но не знала, что предпринять.
От всех этих печальных размышлений у Мадзи разыгралась мигрень. Происшествие небольшое, но оно имело свою хорошую сторону: пани Бжеская немного смягчилась. Повязывая Мадзе голову платком, она поцеловала дочь в лоб и сказала:
— Ну-ну, довольно уж, не огорчайся! Только в другой раз не заводи таких знакомств и не устраивай концертов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255
Мадзя дрожала, а Ментлевич говорил умоляющим голосом:
— Панна Магдалена, клянусь вам, я не хочу связывать вас! Хоть завтра выходите замуж, я ничего с собой не сделаю. Только уеду отсюда в Варшаву. Выходите за шляхтича, за городского, только не по расчету, а по любви. Пусть он будет богат или беден, образован или необразован, только бы это был человек молодой, дельный, который сам выбился в люди и не жил ни у кого из милости, это же гадость — фу! Вы уж извините меня, я вас очень прошу, извините за смелость, — закончил он, целуя Мадзе руку. — Я вам не навязываюсь. Я знаю, что недостоин вас. Вы для меня святыня, я потому и не мог стерпеть, не мог вынести, что вы можете продаться такому старику, да еще ради денег его сестры!
— Вы меня в этом подозревали? — тихо спросила Мадзя.
— Извините! Я до гроба себе этого не прощу, но ведь… у девушек всякие бывают вкусы. Сегодня Круковский, завтра Цинадровский… Всякие прихоти бывают у барышень!
Услышав за окном голос докторши, Ментлевич торопливо развернул бумаги и заговорил обычным голосом, хотя по временам он у него срывался:
— Так что все в порядке, только лишку еще пять… нет, десять рублей. Может, вы будете так добры и отдадите эти де… нет, пятнадцать рублей тоже на костел?
В гостиную из сада вошли гости. Ксендз обрадовался, что получился лишек, а докторша, что кончились концертные дела. Только упрямый майор не мог скрыть своего удивления по поводу того, что оказалось столько лишку.
— У нас, — толковал он, — всякий недодать норовит, а насчет того, чтоб передать…
— Верно, кто-нибудь из шляхты или сестра пана Круковского, она это может, — вмешался ксендз.
Ментлевич торопливо объяснил, что лишек получился не потому, что передали пан Круковский или его сестра, а просто все понемножку прибавили. Затем он демонстративно сложил бумаги и попрощался, объяснив, что должен немедленно идти по делу о молотилке пана Белинского.
— Сдается мне, что ли, или Мадзя в самом деле плохо выглядит? — заметил ксендз.
— Голова у меня что-то побаливает.
— Верно, этот Ментлевич какую-нибудь сплетню принес, — сердито вмешался майор. — Вот уж длинный язык!
— И поделом, пусть ей всё расскажут! — заметила докторша. — Вперед наука: ничего не делай без ведома матери!..
Глава двенадцатая
Экс-паралитичка начинает действовать
Оставшись одна в саду, Мадзя схватилась за голову.
«Боже! — думала она. — Эти мужчины сущие звери! Круковский такой благородный, такой деликатный человек, такой добрый друг, и все же думает, что я могу выйти за него замуж… Бр-р-р!.. Майор со своими нежностями просто противен, Ментлевич страшен. Только подумать, что он покончил бы с собой, если бы я в шутку сказала, что выхожу за Круковского! И что мне делать с этим народом, куда скрыться, кому хоть рассказать обо всем?»
Она подумала об отце, самом достойном человеке, который так ее любит, что ради нее жизни не пожалел бы. Но у отца пациенты, заботы, да и стыдно наконец говорить о таких вещах с отцом. Как бы он на нее посмотрел! Чего доброго, порвал бы с майором, Круковским и Ментлевичем, а может, даже поднял бы шум, вот и готов скандал из-за пустяка. Конечно, из-за пустяка! Ну, разве она, Мадзя, что-нибудь значит? Ничего. Просто глупенькая девушка, с которой знакомые обходятся, как с существом легкомысленным, а она не может с этим мириться. Если бы она была такой же богатой и умной, как Ада Сольская, или такой же важной, как покойная пани Ляттер, или такой же красивой, как Эленка Норская, с нею наверняка обходились бы иначе.
При мысли об Эленке Мадзя вспомнила пана Казимежа. Как непохож он на здешних молодых людей. Как говорил он с нею о своем чувстве, как просил присмотреть за матерью! Правда, он над всем смеялся, но и самые язвительные его шутки были какие-то необыкновенные. А как пожал он ей тогда руку! Так пожимать может не человек, а только ангел или демон!
Мадзя встряхнулась, чтобы отогнать воспоминания о пане Казимеже; ей было стыдно перед самой собою, стыдно за свою безнравственность.
— Я очень испорчена! — невольно прошептала она и закрыла руками лицо, чувствуя, что краснеет до корней волос.
— Я очень испорчена! — повторила она.
Сознание, что она испорчена, принесло Мадзе облегчение: теперь, когда она постигла свою в корне безнравственную натуру, она знает по крайней мере, почему ее не любит мать.
Что греха таить: мать строга была с детьми, но с нею она всегда обходилась особенно сурово. Больше всего она любила Здислава, и правильно: ведь он — сын. Она очень любит и Зосю; Зося самая младшая. Но ее, Мадзю, мать никогда особенно не любила. Называла ее упрямой и своевольной и всегда ссорилась из-за нее с покойной бабушкой, для которой Мадзя была дороже глаза.
Вопреки воле матери бабушка отправила Мадзю в пансион пани Ляттер и платила за нее. Обойдя двоих внучат, бабушка завещала Мадзе все свое состояние — три тысячи рублей. Нет ничего удивительного, что мать, когда Мадзя окончила пансион, не препятствовала ее намерению стать учительницей.
— Пусть, — сказала она, — поработает, если хочет, среди чужих людей; они отучат ее от самоволия и помогут избавиться от пороков, которые укоренились в ней при попустительстве бабушки.
Только когда Мадзя, вернувшись из Варшавы, заболела тифом, мать так плакала, так дрожала за дочь, что вся ее суровость пропала. Даже после болезни все шло хорошо: в сердце матери проснулось чувство нежности к Мадзе; но вот случился этот злополучный концерт, и мать снова охладела к дочери.
Она, быть может, осыпала бы дочь упреками, но отец решительно попросил ее не касаться с дочерью вопроса о концерте и вообще ни в чем ее не стеснять.
— Она уже взрослая, — говорил отец, — умная и хорошая девушка и успела даже доказать, что может заработать себе на жизнь. Незачем изводить ее поучениями. Надо, чтобы в матери она нашла не строгую надзирательницу, а друга.
Мадзя знала обо всем, а если и не знала, то догадывалась. Она чувствовала, что отношения с матерью обостряются у нее больше, чем когда бы то ни было, но не знала, что предпринять.
От всех этих печальных размышлений у Мадзи разыгралась мигрень. Происшествие небольшое, но оно имело свою хорошую сторону: пани Бжеская немного смягчилась. Повязывая Мадзе голову платком, она поцеловала дочь в лоб и сказала:
— Ну-ну, довольно уж, не огорчайся! Только в другой раз не заводи таких знакомств и не устраивай концертов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255