В распоряжении панны Магдалены будут такие же приюты, больницы, все, что хотите, но она будет пользоваться гораздо большим влиянием. Это… это дезертирство, — воскликнул он изменившимся голосом, — это предательство по отношению к обществу! В мире слишком много женщин, которые думают о развлечениях, нарядах и флирте, а таких, как она, не хватает, и поэтому очень жаль, что…
— Стефан прав, — вставила Ада, бросив на старика суровый взгляд.
— Я делал все, что мог, — ответил Дембицкий, — приводил различные доводы, но… Аргументы способны воздействовать на спокойный рассудок, но они не могут излечить раненое чувство.
— Так скажите ей, что, погребая себя заживо в этой могиле, она изменяет… нет, не то слово… она обкрадывает человечество! Если она так набожна, — запальчиво продолжал Сольский, — пусть вспомнит притчу о зарытых талантах! Бог не затем одаряет людей большими достоинствами, чтобы они бежали в пустыню. Это хуже ненависти — это гордыня, презрение к человечеству!
Старик кивал головой.
— Дорогой мой, вы совершенно правы, — сказал он. — Примерно то же говорил ей и я, и особенно этот старый майор, который не меньше вашего сердит на панну Магдалену. И знаете, что она ему ответила? «Сжальтесь надо мной, не тяните меня туда, откуда я бежала, туда, где я потеряла покой и веру, а могла потерять и рассудок. Мне здесь хорошо, а там было страшно». Вот слова панны Бжеской.
— Бедняжка, у нее ужасное нервное расстройство, я сама это заметила, — вставила Ада.
— Да, конечно! — сказал Дембицкий.
— Но ведь нервное расстройство проходит! — бросил Сольский.
— Может быть, и у нее пройдет, — ответил старик.
— Ах, пан Дембицкий, вы просто несносны со своим спокойствием! — воскликнул Сольский.
— И вы были бы спокойней, если бы во всем этом видели не предательство, не дезертирство и не расстроенные нервы, а просто закон природы.
— А это еще что значит? — спросил Сольский, остановившись перед своим учителем.
Дембицкий посмотрел на него и спросил:
— Известно ли вам, что панна Магдалена в самом деле существо необыкновенное?
— Я сам всегда это говорил! Это гений доброты в образе женщины! Ни тени себялюбия, полное самоотречение, вернее, растворение в чужих сердцах… Она всегда за всех переживала, забывая совсем о себе.
— Это вы очень метко сказали: гений доброты, — подхватил старик. — Да! Бывают гении воли, которые умеют ставить перед собой великие цели и разрабатывать соответствующие планы, хотя не всегда располагают нужными средствами. Бывают гении ума, чей взгляд охватывает широчайшие горизонты и проникает в самый корень любого вопроса, но они не всегда находят последователей. И бывают гении чувства, гении доброты, которые, как вы правильно заметили, переживают за всех, но сами ни у кого не встречают отклика. Как видите, общая черта всех выдающихся личностей — отсутствие гармонии между ними и толпой, состоящей из посредственностей. Мы прекрасно умеем ценить, скажем, красоту, богатство, успех; но нам решительно недостает ума, чтобы оценить великие цели, широкие взгляды, ангельские сердца…
— Парадокс! — перебил его Сольский.
— Отнюдь не парадокс, а повседневное явление. Посмотрите вокруг: кто играет главные роли, наживает состояния и пользуется успехом? В девяноста случаях из ста — не выдающиеся люди, а те же посредственности, разве только немного поумней. И это естественно: даже слепой может оценить предмет, который выше его на несколько дюймов, но он никогда не определит высоту горы, хоть заведи его на самую вершину.
— Мне кажется, вы не правы, — заметила Ада.
— Тогда возьмите, сударыня, историю. Мы читаем уже прокомментированные произведения гениев или пользуемся их трудами и совершенно убеждены, что нет ничего легче, как оценить гения. А кто из них был понят сразу? Филантропов подвергали пыткам или осмеянию; изобретателей называли сумасшедшими, а реформаторов — еретиками. Даю голову на отсечение, что при соперничестве двух человек в какой-нибудь интеллектуальной области посредственность сразу же встретит восторженный прием и толпа наградит ее аплодисментами, а гений прежде всего вызовет у зрителей смятение. И только последующие поколения обнаружат, что первый преспокойно шел по проторенной дороге, тогда как второй создавал новые миры. Знавал я одного математика, чьи формулы охватывали все, чуть ли не со времен сотворения мира; но он так и не сумел добиться должности с жалованьем выше тысячи рублей, в то время как его товарищи, бухгалтера, получали по несколько тысяч. Видал я и естествоиспытателя, который делал открытия в совершенно новой области, а противники упрекали его в том, что он не знает, сколько у собаки зубов и какие они. Наконец, возьмем наших дам, которых все мы знаем. Красавица панна Норская достигла богатства, сумасбродка панна Говард нашла мужа, Маня Левинская, святая простота, выйдет замуж и создаст семейное благополучие; и все будут пользоваться в обществе уважением. Только панна Бжеская, затравленная сплетниками, вынуждена в монастыре искать спасения от клеветы. Горе орлу в зверинце, привольно гусю в клетке!
— Я знаю, что делать! — неожиданно произнес Сольский и щелкнул пальцами.
— Ах, как хорошо! — воскликнула Ада, глубоко верившая в практические способности брата.
— Где остановился доктор Бжеский? — спросил Стефан. — Завтра же мы отправимся к нему, и вы нас познакомите.
— Живут они на Деканке; по мнению майора, это самая приличная гостиница в Варшаве, — ответил Дембицкий. — Но если вы думаете что-нибудь предпринять, то рассчитывайте на помощь не Бжеского, а майора. Энергичный старик, к тому же он хорошо знал вашего деда.
— Неужели?
На этом разговор оборвался, и все разошлись. Но в комнате Сольского свет горел до трех часов ночи.
В полдень Сольский, сопровождаемый Дембицким, постучал в дверь номера гостиницы на Деканке. Открыл им седой старик с усами торчком и бакенбардами. В зубах у него была огромная трубка.
В глубине комнаты сидел у окна еще какой-то человек; когда гости вошли, он даже не повернул головы.
Увидев Стефана, старик с трубкой заслонил рукой глаза, как козырьком, и, присмотревшись, воскликнул:
— Эге-ге! Да кто же это? Уж не Сольский ли?..
— Сольский, — ответил пан Стефан.
— Господи Иисусе! — вскричал неукротимый старик. — Да этот хлопец как две капли воды похож на своего деда. А ну-ка поди сюда!
Он оглядел пана Стефана, поцеловал его в лоб.
— А знаешь ли ты, — воскликнул он, — что твой дед, Стефан, командовал нашей бригадой? Вот это был вояка! В огонь и воду готов был лететь за знаменем и — за юбкой! Черт подери, неужели и ты в него уродился!
Пан Дембицкий представил пана Стефана Бжескому, который, сгорбившись, неподвижно сидел на стуле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255
— Стефан прав, — вставила Ада, бросив на старика суровый взгляд.
— Я делал все, что мог, — ответил Дембицкий, — приводил различные доводы, но… Аргументы способны воздействовать на спокойный рассудок, но они не могут излечить раненое чувство.
— Так скажите ей, что, погребая себя заживо в этой могиле, она изменяет… нет, не то слово… она обкрадывает человечество! Если она так набожна, — запальчиво продолжал Сольский, — пусть вспомнит притчу о зарытых талантах! Бог не затем одаряет людей большими достоинствами, чтобы они бежали в пустыню. Это хуже ненависти — это гордыня, презрение к человечеству!
Старик кивал головой.
— Дорогой мой, вы совершенно правы, — сказал он. — Примерно то же говорил ей и я, и особенно этот старый майор, который не меньше вашего сердит на панну Магдалену. И знаете, что она ему ответила? «Сжальтесь надо мной, не тяните меня туда, откуда я бежала, туда, где я потеряла покой и веру, а могла потерять и рассудок. Мне здесь хорошо, а там было страшно». Вот слова панны Бжеской.
— Бедняжка, у нее ужасное нервное расстройство, я сама это заметила, — вставила Ада.
— Да, конечно! — сказал Дембицкий.
— Но ведь нервное расстройство проходит! — бросил Сольский.
— Может быть, и у нее пройдет, — ответил старик.
— Ах, пан Дембицкий, вы просто несносны со своим спокойствием! — воскликнул Сольский.
— И вы были бы спокойней, если бы во всем этом видели не предательство, не дезертирство и не расстроенные нервы, а просто закон природы.
— А это еще что значит? — спросил Сольский, остановившись перед своим учителем.
Дембицкий посмотрел на него и спросил:
— Известно ли вам, что панна Магдалена в самом деле существо необыкновенное?
— Я сам всегда это говорил! Это гений доброты в образе женщины! Ни тени себялюбия, полное самоотречение, вернее, растворение в чужих сердцах… Она всегда за всех переживала, забывая совсем о себе.
— Это вы очень метко сказали: гений доброты, — подхватил старик. — Да! Бывают гении воли, которые умеют ставить перед собой великие цели и разрабатывать соответствующие планы, хотя не всегда располагают нужными средствами. Бывают гении ума, чей взгляд охватывает широчайшие горизонты и проникает в самый корень любого вопроса, но они не всегда находят последователей. И бывают гении чувства, гении доброты, которые, как вы правильно заметили, переживают за всех, но сами ни у кого не встречают отклика. Как видите, общая черта всех выдающихся личностей — отсутствие гармонии между ними и толпой, состоящей из посредственностей. Мы прекрасно умеем ценить, скажем, красоту, богатство, успех; но нам решительно недостает ума, чтобы оценить великие цели, широкие взгляды, ангельские сердца…
— Парадокс! — перебил его Сольский.
— Отнюдь не парадокс, а повседневное явление. Посмотрите вокруг: кто играет главные роли, наживает состояния и пользуется успехом? В девяноста случаях из ста — не выдающиеся люди, а те же посредственности, разве только немного поумней. И это естественно: даже слепой может оценить предмет, который выше его на несколько дюймов, но он никогда не определит высоту горы, хоть заведи его на самую вершину.
— Мне кажется, вы не правы, — заметила Ада.
— Тогда возьмите, сударыня, историю. Мы читаем уже прокомментированные произведения гениев или пользуемся их трудами и совершенно убеждены, что нет ничего легче, как оценить гения. А кто из них был понят сразу? Филантропов подвергали пыткам или осмеянию; изобретателей называли сумасшедшими, а реформаторов — еретиками. Даю голову на отсечение, что при соперничестве двух человек в какой-нибудь интеллектуальной области посредственность сразу же встретит восторженный прием и толпа наградит ее аплодисментами, а гений прежде всего вызовет у зрителей смятение. И только последующие поколения обнаружат, что первый преспокойно шел по проторенной дороге, тогда как второй создавал новые миры. Знавал я одного математика, чьи формулы охватывали все, чуть ли не со времен сотворения мира; но он так и не сумел добиться должности с жалованьем выше тысячи рублей, в то время как его товарищи, бухгалтера, получали по несколько тысяч. Видал я и естествоиспытателя, который делал открытия в совершенно новой области, а противники упрекали его в том, что он не знает, сколько у собаки зубов и какие они. Наконец, возьмем наших дам, которых все мы знаем. Красавица панна Норская достигла богатства, сумасбродка панна Говард нашла мужа, Маня Левинская, святая простота, выйдет замуж и создаст семейное благополучие; и все будут пользоваться в обществе уважением. Только панна Бжеская, затравленная сплетниками, вынуждена в монастыре искать спасения от клеветы. Горе орлу в зверинце, привольно гусю в клетке!
— Я знаю, что делать! — неожиданно произнес Сольский и щелкнул пальцами.
— Ах, как хорошо! — воскликнула Ада, глубоко верившая в практические способности брата.
— Где остановился доктор Бжеский? — спросил Стефан. — Завтра же мы отправимся к нему, и вы нас познакомите.
— Живут они на Деканке; по мнению майора, это самая приличная гостиница в Варшаве, — ответил Дембицкий. — Но если вы думаете что-нибудь предпринять, то рассчитывайте на помощь не Бжеского, а майора. Энергичный старик, к тому же он хорошо знал вашего деда.
— Неужели?
На этом разговор оборвался, и все разошлись. Но в комнате Сольского свет горел до трех часов ночи.
В полдень Сольский, сопровождаемый Дембицким, постучал в дверь номера гостиницы на Деканке. Открыл им седой старик с усами торчком и бакенбардами. В зубах у него была огромная трубка.
В глубине комнаты сидел у окна еще какой-то человек; когда гости вошли, он даже не повернул головы.
Увидев Стефана, старик с трубкой заслонил рукой глаза, как козырьком, и, присмотревшись, воскликнул:
— Эге-ге! Да кто же это? Уж не Сольский ли?..
— Сольский, — ответил пан Стефан.
— Господи Иисусе! — вскричал неукротимый старик. — Да этот хлопец как две капли воды похож на своего деда. А ну-ка поди сюда!
Он оглядел пана Стефана, поцеловал его в лоб.
— А знаешь ли ты, — воскликнул он, — что твой дед, Стефан, командовал нашей бригадой? Вот это был вояка! В огонь и воду готов был лететь за знаменем и — за юбкой! Черт подери, неужели и ты в него уродился!
Пан Дембицкий представил пана Стефана Бжескому, который, сгорбившись, неподвижно сидел на стуле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255