— Мы еще мало знаем друг друга, — сказала она. — Для вас несносно мужское общество, а по мне — лучше смерть, чем ревнивый муж.
— Я не ревнив! — возмутился Сольский.
— Стало быть, вы мне не доверяете.
— И так, вы хотите порвать окончательно?
Последнее слово озадачило панну Элену.
— Ну, так уж и окончательно!.. — возразила она, бросая на Сольского дразнящий взгляд. — Сперва приглядимся друг к другу, как люди свободные, как друзья, а там… посмотрим. Женщин завоевывают не только силой, этим искусством вы еще не овладели.
— А вы согласитесь быть моей наставницей? — спросил он, целуя панне Элене руку.
— Ну что ж! — ответила она, немного подумав. — Вам надо искать себе жену в модном свете, и я охотно помогу вам. Но я буду строгой наставницей…
— Все равно лучше вас мне не найти.
— Посмотрим.
Порывая с Сольским, панна Элена обнаружила большой ум и такт. Пан Стефан в это время уже начал замечать на своем солнце пятна. Он еще любил Элену, эту красивую, всеми обожаемую, гордую и смелую девушку, таившую в себе столько загадок, но его отталкивали ее эгоизм и кокетство. «Неужели она хочет, — говорил он себе, — выйти за меня ради моих денег и мое имя ей нужно, как ширма? Неужели она думает превратить мой дом в место сборища своих обожателей?»
Пока он смотрел на свою невесту и касался устами ее руки, страсть опьяняла его. Но стоило ему остаться одному, в нем пробуждались сомнения и даже недоверие.
«Может быть, я для нее только выгодный жених? — думал он. — Забавная история! Убегать от нимф, охотящихся за мужьями, и попасть в сети к самой Диане!»
Однако панна Элена вернула ему свободу без всяких сцен, даже как бы шутя, но не запрещая вместе с тем надеяться, при условии, что он снова ее завоюет. Стало быть, не корыстолюбие говорило в ней, а благородная гордость, и если прежде она была нежна с ним, то, видимо, непритворно, без расчета.
«А не попытаться ли в таком случае снова завоевать ее? — размышлял пан Стефан. — Она в невинной форме преподала мне урок, и я сумею им воспользоваться. В этой женщине таятся бесценные сокровища, которые не так-то легко обнаружить; кто знает, что скрыто еще в ее сердце?»
С этого времени Сольский стал относиться к Элене с еще большим уважением. Надменный барин в ее присутствии становился покорным рабом, деспот учился усмирять свою властную натуру и быть деликатным.
Тетушка Габриэля и Ада были благодарны панне Элене за то, что она так ловко разрубила узел, причинявший им немало огорчений. Аде даже стало жаль, что все так кончилось, но тетка была настроена скептически.
— Вот увидишь, — говорила она племяннице, — это просто искусная кокетка, которая хочет женить на себе Стефана!
— Но, тетенька, что же было бы дурного, если бы Стефек и в самом деле женился на ней?
— Ах, оставь, дорогая! — прервала тетка. — Девушка без приданого, без имени, и к тому же дочь учительницы… Что же тогда делать барышням из хороших семей, если мужчины нашего круга будут жениться на таких, как она?
Между тем панна Элена не отчаивалась. Она твердо верила в свою красоту и не сомневалась, что стоит только ей захотеть, и Сольский вернется. Но пока она этого не хотела — по нескольким причинам. Прежде всего она ждала своего отчима, пана Арнольда, который должен был взять ее в путешествие по Европе, а об отчиме, как о всяком американце, ходили слухи, что он очень богат. Во-вторых, панна Элена полагала, что она вправе рассчитывать на самую блестящую партию, а так как рядом с французским виконтом снова появился итальянский граф, да еще какой-то немецкий барон и знатный англичанин, то ей было из чего выбирать.
Положение определилось в Цюрихе. Тетушка Габриэля собралась в Варшаву, Ада начала посещать университет, а за Эленой приехал пан Арнольд и с первых же слов заявил, что ее брат, Казимеж — вертопрах и мот.
Несколько дней все провели в Цюрихе вместе, и тут Сольский короче сошелся с Арнольдом, который подал ему мысль построить в имении сахарный завод. Затем Сольский уехал в Париж, Арнольд с Эленой — в Вену, а виконты, графы, бароны и кандидаты в лорды, убедившись, что у панны Элены есть семья, рассеялись, как горный туман. Видимо, никто из них и не думал о браке, отчего Элена несколько разочаровалась в мужчинах, но о себе была по-прежнему высокого мнения.
Вплоть до возвращения в Варшаву Сольский переписывался с Эленой и навестил ее в Пеште, где она опять была окружена поклонниками. Но отношения их остались прежними. Пан Стефан с удовольствием читал письма Элены, забывал обо всем на свете, когда они были вместе, но, расставшись, охладевал к ней. Он уже не был прежним обожателем панны Норской, его только восхищала ее уверенность в себе.
— Мой муж, — говорила она, — должен принадлежать мне безраздельно, как и я ему. Я пошла бы за батрака, если бы он меня так полюбил, но, право, лучше умереть, чем стать игрушкой в руках даже самого могущественного человека на свете.
«Завоевать такую женщину!.. — думал Сольский, слушая ее. — Это потруднее, чем взойти на Монблан…»
И пока он смотрел на Элену, ему хотелось завоевать ее.
Так обстояли дела, когда Сольский встретил у сестры Мадзю — и был поражен. Мадзя была очень хороша собой; но не красота девушки поразила Сольского; опытным глазом он уловил что-то непостижимое в выражении ее лица.
Была ли это доброта или невинность, радость или сострадание? Этого он не мог сказать. Одно было ясно — в ее чертах ему виделось что-то неземное, чего он не замечал у других женщин, разве что на картинах или в скульптурах великих мастеров.
Сольский знал, что Ада любит и хвалит Мадзю, и в нем заговорил дух противоречия.
«Она такая же, как все, — думал он. — Наверно, примется устраивать свои дела, воспользуется покровительством Ады».
Однако вскоре некоторые незначительные обстоятельства удивили Сольского.
Мадзя никогда ни о чем не просила Аду, более того, отказывалась от всякой помощи. Из-за дружбы с Адой Мадзю притесняли у Корковичей, но она ни разу не обмолвилась об этом. И дом своих гонителей она покинула с неохотой, а теперь тосковала по своим ученицам и не порывала с ними отношений.
Девушка могла не работать, а меж тем взяла уроки в пансионе панны Малиновской и, если соглашалась жить в особняке Сольских, то, несомненно, поступала так из самоотверженной любви к Аде.
Пребывание Мадзи в доме оказалось истинным благословением. Мадзя не только лечила от мигреней тетушку Габриэлю и придумывала для Ады всякие занятия и развлечения, она заботилась о слугах и их детях: навещала их, когда они заболевали, и добивалась прибавки жалованья для несправедливо обойденных.
Даже дворовые собаки, бездомные кошки и голодные зимой воробьи нашли в ней покровительницу. Плохо ухоженные цветы и те вызывали в ней жалость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255