Мхи еще напоминали кустики, в худшем случае перышки птенчиков или бархат. Но лишайники были уродцами. Один был похож на желтый или зеленоватый порошок, кое-где рассыпанный по кирпичу. Другой представлял собою седое пятно на коре, третий не то чешуйки, не то сыпь на больном дереве.
Порою Мадзе казалось, что эти крошечные произведения природы — неудачные ее опыты по созданию нормального растения. Тут природа произвела какой-то неровный листочек, там странный лепесток чашечки, здесь завязь плода. Все это было безобразно, все отбрасывалось прочь, но — о ужас! — жило какой-то иссохшей, мертвенной жизнью.
Что природа ошиблась, тут ничего не поделаешь. Но что она обрекла на жизнь жертвы своих ошибок, это уже казалось жестокостью.
В такой обстановке Ада каждый день проводила по несколько часов, примерно столько же времени, сколько женщины ее круга тратили на визиты и поездки по магазинам. Ада обычно рассматривала свои лишайники в лупу, порой делала какие-то записи в специальных журналах, порой рисовала. Бывали, однако, и такие дни, когда, откинувшись на спинку кресла, она часами просиживала без движения, уставившись глазами в прозрачный потолок, с выражением глубокой печали на лице.
Она оживлялась только тогда, когда к ней заходила Мадзя и, пожимая плечами, спрашивала в десятый раз:
— Право, я не понимаю, что ты здесь делаешь и к чему тебе все это?
— Что ж, послушай еще разок, — со смехом отвечала Ада, — и тебе понравится эта работа. Вот я беру, например, шесть-семь кусочков коры с желтыми пятнами — это лишайники одного и того же вида. Я измеряю поверхность каждого такого пятна и записываю. А — занимает сто квадратных миллиметров, В — сто двадцать, С — восемьдесят и так далее. Затем один кусочек я кладу, допустим, под красный колпак, другой — под желтый, третий — под фиолетовый, четвертый — под прозрачный и оставляю их в покое. Через неделю я достаю из-под колпаков мои кусочки, снова измеряю поверхность желтых пятен и снова записываю. Сопоставив новые цифры со старыми, я обнаруживаю, какой цвет спектра благоприятствует и какой не благоприятствует развитию данного лишайника. Так я исследую воздействие на лишайники тепла, влаги, углекислоты, и у меня уже накопилось довольно много наблюдений.
— Брр! какая скука! — тряхнула головой Мадзя. — Мне кажется, что среди этих сухих растений человек и сам может стать сухарем.
— Ах, как ты ошибаешься! — воскликнула Ада, и глаза ее засверкали. — Если бы ты знала, сколько чувств пробуждают в сердце такие занятия! Сколько раз я беспокоилась, точно ли измерила поверхность какого-нибудь желтого пятнышка! Сколько раз вставала ночью, потому что мне казалось, что в нагревательной лампе не хватило масла или какой-то кусочек лежит не под тем колпаком. И знаешь, так иногда и бывало… Это одна сторона дела. Но вот в один прекрасный день на лишайнике, который ты изучаешь, показывается новая точечка, новый листочек или завязь. Сто раз я уже видела это, но всякий раз испытываю странное чувство: меня охватывает страх, радость и, поверишь ли, стыд. Со Стефаном, например, я бы не стала об этом говорить… Веришь ли, каждое такое новое творенье кажется мне каким-то близким: я радуюсь, когда оно растет, пугаюсь, когда замечаю ненормальные явления, а если бы ты только знала, как мне жаль, когда бедняжка умирает. Мне кажется, что это ребенок, которого я родила, но не сумела сохранить его жизнь.
— Странно! — прошептала Мадзя. — И всегда ты так увлекаешься?
Панна Сольская закинула руки за голову и закрыла глаза.
— Нет, — ответила она после минутного молчания. — Иногда здесь ужасно тихо и пусто… Тогда я думаю, что весь мир так же пуст и гол, как моя лаборатория, а жизнь так же мертва, как на этих камнях и коре. В этом мертвом молчании и пустоте наш дом кажется мне самым глухим и мертвым… Ах, Мадзя, в такие минуты я бы отдала лабораторию, дом, даже состояние, знаешь за что? За одного маленького племянника, который называл бы Стефана папой, а меня тетей! Как шумно было бы здесь, какое оживление царило бы в нашем монастыре!..
Ада закрыла руками глаза, но между пальцами скользнуло несколько слезинок. И в который уже раз Мадзя сказала себе, что ее богатая подруга несчастлива.
Со времени этого разговора в лаборатории Ады начались перемены. В углах каждый день появлялись новые туи, олеандры, пальмы, у стен — гиацинты, розы, вазочки с фиалками и ландышами. То ли перемены были незначительны, то ли панна Сольская рассеянна, достаточно сказать, что она не заметила их.
Однажды, войдя в лабораторию, Ада услышала шорох. Она остановилась посреди лаборатории, шорох не повторился. Подойдя к столу, она стала рассматривать в лупу один из лишайников и рисовать. Снова раздался совершенно явственный шорох.
«Мышь попала в мышеловку?» — озираясь, подумала Ада.
Ей показалось, что один угол лаборатории весь загроможден кадками растений, заметила она и расставленные везде цветочные горшки. Но тут шорох повторился, и Ада бросилась к туям и олеандрам.
— Что это? — воскликнула она, срывая черное покрывало. — Клетка? Канарейки?
Это действительно были канарейки; одна желтая, как тесто с шафраном, другая посветлей, зато с чубиком на головке. Ада с удивлением воззрилась на птичек, а те с испугом уставились на Аду.
На проволочной клетке лежал листок с надписью: «Добрый день, панна Ада!»
«Подарок Мадзи!» — подумала Ада, не зная, смеяться ей или сердиться. Она снова села за стол, но рисовать уже не хотелось. Ей любопытно было посмотреть на розовые клювики и темно-серые глазки, а больше всего на стремительные движения птичек, которые то поглядывали на нее, то разбегались по углам клетки, то с необыкновенно важным видом прыгали на жердочке или качались на колесике, вертясь при этом во все стороны так, что каждую минуту головка одной птички оказывалась на месте хвостика другой и беленькая грудка на месте желтой спинки.
Февральское солнце, которое с утра то пряталось за тучи, то снова показывалось, осветило в эту минуту лабораторию. Листья пальм и олеандров заблестели в его лучах, робкие цветы гиацинтов, роз и фиалок выступили на передний план, канарейки запели. Начала чубатая, ей завторила желтая, затем чубатая забилась в угол клетки, а желтая раза два попробовала голос и залилась такой песней, что вся лаборатория наполнилась ее звуками и колпаки потихоньку завторили ей.
Панна Сольская была вне себя от удивления. Она опустила руки и стала присматриваться к непонятным переменам.
Мертвая оранжерея приобрела в эту минуту краски, жизнь, даже запахи. Научная лаборатория стала царством птиц, туи и олеандры были их жилищем, розы и фиалки декорацией, а прежние владетели этого царства — мхи и лишайники могли пригодиться разве только на гнездо для певчей пары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255
Порою Мадзе казалось, что эти крошечные произведения природы — неудачные ее опыты по созданию нормального растения. Тут природа произвела какой-то неровный листочек, там странный лепесток чашечки, здесь завязь плода. Все это было безобразно, все отбрасывалось прочь, но — о ужас! — жило какой-то иссохшей, мертвенной жизнью.
Что природа ошиблась, тут ничего не поделаешь. Но что она обрекла на жизнь жертвы своих ошибок, это уже казалось жестокостью.
В такой обстановке Ада каждый день проводила по несколько часов, примерно столько же времени, сколько женщины ее круга тратили на визиты и поездки по магазинам. Ада обычно рассматривала свои лишайники в лупу, порой делала какие-то записи в специальных журналах, порой рисовала. Бывали, однако, и такие дни, когда, откинувшись на спинку кресла, она часами просиживала без движения, уставившись глазами в прозрачный потолок, с выражением глубокой печали на лице.
Она оживлялась только тогда, когда к ней заходила Мадзя и, пожимая плечами, спрашивала в десятый раз:
— Право, я не понимаю, что ты здесь делаешь и к чему тебе все это?
— Что ж, послушай еще разок, — со смехом отвечала Ада, — и тебе понравится эта работа. Вот я беру, например, шесть-семь кусочков коры с желтыми пятнами — это лишайники одного и того же вида. Я измеряю поверхность каждого такого пятна и записываю. А — занимает сто квадратных миллиметров, В — сто двадцать, С — восемьдесят и так далее. Затем один кусочек я кладу, допустим, под красный колпак, другой — под желтый, третий — под фиолетовый, четвертый — под прозрачный и оставляю их в покое. Через неделю я достаю из-под колпаков мои кусочки, снова измеряю поверхность желтых пятен и снова записываю. Сопоставив новые цифры со старыми, я обнаруживаю, какой цвет спектра благоприятствует и какой не благоприятствует развитию данного лишайника. Так я исследую воздействие на лишайники тепла, влаги, углекислоты, и у меня уже накопилось довольно много наблюдений.
— Брр! какая скука! — тряхнула головой Мадзя. — Мне кажется, что среди этих сухих растений человек и сам может стать сухарем.
— Ах, как ты ошибаешься! — воскликнула Ада, и глаза ее засверкали. — Если бы ты знала, сколько чувств пробуждают в сердце такие занятия! Сколько раз я беспокоилась, точно ли измерила поверхность какого-нибудь желтого пятнышка! Сколько раз вставала ночью, потому что мне казалось, что в нагревательной лампе не хватило масла или какой-то кусочек лежит не под тем колпаком. И знаешь, так иногда и бывало… Это одна сторона дела. Но вот в один прекрасный день на лишайнике, который ты изучаешь, показывается новая точечка, новый листочек или завязь. Сто раз я уже видела это, но всякий раз испытываю странное чувство: меня охватывает страх, радость и, поверишь ли, стыд. Со Стефаном, например, я бы не стала об этом говорить… Веришь ли, каждое такое новое творенье кажется мне каким-то близким: я радуюсь, когда оно растет, пугаюсь, когда замечаю ненормальные явления, а если бы ты только знала, как мне жаль, когда бедняжка умирает. Мне кажется, что это ребенок, которого я родила, но не сумела сохранить его жизнь.
— Странно! — прошептала Мадзя. — И всегда ты так увлекаешься?
Панна Сольская закинула руки за голову и закрыла глаза.
— Нет, — ответила она после минутного молчания. — Иногда здесь ужасно тихо и пусто… Тогда я думаю, что весь мир так же пуст и гол, как моя лаборатория, а жизнь так же мертва, как на этих камнях и коре. В этом мертвом молчании и пустоте наш дом кажется мне самым глухим и мертвым… Ах, Мадзя, в такие минуты я бы отдала лабораторию, дом, даже состояние, знаешь за что? За одного маленького племянника, который называл бы Стефана папой, а меня тетей! Как шумно было бы здесь, какое оживление царило бы в нашем монастыре!..
Ада закрыла руками глаза, но между пальцами скользнуло несколько слезинок. И в который уже раз Мадзя сказала себе, что ее богатая подруга несчастлива.
Со времени этого разговора в лаборатории Ады начались перемены. В углах каждый день появлялись новые туи, олеандры, пальмы, у стен — гиацинты, розы, вазочки с фиалками и ландышами. То ли перемены были незначительны, то ли панна Сольская рассеянна, достаточно сказать, что она не заметила их.
Однажды, войдя в лабораторию, Ада услышала шорох. Она остановилась посреди лаборатории, шорох не повторился. Подойдя к столу, она стала рассматривать в лупу один из лишайников и рисовать. Снова раздался совершенно явственный шорох.
«Мышь попала в мышеловку?» — озираясь, подумала Ада.
Ей показалось, что один угол лаборатории весь загроможден кадками растений, заметила она и расставленные везде цветочные горшки. Но тут шорох повторился, и Ада бросилась к туям и олеандрам.
— Что это? — воскликнула она, срывая черное покрывало. — Клетка? Канарейки?
Это действительно были канарейки; одна желтая, как тесто с шафраном, другая посветлей, зато с чубиком на головке. Ада с удивлением воззрилась на птичек, а те с испугом уставились на Аду.
На проволочной клетке лежал листок с надписью: «Добрый день, панна Ада!»
«Подарок Мадзи!» — подумала Ада, не зная, смеяться ей или сердиться. Она снова села за стол, но рисовать уже не хотелось. Ей любопытно было посмотреть на розовые клювики и темно-серые глазки, а больше всего на стремительные движения птичек, которые то поглядывали на нее, то разбегались по углам клетки, то с необыкновенно важным видом прыгали на жердочке или качались на колесике, вертясь при этом во все стороны так, что каждую минуту головка одной птички оказывалась на месте хвостика другой и беленькая грудка на месте желтой спинки.
Февральское солнце, которое с утра то пряталось за тучи, то снова показывалось, осветило в эту минуту лабораторию. Листья пальм и олеандров заблестели в его лучах, робкие цветы гиацинтов, роз и фиалок выступили на передний план, канарейки запели. Начала чубатая, ей завторила желтая, затем чубатая забилась в угол клетки, а желтая раза два попробовала голос и залилась такой песней, что вся лаборатория наполнилась ее звуками и колпаки потихоньку завторили ей.
Панна Сольская была вне себя от удивления. Она опустила руки и стала присматриваться к непонятным переменам.
Мертвая оранжерея приобрела в эту минуту краски, жизнь, даже запахи. Научная лаборатория стала царством птиц, туи и олеандры были их жилищем, розы и фиалки декорацией, а прежние владетели этого царства — мхи и лишайники могли пригодиться разве только на гнездо для певчей пары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255