Ни утренняя, ни вечерняя заря никогда не бывали такими румяными, как лицо прелестной Евфемии в эту минуту. Она подбежала к Мадзе и, взяв ее под руку, шепнула:
— Дорогая, пойдем вперед! Я боюсь скандала! Этот Цинадровский…
И они вышли за ограду, а пан Круковский проводил их меланхолическим взглядом, — ему надо было вести с доктором сестру.
— Что случилось, Фемця? — спросила Мадзя.
— Ничего, ничего! Давай поговорим о чем-нибудь, — ответила дочка заседателя.
— О, я хочу сказать тебе об одном важном деле, — сказала Мадзя.
— Я тебе тоже, только как-нибудь в другой раз… Ментлевич сделал тебе предложение?
— Мне? — изумилась Мадзя, останавливаясь посреди площади. — А зачем ему делать мне предложение?
— Затем, чтобы жениться на тебе.
— Перекрестись, Фемця! Я не думаю выходить замуж!
— Как, ты не пойдешь даже за Круковского? — спросила панна Евфемия.
— Ни за кого не пойду, — ответила Мадзя так искренне, что панна Евфемия не могла удержаться и расцеловала ее посреди города.
— Так что ты хотела мне сказать? Уж не остался ли у тебя кто-нибудь в Варшаве? — спросила панна Евфемия.
Лицо Мадзи покрылось нежным румянцем.
— Милая Фемця, — ответила она, — даю тебе слово, я ни о ком не думаю, ни о ком на свете! — прибавила она. — Я тебе вот что хочу предложить. Впрочем, сейчас у нас нет времени, приходи лучше к нам после обеда.
В эту минуту в нескольких шагах от них прошел пан Ментлевич с молодым человеком в мундире почтового ведомства. Оба они были взволнованы и разговаривали так громко, что Мадзя услышала несколько слов.
— Так, говорите, нет? — спросил молодой человек.
— Да ей богу же, нет! — ответил Ментлевич.
Панна Евфемия задумалась. Затем она принужденно рассмеялась и торопливо сказала Мадзе:
— Скажи: да или нет?
— О чем это ты? — удивилась Мадзя.
— Да или нет? — настаивала панна Евфемия, нетерпеливо топая маленькой ножкой.
— Ну, что ж, тогда, нет, — ответила Мадзя.
— Я тоже так думаю, — сказала панна Евфемия. — Подлецы эти мужчины! За исключением тех, кто занимает незначительное положение, — прибавила она с легким ударением. — Ну, будь здорова!
Мадзя была вне себя от удивления. Однако она была так увлечена проектом открытия начальной школы, что забыла не только о странном поведении панны Евфемии, но даже о самом ее существовании.
Около трех часов дня два господина увидели друг друга на противоположных концах той улицы, где стоял дом доктора: Круковский в темно-синем и Ментлевич в светлом костюме. Пан Круковский держал в руках маленький предмет, закрытый бумагой, пан Ментлевич нес под мышкой большой предмет, завернутый в бумагу.
Оба были на одинаковом расстоянии от садовой калитки доктора, и оба одновременно замерли на месте.
Пан Круковский подумал:
«Лучше подождать, пока войдет этот мужлан, чтобы у калитки не надо было уступать ему дорогу».
А пан Ментлевич сказал про себя:
«Чего он там стоит, этот голенастый дупель? Вижу, что-то тащит, верно, панне Магдалене. Пусть первый поднесет свой подарок, посмотрим тогда, кто из нас лучше».
Он стал читать вывеску булочной, потом рассматривать медный таз цирюльника и, наконец, повернулся и исчез за углом немощеной улицы.
«Боится меня… что ж, это хорошо», — решил пан Круковский и с видом победителя вошел в калитку.
Бжеские уже отобедали. Докторша отдыхала в гостиной в кресле, доктор в саду курил дешевую сигару, майор играл с заседателем в беседке в шахматы, а Мадзя прохаживалась по всем комнатам, с нетерпением ожидая Фемцю. Когда она выглянула через отворенную в сад дверь, перед нею вдруг вырос Круковский и с поклоном, исполненным грации, протянул ей маленький букетик роз. Несколько роз было белых, две чайные, одна желтая и одна красная.
— Сестра моя, — сказал он, галантно изгибаясь и расшаркиваясь, — просит вас, сударыня, принять эти цветы.
Смуглое лицо Мадзи покрылось румянцем. Девушку так обрадовал букетик и так смутило смирение подносителя, что она чуть не забыла прошептать:
— Спасибо!
А в душе сказала:
«Как он робок, как деликатен!»
И в сердце ее проснулось нежное чувство к пану Круковскому. Докторша принесла стакан воды и помогла Мадзе поставить букетик на видном месте в гостиной. Когда она вышла и пан Круковский остался с Мадзей наедине, он сказал, нежно заглядывая ей в глаза:
— Как вы сегодня были печальны в костеле!
— Я? — воскликнула она, снова краснея. — Вы меня видели?
— Да, имел счастье видеть, даже гораздо больше: мне казалось, что я разделяю вашу печаль.
— Ах, что вы, я была довольно весела, — оправдывалась Мадзя, опасаясь, как бы пан Круковский не догадался, что ее беспокоит положение семьи.
— Быть может, это была та задумчивость, к которой располагает наш маленький костел? Прекрасные души везде умеют мечтать…
«Как он учтив!» — подумала Мадзя, с чувством признательности слушая самого элегантного кавалера в Иксинове.
В это мгновение в сад энергическим шагом вошел потный пан Ментлевич. Увидев Мадзю, он достал из-под мышки большой предмет, завернутый в бумагу, и, подавая его, сказал:
— Настоящий торуньский пряник… Благоволите принять, это очень здоровое лакомство!
Мадзя смутилась, но еще больше смутился… сам пан Ментлевич. Он заметил, что тонкие губы Круковского сложились в улыбку, и догадался, что свалял дурака.
Держа в руке злополучный пряник, он не знал, что с ним делать. Губы у него дрожали, глаза остановились, лоб покрылся потом.
«Как он, бедняга, обескуражен!» — подумала Мадзя и, беря у Ментлевича пряник, сказала:
— Большое спасибо! Вот приятная неожиданность! Я ведь очень… люблю этот пряник!
Глаза Ментлевича сверкнули торжеством, а пан Круковский, тонкий наблюдатель, подумал:
«Не женщина, ангел! Она или никто!»
Пан Ментлевич оживился.
— Чудный день, — сказал он, чтобы еще раз не дать маху и помешать Круковскому начать разговор. — Восхитительный день, не правда ли, сударыня?
— Да…
— Не пройтись ли нам того… по саду? Восхитительный сад! Позвольте предложить, — одним духом выпалил Ментлевич, демонстративно подавая Мадзе руку.
На этот раз Мадзя в изумлении раскрыла глаза, а пан Круковский, изысканный кавалер, закусил губы.
— Ах, — невольно ахнул пан Ментлевич, догадавшись, что попал впросак. Он остановился, изогнув руку, так и не зная, то ли подать ее, то ли отступить, и лоб у него весь покрылся необыкновенно крупными каплями пота.
— Что ж, давайте пройдемся, — ответила Мадзя, торопливо подавая ему руку.
А про себя сказала:
«Бедняга не умеет держать себя в обществе! Какие он, наверно, испытывает муки!»
И на этот раз ее жалостливое сердце исполнилось нежности к пану Ментлевичу.
Но тут на садовой дорожке послышался шелест дамского платья. Это бежала в возбуждении панна Евфемия, завидев двух мужчин, из которых один был недавно, а другой должен был стать ее поклонником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255