Мадзя была с ними очень любезна и очень рассудительна, но переговоры вела без воодушевления. Да и чего было тут воодушевляться, если она поняла, что для пансиона у нее нет учительниц, а частные уроки дадут каких-нибудь пятнадцать рублей в месяц, да и то едва ли. С каждым новым разговором Мадзя все больше убеждалась в том, что все стремятся устроить детей в ее пансион, полагая, что это будет стоить дешевле, чем домашнее обучение или пансион в губернском городе.
«Нечего сказать, хорошо же я буду обучать их детей — одна! — думала Мадзя, и ее бросало в дрожь при мысли о том, что у нее нет помощницы. — К чему в конце концов вести переговоры, если у меня нет учительниц?»
Как-то уже под вечер к Мадзе в комнату вбежала мать.
— Тебя хочет видеть панна Цецилия, — сказала она. — Знаешь, эта старая дева, сестра аптекаря…
— Ах, это она? Пожалуйста, — с некоторым удивлением ответила Мадзя, вспомнив тут же, что панна Цецилия была в Иксинове как бы мифической личностью: никто ее не видел и никто о ней не слышал, хотя она десять лет жила в городе.
Через минуту в комнату, осторожно приотворив дверь, вошла высокая, худая дама в темном платье. Когда-то она, наверно, была очень хороша собой. У нее были большие глаза, уже потухшие и ввалившиеся, несколько резкие, но классические черты лица, желтая, но нежная кожа, и пышные темные волосы, уже посеребренные сединой. В поклоне гостьи, в каждом ее движении чувствовалась настоящая дама: вид у нее был озабоченный и несколько испуганный. Мадзе показалось, что гостья чего-то стесняется: то ли своего старого платья, то ли исполненных грации движений, то ли увядшей красоты.
Дама хотела что-то сказать, но голос у нее прервался. Она только еще раз поклонилась Мадзе и протянула ей большой лист бумаги, свернутый в трубку.
— Что это, сударыня? — спросила Мадзя, смутившись не меньше гостьи.
— Это мой диплом об окончании Пулавского института, — тихо ответила она.
— Вы окончили институт в Пулавах?
— С шифром, — еще тише ответила дама. — Вы меня не знаете, — прибавила она, — но я помню вас еще маленькой девочкой.
— А я ведь тоже помню вас, панна Цецилия! — придя в себя, воскликнула Мадзя. — Мне кажется, что даже в этом году мы шли как-то по шоссе навстречу друг другу: я на прогулку, а вы с прогулки. Только вы повернули в поле. Присаживайтесь!
И, позабыв о первом впечатлении, Мадзя обняла панну Цецилию, усадила ее в кресло, а сама села рядом на низеньком детском диванчике.
Панна Цецилия долго смотрела на Мадзю, а затем взяла ее за руки и сказала:
— Вы, наверно, очень хорошая девушка…
— Ну конечно, хорошая! — со смехом ответила Мадзя и, почувствовав вдруг симпатию к панне Цецилии, сердечно ее поцеловала.
Новая дружба была заключена.
— Почему вы нигде не показываетесь, панна Цецилия? — спросила Мадзя. — Вы такая красавица и… наверное, самая приятная особа в Иксинове!
Панна Цецилия покраснела.
— Если бы все были такими, как вы, панна Магдалена! — ответила она. — Я одичала, — прибавила она торопливо, — все только вожусь с племянницами да с их подругами, которые приходят к нам…
Мадзя вскочила с диванчика и хлопнула в ладоши.
— Панна Цецилия! — воскликнула она. — Давайте откроем вместе пансион! Мы так подходим друг к другу и так бы любили друг друга.
— Вместе? — переспросила панна Цецилия с кроткой улыбкой. — Я пришла просить у вас места учительницы…
— Нет, вы будете моим сотоварищем! Я у вас буду учительницей, — с жаром говорила Мадзя. — Ах, как все хорошо сложилось! Какая счастливая случайность!
Панна Цецилия снова смутилась и, схватив Мадзю за руку, торопливо сказала:
— Это все сплетни, уверяю вас. Невестка вовсе не прогоняла меня из дому, она так деликатна!
Мадзя слушала ее с удивлением, а панна Цецилия продолжала:
— Она только сказала мне, что, с ее стороны, это очень разумный шаг отдать двух старших девочек к вам в пансион. Другие семьи, чьи дети учились у меня вместе с нашими, тоже предпочитают отдать их в пансион, и правильно делают! Вот я и решила, — не невестка, упаси бог! — что роль моя в доме брата кончилась, не могу я больше быть ему в тягость, пойду к панне Бжеской и попрошу ее взять меня на самых скромных условиях. И, как видите, набралась храбрости и пришла к вам, — закончила она с улыбкой.
— Ах, как я рада, что вам пришла в голову эта идея, — ответила Мадзя. — Вот увидите, теперь нам удастся открыть пансион.
— Вы правы. Когда я десять лет назад хотела открыть здесь пансион…
— Вы? — прервала ее Мадзя. — Почему же вы не открыли?
Панна Цецилия печально покачала головой.
— Много было причин, — ответила она. — Не было учениц, не было учительниц.
Мадзя вздрогнула.
— Не было средств.
У Мадзи запылали щеки.
— Да и храбрости у меня не хватило, — продолжала панна Цецилия. — Невестка до сих пор надо мной смеется, и совершенно справедливо! «Как могла ты, Цецилия, — говорит она мне, — с твоим характером мечтать о пансионе?» И невестка права: работать я могу, но устраивать, руководить, собирать средства… Да я бы сошла с ума при первой же неудаче, а ведь они так возможны, когда берешь на себя ответственность за десятки людей…
Слушая признания панны Цецилии, Мадзя чувствовала, что у нее голова кружится и замирает сердце. К счастью, вошел отец, и панну Цецилию словно подменили: она оробела, забеспокоилась, на вопросы стала отвечать односложно и, наконец, простилась с Мадзей и доктором.
После ее ухода, вернее бегства, доктор сказал дочери:
— У тебя, кажется, уже нашлась помощница, и к тому же хорошая. О лучшей ты и мечтать не могла.
— Папочка, а откуда вы знаете, зачем она ко мне приходила?
— Об этом весь город знает, — ответил доктор. — Аптекарша хочет обучать своих дочек у тебя в пансионе и вот уже несколько дней устраивает учительнице, родной сестре своего мужа, такие сцены, что бедная панна Цецилия должна бежать из дома куда глаза глядят. Так же, как ты хочешь уйти от нас.
Мадзю бросило в холод.
«Что же это будет? — думала она со страхом. — Я еще толком не знаю, открою ли пансион, а тут оказывается, я уже обязана это сделать! Не могу же я бросить панну Цецилию, которая из-за меня теряет место!»
— О чем это ты задумалась? — спросил отец, кладя ей на голову руку.
Мадзя ни за что не сказала бы отцу о новом своем огорчении: таким тяжелым оно показалось девушке, что у нее не хватило мужества открыться отцу.
Она опустила глаза, избегая светлого взгляда отца, и машинально спросила:
— Кто она, эта панна Цецилия? Она производит странное впечатление.
— Это очень хорошая и умная женщина; в молодости она была учительницей, потому что надо было помогать брату, сегодня она учительница, потому что надо воспитывать его детей, а потом она тоже будет учительницей, потому что не захочет сидеть на шее у невестки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255