И уже поднимаются черные клубы дыма над локомотивом, который выбросит ее на незнакомый берег.
Всего каких-нибудь полгода назад там, наверху, где в эту минуту кто-то переносит лампу (кто бы это мог быть: Мадзя или панна Говард, а может, Станислав?), всего полгода назад она сама ясно определила свое положение и свое будущее. «На покрытие маленького долга приходится занимать большую сумму денег, потом еще большую, когда-нибудь этому должен быть конец», — думала она тогда, а сегодня — эти слова оправдались. Кончилось тем, что у нее ничего нет: ни власти, ни состояния, ни дома, ни детей, ни мужа — ничего. Она выброшена за борт, как собака, которая потеряла хозяина.
— Замечательно! — прошептала она. — Но что будет с пансионом? Ведь мне туда возвращаться незачем… Завтра по всей Варшаве разнесется слух, что я бежала…
Она торопливо вернулась на вокзал, велела подать бумаги и конверт и написала письмо панне Малиновской, в котором поручила ей пансион и сообщила о деньгах, оставленных в письменном столе. Какой-то запоздалый посыльный подвернулся ей под руку, и, предоставив все на волю судьбы, она отдала ему письмо, не спросив его номера, даже не взглянув, каков он из себя.
«Кончено, все кончено!» — думала она, чувствуя, однако, что на душе у нее стало спокойней.
Она заглянула в портмоне и обнаружила около десяти рублей.
— Билет до Малкини, — сказала она, — и оттуда лошади к Мельницкому… Ужасно! Если бы Мельницкий внезапно скончался, мне не на что было бы вернуться… Но мне некуда сейчас возвращаться и незачем…
Около десяти часов вечера на вокзале стало оживленно: подъезжали экипажи и извозчичьи пролетки, и зал начали наполнять пассажиры. Пани Ляттер казалось, что кое-кто из вновь пришедших присматривается к ней, особенно жандарм, который вертелся в коридоре и как будто кого-то искал.
«Это меня ищут!» — подумала пани Ляттер и спряталась в третьем классе среди самых бедных пассажиров. Ей казалось, что вот-вот кто-то назовет ее по фамилии, она почти чувствовала тяжесть руки, которая хватает ее за плечо. Но никто не окликнул ее.
Рядом расположилась какая-то бедная семья: мать с двухлетним ребенком на руках и десятилетней девочкой, которая присматривала за шестилетним мальчиком; голова и плечи у мальчика были перевязаны крест-накрест большим платком.
Пани Ляттер подвинулась на скамье, освобождая им место, и спросила у женщины:
— Далеко ли везете своих ребятишек?
— Под Гродно едем, милостивая пани. Я, муж и эта вот мелюзга.
— Живете там?
— Какое там! Живем в Плоцке, а под Гродно едем, мой должен получить там место лесника.
— У кого?
— Да еще не знаем, милостивая пани, но едем, потому дома делать нечего.
— Что же вы будете делать в Гродно?
— Остановимся где-нибудь на постоялом дворе, пока муж отыщет того пана, который сказал, будто под Гродно легче устроиться, чем у нас.
Тем временем муж ее, заросший, как старик, детина в полотняном кафтане, таскал сундуки, узлы и корзины. Затем он направился с горшочком в буфет за горячей водой, а когда вернулся с кипятком, бабенка принялась хозяйничать. Она положила в горшочек немного соли и масла, накрошила хлеб и стала кормить детей. Сперва она накормила двухлетнего, потом старшая девочка занялась кормлением шестилетнего мальчишки и наконец доела все, что осталось после маленьких. Баба с мужем ничего не ели, она все время распоряжалась, а он бегал покупать билеты, хлеб на дорогу, поправлял свертки или завязывал узлы.
Это зрелище бедности невыносимо терзало пани Ляттер. Она сравнила себя с матерью семейства, как и она, лишенной крова, но гораздо более счастливой. И только теперь она ощутила во всей полноте страшную правду, что бедность может приносить страдания, а одиночество калечит душу!
«У нее дети и муж, — думала она, глядя на женщину. — У нее есть человек, который ей помогает, у нее ребятишки, с которыми она может забыть о себе. Даже эта девочка уже помогает ей. Что бы их ни ждало, пусть даже смерть, в последнюю минуту они могут пожать друг другу руки, могут проститься взглядами… А кто бы простился со мною, если бы вдруг поезд сошел с рельсов?..»
Ей вспомнился тот день, когда она впервые выпила вина, чтобы успокоиться, и тот сон, который после этого ей приснился. Снилось ей, что она, как и сегодня, одна на улице, как и сегодня, без гроша в кармане, но, как сегодня, совершенно счастлива, потому что избавилась от пансиона. А когда в беде ею овладела радость при мысли, что она свободна, свободна от хозяйки, учениц, классных дам и учителей, Казик и Эленка преградили ей путь и пытались уговорить ее вернуться в пансион!..
Тогда, в том сне, она впервые ощутила недовольство своими детьми. Но в эту минуту, на жесткой вокзальной скамье, в сердце ее кипели горшие чувства. Она поглядела на бедную, бездомную, но окруженную детьми мать, и ей пришло в голову, что она так же бедна и бездомна, но нет около нее детей. И что в эту самую минуту Эленка, быть может, катается в избранном обществе по венецианским каналам, а Казик, быть может, где-то подделывает на векселе подпись матери. Они развлекаются там, а она страдает, страдает, как целый ад грешников на вечном огне…
— Отродье! — прошептала она. — А впрочем, так мне и надо, сама воспитала…
И в сердце она ощутила ненависть.
Раздался звонок: пассажиры стали толпиться у выхода. Пани Ляттер опустила вуаль и, схватив саквояж, крадучись прошла в вагон третьего класса.
Она помнила еще, что после бесконечных звонков и свистков поезд тронулся. Промелькнули фонари, проплыл ряд вагонов… и все…
Однако через минуту, как ей показалось, ее разбудили и попросили предъявить билет.
— У меня билет до Малкини, — ответила она.
— В том-то и дело, пани, отдайте билет, мы уже миновали Зеленец.
Пани Ляттер пожала плечами и, ничего не понимая, отдала билет, а когда ее оставили в покое, впала в летаргию.
Однако через минуту ее снова кто-то спросил:
— У вас был билет до Малкини?
— Да.
— Почему же вы не сошли?
— Да ведь мы только что выехали из Варшавы! — воскликнула она с изумлением.
В вагоне засмеялись. Пришел один кондуктор, затем другой, они стали совещаться. В конце концов они попросили пани Ляттер доплатить тридцать копеек и высадиться в Чижеве.
Она снова впала в летаргию, и снова ее разбудили. Кто-то взял ее за руку и вывел из вагона, кто-то подал саквояж, кажется, тот самый человек, который ехал с семьей в Гродно. Затем захлопнулись двери, раздались звонки и свистки, и — поезд медленно отошел от станции. Пани Ляттер осталась среди ночи одна на перроне. При свете фонаря она увидела под стеной скамью и села, не думая о том, где она и что с нею творится.
Уже рассвело, когда озябшая пани Ляттер очнулась. Перед нею стоял какой-то еврей и толковал, что у него подвода, спрашивал, куда ей надо ехать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255
Всего каких-нибудь полгода назад там, наверху, где в эту минуту кто-то переносит лампу (кто бы это мог быть: Мадзя или панна Говард, а может, Станислав?), всего полгода назад она сама ясно определила свое положение и свое будущее. «На покрытие маленького долга приходится занимать большую сумму денег, потом еще большую, когда-нибудь этому должен быть конец», — думала она тогда, а сегодня — эти слова оправдались. Кончилось тем, что у нее ничего нет: ни власти, ни состояния, ни дома, ни детей, ни мужа — ничего. Она выброшена за борт, как собака, которая потеряла хозяина.
— Замечательно! — прошептала она. — Но что будет с пансионом? Ведь мне туда возвращаться незачем… Завтра по всей Варшаве разнесется слух, что я бежала…
Она торопливо вернулась на вокзал, велела подать бумаги и конверт и написала письмо панне Малиновской, в котором поручила ей пансион и сообщила о деньгах, оставленных в письменном столе. Какой-то запоздалый посыльный подвернулся ей под руку, и, предоставив все на волю судьбы, она отдала ему письмо, не спросив его номера, даже не взглянув, каков он из себя.
«Кончено, все кончено!» — думала она, чувствуя, однако, что на душе у нее стало спокойней.
Она заглянула в портмоне и обнаружила около десяти рублей.
— Билет до Малкини, — сказала она, — и оттуда лошади к Мельницкому… Ужасно! Если бы Мельницкий внезапно скончался, мне не на что было бы вернуться… Но мне некуда сейчас возвращаться и незачем…
Около десяти часов вечера на вокзале стало оживленно: подъезжали экипажи и извозчичьи пролетки, и зал начали наполнять пассажиры. Пани Ляттер казалось, что кое-кто из вновь пришедших присматривается к ней, особенно жандарм, который вертелся в коридоре и как будто кого-то искал.
«Это меня ищут!» — подумала пани Ляттер и спряталась в третьем классе среди самых бедных пассажиров. Ей казалось, что вот-вот кто-то назовет ее по фамилии, она почти чувствовала тяжесть руки, которая хватает ее за плечо. Но никто не окликнул ее.
Рядом расположилась какая-то бедная семья: мать с двухлетним ребенком на руках и десятилетней девочкой, которая присматривала за шестилетним мальчиком; голова и плечи у мальчика были перевязаны крест-накрест большим платком.
Пани Ляттер подвинулась на скамье, освобождая им место, и спросила у женщины:
— Далеко ли везете своих ребятишек?
— Под Гродно едем, милостивая пани. Я, муж и эта вот мелюзга.
— Живете там?
— Какое там! Живем в Плоцке, а под Гродно едем, мой должен получить там место лесника.
— У кого?
— Да еще не знаем, милостивая пани, но едем, потому дома делать нечего.
— Что же вы будете делать в Гродно?
— Остановимся где-нибудь на постоялом дворе, пока муж отыщет того пана, который сказал, будто под Гродно легче устроиться, чем у нас.
Тем временем муж ее, заросший, как старик, детина в полотняном кафтане, таскал сундуки, узлы и корзины. Затем он направился с горшочком в буфет за горячей водой, а когда вернулся с кипятком, бабенка принялась хозяйничать. Она положила в горшочек немного соли и масла, накрошила хлеб и стала кормить детей. Сперва она накормила двухлетнего, потом старшая девочка занялась кормлением шестилетнего мальчишки и наконец доела все, что осталось после маленьких. Баба с мужем ничего не ели, она все время распоряжалась, а он бегал покупать билеты, хлеб на дорогу, поправлял свертки или завязывал узлы.
Это зрелище бедности невыносимо терзало пани Ляттер. Она сравнила себя с матерью семейства, как и она, лишенной крова, но гораздо более счастливой. И только теперь она ощутила во всей полноте страшную правду, что бедность может приносить страдания, а одиночество калечит душу!
«У нее дети и муж, — думала она, глядя на женщину. — У нее есть человек, который ей помогает, у нее ребятишки, с которыми она может забыть о себе. Даже эта девочка уже помогает ей. Что бы их ни ждало, пусть даже смерть, в последнюю минуту они могут пожать друг другу руки, могут проститься взглядами… А кто бы простился со мною, если бы вдруг поезд сошел с рельсов?..»
Ей вспомнился тот день, когда она впервые выпила вина, чтобы успокоиться, и тот сон, который после этого ей приснился. Снилось ей, что она, как и сегодня, одна на улице, как и сегодня, без гроша в кармане, но, как сегодня, совершенно счастлива, потому что избавилась от пансиона. А когда в беде ею овладела радость при мысли, что она свободна, свободна от хозяйки, учениц, классных дам и учителей, Казик и Эленка преградили ей путь и пытались уговорить ее вернуться в пансион!..
Тогда, в том сне, она впервые ощутила недовольство своими детьми. Но в эту минуту, на жесткой вокзальной скамье, в сердце ее кипели горшие чувства. Она поглядела на бедную, бездомную, но окруженную детьми мать, и ей пришло в голову, что она так же бедна и бездомна, но нет около нее детей. И что в эту самую минуту Эленка, быть может, катается в избранном обществе по венецианским каналам, а Казик, быть может, где-то подделывает на векселе подпись матери. Они развлекаются там, а она страдает, страдает, как целый ад грешников на вечном огне…
— Отродье! — прошептала она. — А впрочем, так мне и надо, сама воспитала…
И в сердце она ощутила ненависть.
Раздался звонок: пассажиры стали толпиться у выхода. Пани Ляттер опустила вуаль и, схватив саквояж, крадучись прошла в вагон третьего класса.
Она помнила еще, что после бесконечных звонков и свистков поезд тронулся. Промелькнули фонари, проплыл ряд вагонов… и все…
Однако через минуту, как ей показалось, ее разбудили и попросили предъявить билет.
— У меня билет до Малкини, — ответила она.
— В том-то и дело, пани, отдайте билет, мы уже миновали Зеленец.
Пани Ляттер пожала плечами и, ничего не понимая, отдала билет, а когда ее оставили в покое, впала в летаргию.
Однако через минуту ее снова кто-то спросил:
— У вас был билет до Малкини?
— Да.
— Почему же вы не сошли?
— Да ведь мы только что выехали из Варшавы! — воскликнула она с изумлением.
В вагоне засмеялись. Пришел один кондуктор, затем другой, они стали совещаться. В конце концов они попросили пани Ляттер доплатить тридцать копеек и высадиться в Чижеве.
Она снова впала в летаргию, и снова ее разбудили. Кто-то взял ее за руку и вывел из вагона, кто-то подал саквояж, кажется, тот самый человек, который ехал с семьей в Гродно. Затем захлопнулись двери, раздались звонки и свистки, и — поезд медленно отошел от станции. Пани Ляттер осталась среди ночи одна на перроне. При свете фонаря она увидела под стеной скамью и села, не думая о том, где она и что с нею творится.
Уже рассвело, когда озябшая пани Ляттер очнулась. Перед нею стоял какой-то еврей и толковал, что у него подвода, спрашивал, куда ей надо ехать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255