Между тем сегодня, когда мне надо ехать, мама разразилась такой филиппикой о труде и своем куске хлеба, что я просто испугался. Но больше всего меня беспокоит то, что мораль она читала насмешливым тоном, была как-то возбуждена, смеялась… Не заметили ли вы каких-нибудь перемен в маминых привычках? Не кажется ли вам, например, что мама… что мама… злоупотребляет эфиром? Иногда она прибегает к эфиру, чтобы унять приступы невралгии. Вообще я ничего не понимаю!
Жестом, полным отчаяния, он схватился за голову, но лицо его выражало только недовольство.
— Пожалуйста, никому не говорите об эфире, быть может, я ошибаюсь. Но, прошу вас, панна Магдалена, обратите внимание на маму, — прибавил он, взяв девушку за руку и просительно глядя ей в глаза. — Я считаю вас самым близким человеком нашей семьи, как бы второй дочерью мамы. Если вы что-нибудь заметите, сообщите мне, где бы я в это время ни находился: здесь ли, или за границей. Вы сделаете это? — спросил он печально и нежно.
— Да, — тихо ответила Мадзя, которую в трепет приводили звуки голоса пана Казимежа.
— А теперь еще одна просьба. Напишите Эленке письмо в таком духе, что мама раздражена, что в пансионе дела идут плохо. Прибавьте еще в шутливом тоне, что в Варшаве много болтают об ее шалостях и кокетстве. Ну и девушка, скажу я вам! Хочет понравиться Сольскому, а кружит головы другим! Хороший способ, но не со всяким. Сольский слишком блестящая партия, и не стоит отпугивать его легкомысленным поведением.
Мадзя с беспокойством смотрела на пана Казимежа. Ей вспомнились опасения Ады.
— Так вы выполните мою просьбу? Ради моей матери, панна Магдалена, — говорил пан Казимеж.
— Да. Но я не могу писать Эле о пане Сольском.
Гримаса нетерпения пробежала по красивому лицу пана Казимежа, но тотчас пропала.
— Ладно, бог с ним, с Сольским, — сказал он. — А мне вы будете писать за границу о здоровье мамы?
— Напишу, если случится что-нибудь серьезное.
— Только в этом случае? Что ж, ничего не поделаешь, спасибо и на том.
Он снова взял руку Мадзи и, заглядывая девушке в глаза, приник к ее руке в долгом поцелуе.
Мадзя затрепетала, но не в силах была отнять руку. Пан Казимеж снова и снова целовал эту руку, и поцелуи были все более долгими и страстными. Но когда он взял другую руку, девушка вырвала обе.
— Это лишнее, — сказала она с возмущением. — Когда речь идет о здоровье пани Ляттер, я могу написать даже вам…
— Даже мне! — вскочив со стула, повторил пан Казимеж. — О, как вы безжалостны! Однако вы должны признаться, что я выиграл пари, — прибавил он с усмешкой, — я поцеловал вашу ручку, правда, на несколько месяцев позже, чем бился об заклад…
Теперь Мадзя вспомнила, как они спорили в октябре, в присутствии Эленки.
— Ах! — воскликнула она изменившимся голосом. — Так вы поэтому разговаривали со мной о своей матери? Это остроумно, но… не знаю, благородно ли…
Мадзя не могла удержаться, и по лицу ее покатились слезы.
Она хотела уйти, но пан Казимеж загородил ей дорогу.
— Панна Магдалена, — с улыбкой сказал он, — ради бога, не сердитесь на меня! Разве в моем поступке не чувствуется юмор висельника, шутка человека, который впал в отчаяние? Я не могу объяснить вам, что со мною творится. Я боюсь, что с мамой или с Элей случится какая-то катастрофа, и я так несчастен, что смеюсь уже над самим собою. Ведь вы простите меня, правда? Я вас считаю своей второй сестрой, вы лучше и умнее моей родной сестры… А братья, знаете, любят иногда приставать к сестрам… Ну, вы не сердитесь? Вы пожалеете меня хоть немножко? Забудете о моем безумстве? Да?..
— Да, — прошептала Мадзя.
Он снова схватил ее руку, но Мадзя вырвалась и убежала.
Пан Казимеж остался один посреди комнаты.
«Девочка с темпераментом, — подумал он, прижав палец к губам. — Странный народ эти девчонки. У каждой шельмочки своя повадка! Жаль, что надо уезжать… Ну, да ведь не навечно».
Мадзя побежала в дортуар, спряталась за ширмой и весь вечер пролежала, зарывшись лицом в подушки. Когда пришли ученицы и стали допытываться, что с нею, лицо у Мадзи пылало, глаза горели, она жаловалась на сильную головную боль. Девушка не понимала, что с нею творится: она была оскорблена, смущена, но счастлива.
На следующий день, в воскресенье, в первом часу дня, панна Говард предложила Мадзе прогуляться на выставку. Однако, когда они вышли на улицу, панна Клара сказала:
— Вы думаете, мы в самом деле идем на выставку?
— А куда же? — со страхом спросила Мадзя, боясь услышать имя пана Казимежа.
— Мы идем к Малиновской, — заявила панна Говард. — Надо раз навсегда с этим покончить! Вчера на совете я окончательно убедилась, что у пани Ляттер нет уже ни планов, ни энергии. Она производит впечатление человека сломленного. Я должна спасти ее.
Панна Малиновская жила с матерью в районе Маршалковской и занимала три комнаты на четвертом этаже. Мать вела хозяйство, а дочь по целым дням давала ученицам дома уроки.
Когда панна Говард и Мадзя вошли к ней в комнату, панна Малиновская сидела за проверкой упражнений. Она прервала работу и поздоровалась с Мадзей без представлений, крепко пожав ей руку.
Панна Малиновская была худая тридцатилетняя блондинка, с красивыми глазами, гладко причесанная, прилично, но без особого вкуса одетая. Голос у нее был мягкий, лицо спокойное, с тем выражением непреклонности, которое появлялось порой на лице пани Ляттер. У Мадзи тотчас сложилась теория, что всякая начальница пансиона должна обладать непреклонным характером и взгляд у нее должен быть внушительным. Сама она не отличалась ни непреклонностью, ни внушительностью и поэтому не могла мечтать о том, чтобы открыть пансион.
Когда панна Малиновская предложила гостям присесть, панна Говард произнесла менее решительно, чем обычно:
— Мы пришли к вам как депутатки…
Панна Малиновская молча кивнула головой.
— И хотим попросить вас окончательно решить вопрос о том…
— Чтобы стать сотоварищем пани Ляттер? — прервала ее панна Малиновская. — Я уже решила. Я не пойду на это.
Панна Говард была неприятно удивлена.
— Не можете ли вы объяснить нам почему? Правда, мы не имеем права… — проговорила она еще менее решительно.
— Что ж, хотя несколько странно, что с этим предложением ко мне не обратилась лично пани Ляттер.
— Мы хотели подготовить почву для соглашения, — прервала ее панна Говард.
— Почва уже есть, — возразила панна Малиновская. — Как вам известно, полгода назад я была готова стать сотоварищем пани Ляттер. Она этого не пожелала. А сегодня ваше предложение не представляет для меня интереса.
— Пани Ляттер человек с большим опытом, — заметила, краснея, панна Говард.
— А как она добра! — прибавила Мадзя.
— У нее определенное реноме, — с жаром подхватила панна Говард.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255
Жестом, полным отчаяния, он схватился за голову, но лицо его выражало только недовольство.
— Пожалуйста, никому не говорите об эфире, быть может, я ошибаюсь. Но, прошу вас, панна Магдалена, обратите внимание на маму, — прибавил он, взяв девушку за руку и просительно глядя ей в глаза. — Я считаю вас самым близким человеком нашей семьи, как бы второй дочерью мамы. Если вы что-нибудь заметите, сообщите мне, где бы я в это время ни находился: здесь ли, или за границей. Вы сделаете это? — спросил он печально и нежно.
— Да, — тихо ответила Мадзя, которую в трепет приводили звуки голоса пана Казимежа.
— А теперь еще одна просьба. Напишите Эленке письмо в таком духе, что мама раздражена, что в пансионе дела идут плохо. Прибавьте еще в шутливом тоне, что в Варшаве много болтают об ее шалостях и кокетстве. Ну и девушка, скажу я вам! Хочет понравиться Сольскому, а кружит головы другим! Хороший способ, но не со всяким. Сольский слишком блестящая партия, и не стоит отпугивать его легкомысленным поведением.
Мадзя с беспокойством смотрела на пана Казимежа. Ей вспомнились опасения Ады.
— Так вы выполните мою просьбу? Ради моей матери, панна Магдалена, — говорил пан Казимеж.
— Да. Но я не могу писать Эле о пане Сольском.
Гримаса нетерпения пробежала по красивому лицу пана Казимежа, но тотчас пропала.
— Ладно, бог с ним, с Сольским, — сказал он. — А мне вы будете писать за границу о здоровье мамы?
— Напишу, если случится что-нибудь серьезное.
— Только в этом случае? Что ж, ничего не поделаешь, спасибо и на том.
Он снова взял руку Мадзи и, заглядывая девушке в глаза, приник к ее руке в долгом поцелуе.
Мадзя затрепетала, но не в силах была отнять руку. Пан Казимеж снова и снова целовал эту руку, и поцелуи были все более долгими и страстными. Но когда он взял другую руку, девушка вырвала обе.
— Это лишнее, — сказала она с возмущением. — Когда речь идет о здоровье пани Ляттер, я могу написать даже вам…
— Даже мне! — вскочив со стула, повторил пан Казимеж. — О, как вы безжалостны! Однако вы должны признаться, что я выиграл пари, — прибавил он с усмешкой, — я поцеловал вашу ручку, правда, на несколько месяцев позже, чем бился об заклад…
Теперь Мадзя вспомнила, как они спорили в октябре, в присутствии Эленки.
— Ах! — воскликнула она изменившимся голосом. — Так вы поэтому разговаривали со мной о своей матери? Это остроумно, но… не знаю, благородно ли…
Мадзя не могла удержаться, и по лицу ее покатились слезы.
Она хотела уйти, но пан Казимеж загородил ей дорогу.
— Панна Магдалена, — с улыбкой сказал он, — ради бога, не сердитесь на меня! Разве в моем поступке не чувствуется юмор висельника, шутка человека, который впал в отчаяние? Я не могу объяснить вам, что со мною творится. Я боюсь, что с мамой или с Элей случится какая-то катастрофа, и я так несчастен, что смеюсь уже над самим собою. Ведь вы простите меня, правда? Я вас считаю своей второй сестрой, вы лучше и умнее моей родной сестры… А братья, знаете, любят иногда приставать к сестрам… Ну, вы не сердитесь? Вы пожалеете меня хоть немножко? Забудете о моем безумстве? Да?..
— Да, — прошептала Мадзя.
Он снова схватил ее руку, но Мадзя вырвалась и убежала.
Пан Казимеж остался один посреди комнаты.
«Девочка с темпераментом, — подумал он, прижав палец к губам. — Странный народ эти девчонки. У каждой шельмочки своя повадка! Жаль, что надо уезжать… Ну, да ведь не навечно».
Мадзя побежала в дортуар, спряталась за ширмой и весь вечер пролежала, зарывшись лицом в подушки. Когда пришли ученицы и стали допытываться, что с нею, лицо у Мадзи пылало, глаза горели, она жаловалась на сильную головную боль. Девушка не понимала, что с нею творится: она была оскорблена, смущена, но счастлива.
На следующий день, в воскресенье, в первом часу дня, панна Говард предложила Мадзе прогуляться на выставку. Однако, когда они вышли на улицу, панна Клара сказала:
— Вы думаете, мы в самом деле идем на выставку?
— А куда же? — со страхом спросила Мадзя, боясь услышать имя пана Казимежа.
— Мы идем к Малиновской, — заявила панна Говард. — Надо раз навсегда с этим покончить! Вчера на совете я окончательно убедилась, что у пани Ляттер нет уже ни планов, ни энергии. Она производит впечатление человека сломленного. Я должна спасти ее.
Панна Малиновская жила с матерью в районе Маршалковской и занимала три комнаты на четвертом этаже. Мать вела хозяйство, а дочь по целым дням давала ученицам дома уроки.
Когда панна Говард и Мадзя вошли к ней в комнату, панна Малиновская сидела за проверкой упражнений. Она прервала работу и поздоровалась с Мадзей без представлений, крепко пожав ей руку.
Панна Малиновская была худая тридцатилетняя блондинка, с красивыми глазами, гладко причесанная, прилично, но без особого вкуса одетая. Голос у нее был мягкий, лицо спокойное, с тем выражением непреклонности, которое появлялось порой на лице пани Ляттер. У Мадзи тотчас сложилась теория, что всякая начальница пансиона должна обладать непреклонным характером и взгляд у нее должен быть внушительным. Сама она не отличалась ни непреклонностью, ни внушительностью и поэтому не могла мечтать о том, чтобы открыть пансион.
Когда панна Малиновская предложила гостям присесть, панна Говард произнесла менее решительно, чем обычно:
— Мы пришли к вам как депутатки…
Панна Малиновская молча кивнула головой.
— И хотим попросить вас окончательно решить вопрос о том…
— Чтобы стать сотоварищем пани Ляттер? — прервала ее панна Малиновская. — Я уже решила. Я не пойду на это.
Панна Говард была неприятно удивлена.
— Не можете ли вы объяснить нам почему? Правда, мы не имеем права… — проговорила она еще менее решительно.
— Что ж, хотя несколько странно, что с этим предложением ко мне не обратилась лично пани Ляттер.
— Мы хотели подготовить почву для соглашения, — прервала ее панна Говард.
— Почва уже есть, — возразила панна Малиновская. — Как вам известно, полгода назад я была готова стать сотоварищем пани Ляттер. Она этого не пожелала. А сегодня ваше предложение не представляет для меня интереса.
— Пани Ляттер человек с большим опытом, — заметила, краснея, панна Говард.
— А как она добра! — прибавила Мадзя.
— У нее определенное реноме, — с жаром подхватила панна Говард.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255