С некоторых пор в душе пани Ляттер росло по отношению к сыну смутное чувство, которое можно было бы назвать недовольством. Всякий раз, когда кто-нибудь спрашивал: «Что делает пан Казимеж?», «Куда он уезжает?» или: «Сколько ему лет?» — матери казалось, что ей нож всадили в сердце. После каждого такого вопроса ей приходило в голову, что сыну уже двадцать с лишним лет, что, несмотря на способности, он ничего не делает и, что еще хуже, остается все тем же многообещающим юношей, каким был в шестнадцать, семнадцать и восемнадцать лет. Но, что всего хуже, он берет уйму денег у нее, женщины, изнуренной трудом, которой к тому же грозит банкротство.
Не раз вспоминался ей тот дурной сон, когда она, думая о детях, впервые в жизни ощутила холод в своем сердце и сказала себе, что могла бы быть свободной, если бы не они. Но это был только сон, а наяву она по-прежнему горячо любила Казика и Эленку, верила в их светлое будущее и готова была всем пожертвовать ради них.
Но вот сегодня панна Говард грубо сорвала завесу с ее тайных снов и осмелилась сказать, что ее обожаемый Казик никчемный человек. «Он еще малолетний! Это не Котовский!»
А ведь Котовский ровесник Казика, только он уже кончил университет и стоит на верной дороге, а Казик своей еще не нашел. Котовский сам зарабатывает себе на жизнь и так верит в свою будущность, что произвел впечатление на Мельницкого. Вот она, та энергия молодости, которой пани Ляттер искала в своем сыне и не могла, не могла найти!
А что сегодня? Каким этот обожаемый сын, этот будущий гений представляется людям? Сюда, в ее квартиру, явилась жалкая учительница и совершенно спокойно смешала с грязью ее сына. Ведь панна Говард убеждена, что «малолетний» и такой непохожий на Котовского пан Казимеж должен… жениться на Иоанне!
При мысли об этом пани Ляттер вцепилась руками в волосы и хотела биться головой о стену. Можно ли представить себе что-нибудь более позорное, чем ее сын, обреченный на женитьбу! Ее гордость, надежда, земное божество, который должен был потрясти весь мир, кончит свою карьеру, так и не начав ее, женитьбой на выгнанной учительнице и будет радоваться на раннее потомство!
Что сказали бы об этом Сольский, Мельницкий и все ее знакомые, которые с таким любопытством спрашивали у нее: «Что делает пан Казимеж?», «Куда он уезжает?», «Сколько ему лет?» Сейчас все вопросы разрешены одним ударом: пану Казимежу столько лет, что он может быть отцом, а меж тем что он делает?
Он по-прежнему «малолетний», нахлебник у матери, как сказала панна Говард.
Страшную ночь провела пани Ляттер; душа ее сломилась.
Глава двадцать вторая
Почему сыновья уезжают иногда за границу
Когда на следующий день часу в четвертом пришел пан Казимеж, элегантный, улыбающийся, с букетиком фиалок в петлице визитки, он смешался при виде матери. Лицо ее было мертвенно-бледно, глаза ввалились, и на висках серебрилась седина. Сын понял, что это она не поседела внезапно, а небрежно причесалась, и встревожился.
— Вы больны, мама? — спросил он, целуя матери руку, и присел рядом, согнув ногу так, точно хотел опуститься на колени.
— Нет, — ответила пани Ляттер.
— Вы меня звали?
— Мне все чаще приходится звать тебя, сам ты не показываешься.
Пан Казимеж смотрел матери в глаза, и в душе его снова проснулось подозрение, что мать прибегает к возбуждающим средствам.
— Тебе нечего сказать мне, Казик? — спросила пани Ляттер.
— Мне, мамочка? С чего это?
— Я спрашиваю, нет ли у тебя сейчас… какой-нибудь неприятности, не надо ли тебе открыться матери, раз у тебя нет отца.
Пан Казимеж покраснел.
— Вы, вероятно, думаете, что я болен. Честное слово…
— Я ничего не думаю, я только спрашиваю.
— Таким тоном, мамочка? Даю голову на отсечение, что кто-то насплетничал на меня, а вы так сразу и поверили. О, я чувствую, что с некоторых пор вы переменились ко мне.
— Это от тебя зависит, чтобы я оставалась прежней…
— Прежней? Так это правда? — воскликнул пан Казимеж, хватая мать за руку.
Но пани Ляттер осторожно высвободила руку.
— Ты можешь уехать за границу? — спросила она. — Сейчас?
Лицо пана Казимежа оживилось.
— За границу? Но ведь я целый месяц жду этого.
— И ничто не задержит тебя в Варшаве?
— Что может меня задержать? — удивленно спросил пан Казимеж. — Уж не здешнее ли общество? Так ведь там я найду получше.
Он так искренне удивился, что у пани Ляттер отлегло от сердца.
«Говард лжет!» — подумала она. А вслух прибавила:
— Сколько денег понадобится тебе на дорогу?
Пан Казимеж еще больше удивился.
— Ведь вы, мама, — ответил он, — решили дать мне тысячу триста рублей.
У пани Ляттер руки опустились. С отчаянием посмотрела она на сына, который приписал это отчаяние действию наркотиков, и умолкла.
— Что с вами, мамочка? — спросил он сладким голосом и снова подумал о наркотических средствах.
На этот раз мать не высвободила руку; напротив, она сжала руку сына.
— Что со мной, дитя мое? О, если бы ты знал! Тысячу триста рублей. Зачем так много?
— Вы сами назначили эту сумму.
— Это верно. Но если бы мне легко было достать такие деньги. Ты только подумай, какой дом я веду!
На этот раз пан Казимеж высвободил руку, он вскочил с диванчика и заходил по кабинету.
— О, господи! Нельзя ли без предисловий! — заговорил он с раздражением. — Почему вы не скажете прямо: ты не можешь продолжать образование. Церемонитесь так, точно, уезжая за границу, я оказываю вам любезность. Нет так нет! Жаль, что я порвал связи с железной дорогой. Если бы не это, я сегодня же подал бы прошение и стал чинушей. Потом женился бы на невесте с приданым, и… вы были бы довольны.
— Смотри, как бы ты не женился на бесприданнице, — тихо прервала его пани Ляттер.
— Это как же так?
— А если бы это пришлось сделать из чувства долга, — сказала она в замешательстве.
— Долга? Час от часу не легче! — засмеялся пан Казимеж. — Плохо же вы, мамочка, знаете мужчин! Да если бы мы женились на каждой, которая вздумала бы предъявлять свои права, в Европе пришлось бы ввести магометанство!
Странные чувства владели пани Ляттер, когда она слушала сына, который изрекал свои мысли тоном почти неприличным. Правда, относительно Иоаси она успокоилась, но ей претил цинизм сына.
«Да, это зрелый мужчина», — подумала она, а вслух сказала:
— Казик! Казик! Я не узнаю тебя. Еще полгода назад ты бы с матерью так не разговаривал. Я просто боюсь услышать о том, какую ты жизнь ведешь…
— Ну, не такую уж плохую, — сказал он помягче, — а если даже… так разве я в этом повинен? Я — человек, которого остановили на полпути к достижению карьеры. Боюсь, не испорчена ли уже она. Я теряю из виду высшие цели…
Пани Ляттер подняла голову.
— Ты меня упрекаешь? — спросила она. — Я в этом повинна?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255