Згерский отшатнулся, как будто на него вылили ушат воды.
— Простите, сударыня, какие расчеты?
— Триста рублей за следующее полугодие.
Згерский остолбенел, у него мелькнула мысль, что это он, со всей своей ловкостью и дьявольской изворотливостью, пал жертвой интриги, которую сплела эта женщина! Он вспомнил тут старое изречение, что самого искушенного мужчину может надуть самая обыкновенная женщина, и совсем растерялся.
— Мне кажется, — промямлил он, — мне кажется…
Но слова застряли у него в горле, в голове не было ни одной мысли. Он почувствовал, что попал в ловушку, которую отлично знает, но в эту минуту не представляет себе достаточно ясно.
«Анемия мозга!» — сказал он про себя и для исцеления от недуга выпил новую рюмку коньяку.
Глава шестнадцатая
Пан Згерский трезв
Лекарство возымело свое действие. Згерский не только обрел утраченную энергию в мыслях, но и загорелся желанием схватиться с пани Ляттер. Она хочет застигнуть его врасплох? Отлично! Сейчас он покажет, что застигнуть его не удастся, потому что он всегда и везде остается хозяином положения.
— Раз уж вы, — начал он с улыбкой, — хотите говорить о делах, хотя я полагал, что у нас с вами нет никаких срочных дел, что ж, давайте рассуждать последовательно. Не потому, упаси бог, что я хочу оказать какое-то давление, ведь между нами… Просто мы оба привыкли к точности…
— Разумеется, — прервала его пани Ляттер, — о деньгах мы должны говорить как финансисты.
— Мы с вами понимаем друг друга… Итак, за вами должок, о котором не стоило бы и вспоминать, если бы мы оба не любили порядка в денежных делах и точности в расчетах. Этот должок в пять тысяч рублей переходит у нас с вами из года в год… да-с… Но в прошлом году я напомнил вам в середине августа, недвусмысленно заявил, что желал бы получить с вас эту сумму в феврале текущего года. Поэтому я не могу взять у вас проценты за следующее полугодие.
— Ну, а если я заупрямлюсь и не верну вам долг в феврале, что вы со мной сделаете? — со смехом спросила пани Ляттер.
— Ясное дело, оставлю деньги за вами до половины июля, — с поклоном ответил Згерский. — Но в июле я решительно должен получить с вас этот долг, в противном случае мне грозит неприятность, вы же, насколько я вас знаю, никогда до этого не допустите.
— Ну разумеется!
— Я в этом уверен, помню даже ваши слова, которые потрясли меня до глубины души и пробудили величайшее уважение к вам: «Даже если мне придется, сказали вы, продать всю собственную мебель и весь школьный инвентарь, я в срок верну вам эти пять тысяч».
— По нашему условию, вся мебель и весь инвентарь уже принадлежат вам, — прибавила пани Ляттер.
Згерский махнул рукой.
— Пустая формальность, на которой настаивали вы, сударыня. Я бы прибегнул к подобной мере лишь в том случае, если бы это представляло выгоду для вас.
— Итак, вы переносите срок уплаты пяти тысяч на середину июля? — спросила пани Ляттер.
— Да. Вот когда надо мною повиснет дамоклов меч! Верите, сударыня, могут описать мою мебель!
Пани Ляттер налила гостю новую рюмку.
— Скажите, сударь, — начала она через минуту, — а что, если в этом или в будущем месяце мне понадобятся еще четыре тысячи тоже до середины июля?
— Как еще? Невероятно! — возразил Згерский, пожимая плечами.
— Отчего же? Все может быть. Ведь многие ученицы уплатят мне только в конце июня.
Згерский задумался.
— Трудно вам приходится, — сказал он. — Весьма сожалею, что поместил весь свой капитал в акции сахарного завода… Да, как говорится, весьма сожалею… Вы знаете, сударыня, сахарные заводы дают сейчас восемнадцать и двадцать процентов дивиденда. Если бы не это, пришлось бы мне порядком жаться… Ясное дело, я сожалею не о том, что у меня есть акции, а о том, что не могу ссудить вас на такой небольшой срок.
Пани Ляттер покраснела.
— Жаль, — сказала она.
Згерский допил рюмку и почувствовал непреодолимое желание щегольнуть своей осведомленностью.
— Я уверен, — начал он, — что вы не подумаете, будто я не хочу оказать вам услугу. Не буду говорить о моем самом искреннем расположении к вам, — когда речь идет о деловых интересах, об этом не говорят, — скажу только, что я по справедливости горжусь теми чувствами, которые питаю к вам. Не буду говорить о них, но если бы даже я выступал как человек сугубо деловой, то я ведь знаю, сударыня, что ссудить вас деньгами — это значит, выражаясь языком финансистов, надежно поместить капитал. Будем откровенны, сударыня! Даже Мельницкий представляет солидную гарантию, что же говорить о Сольском! Боже мой!
Згерский вздохнул, пани Ляттер опустила глаза.
— Я не понимаю и не хочу понимать вас, — произнесла она, понизив голос. — Прошу вас вовсе не касаться этого вопроса!
— Я понимаю вас и преклоняюсь перед вашей деликатностью, но… Разве мы повинны в том, что Мельницкий рассказывает на всех перекрестках, что получил отказ, и толкует при этом о своей любви к вам. В конце концов никто этому не удивляется, а я меньше всего, — прибавил он со вздохом.
— Мельницкий чудак, — улыбнулась пани Ляттер. — Но пан Сольский никаких, решительно никаких оснований не давал… и, признаюсь, подобные толки оскорбительны для меня…
— Но эти толки дошли из Рима, где живет несколько польских семейств, которые заметили, что пан Стефан увлечен панной Эленой.
— Я ничего, решительно ничего об этом не знаю, — сказала пани Ляттер. — Можно подумать, что наш пансион — это крепость, куда не доходят никакие слухи.
— Гм! — пробормотал Згерский. — Вероятно, все-таки дошли, и, надо полагать, из надежного источника, раз обеспокоили пана Дембицкого.
— Дембицкого? — с удивлением повторила пани Ляттер.
— Да нет, это только мое предположение, — поспешил прибавить пан Згерский. — Я рассказываю вам об этом исключительно из дружеских чувств.
Пани Ляттер была вне себя от удивления.
— Вот видите, сударыня, как хорошо иметь наблюдательных друзей. Пан Дембицкий, как известно, давно знаком с Сольским, сейчас они еще больше сблизятся, потому что пан Дембицкий берет на себя заведование библиотекой Сольских.
— Я об этом ничего не знаю, — прервала его пани Ляттер.
— Зато я все знаю и все слышу, — с улыбкой возразил Згерский. — Знаю я и о том, что панна Элена однажды была резка с паном Дембицким.
— Ах, во время занятий по этой несчастной алгебре!
— То-то и оно. Стало быть, я имею основания предполагать, что пан Дембицкий не питает особой симпатии к панне Элене и, пожалуй, не очень был бы рад служить у нее… Видите ли, сударыня, из мелочей складываются крупные события.
— Я все еще ничего не понимаю.
— Сейчас вы все поймете. Так вот, дня через два после того как до меня дошли слухи о том, что пан Сольский ухаживает за панной Эленой, один из моих друзей вспомнил, что пан Дембицкий расспрашивал его…
— О чем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255