Лучина выпала из дивичьих
рук и погасла. Стало тихо, безмолвно, и густой мрак укрыл все кругом.

Порешили повольники - быть Ермаку атаманом. На том сошлись Иванко
Кольцо и Яков Михайлов. Надоели им обоим свары и споры о первенстве.
Обрадовались Ермаку. Отгуляли последние дни в Камышинке шумно, гамно.
Повольники, обнявшись, ходили по улице, лихо распевая:
Через борт волной холодной
Плещут беляки.
Ветер свищет, Волга стонет;
Буря нам с руки!
Подлетим к расшиве: - Смирно!
Якорь становой!
Шишка, стой! Сарынь на кичку!
Бечеву долой...
Далеко разносилась песня по волжкой равнине. Прекратила ее темная
звездная ночь да наказ Ермака: "Завтра на восходе на плав!"
Смутно на Волге маячили струги. По рощам засвистали соловьи. Щелкнет
один, подхватит другой, третий, а в заволжских поемных лугах ответят
дружки-певуны. Из-за кургана поднялись золотые рога месяца, и зеленый
призрачный свет засверкал на реке. Богдашка Брязга уловил минутку и нагнал
Клаву на лесной тропке.
- Погоди, милая, - ласкаво остановил девушку казак. - Присядем да
потолкуем, как мне быть?
Клава покорно и тихо опустилась на поваленный ствол сосны. Богдашка
сел рядом. Сладкая грусть и радость трепетали в сердце казака. Как
нарочно, ночь была ласковой и тихой: сияли звезды, дул теплый ветерок,
шептались быстрые струи. Богдашка осторожно обнял девушку, обдал ее
взволнованным дыханием.
- Любишь? - тихо спросил он.
Клава решительно повела головой:
- Нет!
- Кого же тогда держишь в думках? - настойчиво допытывался Брязга. -
Одного его... атамана... - хмуро ответила девушка, и ресницы ее задрожали
от обиды. - Да только он не глядит на меня...
Ревность острым ножом полоснула казака.
- Ты сдурела! - вспылил Богдашка. - Ему ведь за сорок годов, а ты вон
- яблонька в цвету!
- Ну и что ж, пусть за сорок годков! - противясь и отталкивая от себя
Брязгу, с усмешкой ответила она. - Оттого любовь, как добрая брага, слаще
будет и крепче!
- Так он же старый пень! - не сдерживаясь, раздраженно сказал
Богдашка. Клава вспыхнула, блеснула злыми глазами: - А вот и не стар! Не
полыхает, может, как ты, словно хворост, зато жару-накалу в нем больше,
чем у всех молодых!
- Дыму да копоти много! - съязвил казак.
- Врешь! Сильный он! И думку за всех нас думает! - горячо ответила
Клава. - Уходи, Богдашка, не люб ты мне! - она вскочила с места и
потянулась с тоской. - Эх, горе-горюшко, и приворожить нечем. Никакие
травы, ни самые золотые слова не доходят до сердца.
- Оттого, может, и мил, что о другой забота...
- Опять врешь! - со злобой перебила Клава. - Нет у него другой... и
никакой! За это и люблю. И ничего ему не надо: ни любви, ни богатств! Ин,
впомни, на Дону из своей добычи одаривал всех...
- Вишь ты, - усмехнулся Брязга, - сладкий пряник какой. И Василиса к
нему тянется...
В руках казачки хрустнула сухая веточка.
- Марево это... - глухо промолвила она. Помолчала и со сдержанной
силой заговорила: - Не отдам его. Зарежу! И чего пристал ты, зачем
мучаешь? Не трожь меня, казак! Тронешь, братцу Иванке скажу...
- Говори, всему свету говори, моя ясынка, что ты мне краше света,
милее звезд, - страстно зашептал казак. - Чую, все уйдет, а я при тебе
останусь.
- Не нужен ты мне... Одна я останусь, или Волга примет меня, если не
по-моему будет, - твердо сказала казачка. - Прощай, Богдашка! - Она
повернулась и решительно пошла прочь.
- Эх, горяча и упряма девка! - сокрушенно вздохнул Брязга. - Вся в
брата Иванку Кольцо!
Он постоял-постоял на лесной тропке, прислушался, как удалялись шаги,
и, опустив голову, тяжелой походкой пошел к сельцу.

На высоком дубе, что шумит на Молодецком кургане, на самой верхушке,
среди разлапистых ветвей, сидел Дударек и зорко вглядывался в речной
простор. Сверкая на солнце, Волга стремниной огибала Жигули и уходила на
полдень, в синие дали. Берега обрывами падали в глубокие воды. По
овражинам ютились убогие рыбацкие деревушки. Далеко-далеко в заволжских
степях вились струйки сизого дыма - кочевники нагуливали табуны. Мила
казаку Волга-река, но милее всего его сердцу добрый конь. И мечтал Дударек
о лихом выносливом скакуне. Напасть бы на кочевников и отобрать
сивку-бурку, вещую каурку. Вскочить бесом ей на спину, взмахнуть булатной
сабелькой и взвиться над степью!
"Эх, нельзя то! - огорченно вздохнул казак. - Батькой зарок дан - не
трогать кочевников!"
Дударек нехотя отвернулся от ордынской сторонушки и глянул вниз по
реке. Там, вдали, на Волге возникло пятнышко. Наметанный глаз дозорного
угадал: "Купец плывет! Ух, и будет ныне потеха!".
Он терпеливо выждал, когда в сиреневом мареве очертились контуры
большого груженого судна. Медленно-медленно двигалось оно с астраханского
низовья.
- Смел купчина, один плывет! - подумал Дударек, вложил два пальца в
рот и пронзительно свистнул. Казак, дремавший под дубом, очумело открыл
глаза.
- Чего засвистал, Соловей-разбойник? Что углядел? - с хрипотцой
спросил он.
- Вижу, - крикнул Дударек. - Вижу!
- Да что видишь, сказывай, башка?
- Купец с Кизилбашской державы идет. На мачте икона блистает. Никола
угодник, чего доброго, за лоцмана. Эх-ма, сарынь на кичку! - крикнул
Дударек и быстро спустился с дуба. На бегу к стану дозорщики кричали:
- Плывет, браты. Эй, плывет!..
Сразу забегали, засуетились повольники. Богдашка Брязга с багром
бежал к стругам. За ним устремилась его ватажка. Ермак, широкогрудый, в
голубой рубашке, с непокрытой головой, неторопливо шел к берегу. Ветер
трепал его густые курчавые волосы. Рядом с Ермаком вышагивал Иван Кольцо.
Завидев брата к нему бросилась Клава:
- Братику, возьмите с собой!
Ермак строго взглянул на озорное лицо станичницы:
- Девке с казаком не по пути! Вертай назад!
Клава обожгла взглядом атамана и схватила брата за руку:
- Упроси, Иванишка!
- Не можно, по донскому закону. Иди к Василисе, ухваты по вас
соскучились.
Девка сердито изогнула темные брови, бросила с вызовом:
- Нелюдимы... Скопцы...
- Ах ты... - озлился Кольцо и сжал кулак. - Я те отхлещу!
Клава закусила губу, глаза ее дерзко вспыхнули.
- А ты и рад! - усмехнулась она в лицо Ермаку, увидя, что он
улыбнулся. Атаман посуровел: - Казачья воля не терпит женской слабости.
Вот и раскинь умом, синеглазая, - веско ответил он.
Шелестя кустами, атаманы ушли к стругам, а Клава все стояла и думала:
"И чем я ему не по душе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264