Как все кругом ласкает и слух и глаз: и
тихие шорохи ночи, освеженной только что павшим обильным дождем, и
трепетная золотая дорожка лунного отражения на камской волне...
- Эх Русь, родимая сторонушка! - вздохнул Ермак. - Широкие просторы,
тишина полей и лесов, и горькое горе...
Внезапно Ермак заслышал песню, ласковую и сильную, и скоро впереди
сверкнул огонек ночного стана. Ермак подъехал. На берегу, у костра, сидели
рыбаки и, обжигаясь, из одного котла хлебали горячую уху.
Вперед, на дорогу, вышел коренастый, плечистый молодец. Завидя
атамана, он стал перед лошадью, пламя костра озарило его сильное тело.
- Ну, что скажешь, молодец? - добродушно спросил атаман парня. - Кто
ты такой?
- Еремка, строгановский смерд. Батько, возьми меня до своего войска.
Сказывали, что казаки на Кучумку собрались войной. Возьми!
- Что ж, можно и взять! - охотно отозвался Ермак. - Но повремени,
придет час, позову!
- Ой ли! - радостно вскрикнул рыбак.
- Слово мое твердо, а теперь сойди с дороги! - сказал Ермак и
перебрал удила.
- Браты, а вы к нам ушицы похлебать! - послышались теплые голоса.
Атаман усмехнулся и ответил:
- Глянь, сколь нас. Из одного котла такую ораву не насытишь, а брюхи
у нас о-хо-хо, дай боже!..
Раздался смех, и казаки тронулись дальше. А Ермак все думал: "Сколь
много плохого и темного на Руси, а все ж она самая прекрасная на свете!
Народ извечно похолоплен. Смерды! Но сила в них есть непомерная..."
Ему вспомнился спор с Максимом Строгановым, угощавшим его чаркой
аликанта. Максим говорил:
"Пей за крепость нашу на земле! Отныне и до века текла тут Кама-река,
отныне и до века хозяйствовать тут нашему роду и перевода ему не будет
вечно".
Ермак отклонил чарку, усмехнулся в лицо господину и сказал: "А что
ежели Кама-река вспять потечет, и холоп за вольницей поднимется?"
В глазах у Максима потемнело, голос дрогнул: "Не может того быть во
веки веков!" - закричал он.
Ермак спокойно огладил бороду, поднял на господина веселые глаза:
"Все может быть. Каждый человек тянется к солнцу!"
"Суета сует и всяческая суета то! - не сдавался Строганов. - Обманка
одна, болотный огонек - вот что золотая воля. Поведаю тебе сказ один.
Слушай! Были мы с батюшкой на Беломорье. И рассказывал нам мореход один
про страду великую. Сказывали, что на окиан-море затоп корабль один, а в
нем погрузился на дно морское ларец, полный жемчугов, злата и невиданной
прелести самоцветов. С тех пор мореходы многих царств не знали покоя и
думали: как добыть тот ларец? Через это погибло много смельчаков, которые
на дно спускались. Нырнули, и поминай как звали! И вот пришло такое время,
- одному посчастливилось. После мук и риска нашел он ларец; резное чудо, и
все позолочено. Вот когда добрались до сокровища! Долго корпели над
замком, думали открыть ларец без порчи, а когда открыли - пусто в нем,
одна паутина... Вот она холопская воля!".
"Врешь, не этак было! - отрезал Ермак. - Не зря народ придумал сказку
о Жар-птице. Прилетит она, вот только нас на земле не будет!"
Строганов повеселел: "Ну вот видишь, а после нас кому все это
занадобится? Эх-хе-хе..."
Ночь прошла. На заре казаки отдохнули и снова в путь. Чтобы ободрить
дружинников, заиграли домрачи, запели свирели, жалейки, подали голос
гусляры. Веселей стало. Днем в Прикамье кипела жизнь: сопели пилы, стучали
топоры, дымились угольные кучи. С рыбацких станов ветер наносил стонущий
напев "Дубинушки..." Где-то башкир тянул звенящую тоской песню, родную
русской душе. Говоры северян-помров мешались с татарской речью, с
цветистым разговором бойких волжан. По лесам бортники с дымокурами
добывали в дуплах мед. Завидев казаков, они поскорее убежали в чащу...
Светило яркое солнце, когда дружина подошла к Усолью. Играло
голубизной небо, не грязнили его белесые клубы варничного дыма. Чуть
сыроватый ветер обдувал лица. Тишина простерлась над миром. Казаки
притихли и зорко поглядывали на высокие тесовые ворота, которые вели в
острожек Максима и теперь были накрепко закрыты.
"Что, стервятник, перепугался?" - со злорадством подумал Ермак.
Посад, в котором ютились солевары и рудокопы, опустел и
безмолвствовал. Но когда казаки ступили в улицу, со всех сторон набежали
люди, лохматые, одетые в рвань, и, протягивая изъязвленные руки, кричали:
- Батюшка наш, помилосердствуй!
- Забижает нас захребетник.
- Что ворон терзает нас!
Они густой толпой окружили казаков, и каждый с душевной болью
выкрикивал свои обиды, свое наболевшее:
- Без хлебушка третью неделю сидим...
- Солью зато изъедены!
- Андрюшку в шахте задавило, а хоронить не дают. И так, сказывают,
надежно погребен!
- Помилосердствуй, атаман!
Сидя на коне, Ермак сумрачно разглядывал толпу. Потом поднял руку.
- Пошто бунтуете, люди? - выкрикнул он. - Пошто еще горшего худа не
боитесь?
Строгановские холопы упали на колени, торопливо смахнули войлочные
шапки. Вперед вышел Евстрат Редькин с перевязанным глазом. Он неустрашимо
стал против атамана:
- О каком худе говоришь, атаман? Коли пришел угощать плетью, то добей
первого меня! Каждая кровинушка наша кипит от гнева. Выслушай нас.
Казаки закричали:
- И слушать нечего, батько! Давай в плетки, а то в сабли!
- Стой! - властно поднял руку Ермак. - Голодное брюхо плетью не
накормишь!
- Вер-на-а! - глухо раздалось в толпе, и опять все заговорили разом:
- Мочи нашей нет! Пожгем все и уйдем!..
- Куда уйдешь, дурья голова? - прикрикнул на солевара Иванко Кольцо.
- К вам, к Ермаку-батьке уйдем. Возьми нас!
У атамана дернулась густая бровь - всех бы пожалел он, да разве
можно?.. На службе он у Строгановых.
- Говори один кто, в чем дело? - приказал Ермак. - Сказывай хоть ты,
что тут вышло? - показал он плетью на Редькина. Солевар поднял руки:
- Тише, братцы. Ордой шумите!
Голоса стали стихать. Одинокие выкрики бросались торопливо:
- Говори всю правду!
- А то как же? Известно, расскажу всю правду! - успокоил работных
Евстрат и поднял уцелевшее око на Ермака. И такую боль и страдание прочел
в его взгляде атаман, что сердце у него заныло.
- Говори же твою правду! - глухо вымолвил он.
Редькин взволнованно заговорил:
- Работой душат... Весь день едкий пар ест глаза, спирает грудь.
Каторжная работенка, от темна до темна!
- А о пахарях? А о рудокопах? О жигарях забыл! - закричали в разных
углах.
- А рыбаки?
- И о рыбаках, - продолжал прерванную речь Редькин, - и о пахотниках,
и рудокопщиках - о всех смердах, атамане, мое слово душевное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264