Из-под шапки-русый чуб волной. Глаза быстрые, зоркие.
Московская молодка, зардевшаяся от мороза, загляделась на бравого сибирца:
- Провора!
Ямщики гнали серых напропалую. Пристяжные изогнулись кольцами, рвали,
храпели, - казалось, истопчут всю вселенную.
- Ай, и кони! Ай, и гривачи! - похвалили в толпе.
Хлопая теплыми рукавицами, купцы перекликались:
- Торги, поди, пойдут бойчее. Сибирская рухлядь, сказывают, нельзя
лучше!
- Э-гей, сторонись! - крикнул передний ямщик, и людская толчая перед
Никольскими воротами шумно раздалась, тройки вихрем ворвались в Кремль.
Следом закрутилась метель. Вот Ивановская площадь, на ней-приказы. Подле
них всегда вертятся жалобщики, ярыжки, писчики с чернильницами на поясах,
с гусиными перьями за ухом. Этакие вьюны любую кляузу за грош настрочат на
кого хочешь.
Двери посольского приказа с превеликим скрипом распахнулась, в лицо
ударило душным теплом. Иванко Кольцо степенно вступил в палату. Они была
огромная, грязная, полы немыты, всюду обрывки бумаги, рогожи, сухие корки
хлеба. Видимо никто и никогда не убирает горниц. Атаман потянул носом,
поморщился и не утерпел, сказал:
- Фу, какая кислятина!
Юркий приказный с хитрым прищуром глаз бойко ответил:
- Московские хлеба, не сибирские. Надо бы гуще, да некуда! - и развел
руками.
Атаман сердито посмотрел на ярыжку, но в эту пору тяжелые резные
двери распахнулись, и выросший на пороге кудрявый боярский сын
провозгласил:
- Послов-сибирцев думный дьяк великого государя просит жаловать для
беседы! - он низко поклонился и отступил.
За большим дубовым столом, в тяжелом кресле сидел вершитель
посольских дел, думный дьяк Михаил Васильевич Висковатов. Широкоплечий,
бородатый и румяный, он весело уставился в казаков, неторопливо поднялся и
пошел им навстречу. Иванко быстро обежал глазами горницу. Широка, но своды
низки, слюдяные оконца узки и малы, зато покрытая цветными изразцами печь
занимает весь угол. На столе - чернильница, очиненное гусиное перо,
чистенькое, не омоченное в чернилах, а рядом знакомая челобитная грамота.
"Как ветром занесло на стол к дьяку! Быстро обскакала!" - с недоумением
подумал Иванко. Дьяк громким голосом оповестил:
- Жалуйте послы желанные!
Казаки низко склонились и спросили:
- Каково здравствует великий государь?
- Бог хранит его царское величество, - чеканя каждое слово, ответил
Висковатов. - Разумом его русская земля держится. Хлопотится все...
Минуту, другую обе стороны многозначительно молчали. Потом думный
дьяк спросил:
- Как здоровье батюшки Ермака Тимофеевича? Вельми доволен им и вашими
храбростями государь...
Казаки низко поклонились.
Осторожные учтивые вопросы следовали один за другим. Иванко Кольцо,
не теряясь, толково отвечал на них. Наконец думный дьяк, гостеприимно
разведя руками и показывая на широкие скамьи, крытые алым сукном,
предложил:
- Садитесь, гости дорогие, в ногах правды нет.
Все чинно расселись вдоль стен. Приказный начал издалека:
- Много дел и всяких посольств приходится вершить государю! - тут
дьяк огладил пышную бороду. - Неизреченная радость видеть лик государя и
слышать его мудрое слово, не всякому и не во всякий час сие дано...
Висковатов вздохнул и продолжал:
- Чаю великую надежду я: примет вас великий государь и выслушает вашу
челобитную, но ныне шибко озабочен он другими делами и потому пока не
жалует вас, казаков, приемом. Однако государь милость к вам проявил и
дозволил прибыть в Кремль вместе с ним помолиться в соборе перед началом
великого государственного дела...
Казаки встали со скамей, поясно поклонились и в один голос
благодарили за оказанную милость... Думный дьяк выразительно посмотрел на
казака.
- Будет, как повелел государь. Его милости все мы рады, - низко
поклонился атаман, не сводя веселых глаз с приказного, который ему
пришелся по душе. Одно только сомнение не давало покоя былому волжскому
гулебщику: "Ведает или не ведает дьяк сей, что за лихие вольности
пожалован я царем шелковым пояском?".
Словно угадав его мысли, Висковатов ободряюще улыбнулся и сказал:
- Беседа наша будет приятной для тебя, гость сибирский. - Коли так,
не в обиду прими, - опять низко поклонился Кольцо. - Зову тебя, дьяче, к
нам заглянуть. Может и поглянется тебе добришко-рухлядишко сибирское?
Приказный покраснел от удовольствия, но для видимости почванился:
Что ты, что ты! Разве ж это можно? Люб ты мне, и потому и покаюсь в
слабости греховной: с юности обуреваем любопытством, и не премину
заглянуть на сокровища нового царства, преклоненного государю... Тришка,
эй холоп! - закричал он седобородому служителю. - Накажи немедля подать
колымагу!
Дьяк степенно поднялся со скамьи. Враз подбежали два рослых боярских
сына и обрядили его в добротную бобровую шубу, крытую золотой парчой,
одним махом водрузили на голову высокую горлатную шапку. Они бережно
повели дьяка под руки через большую душную избу Приказа, распахнули дверь,
еще бережливее свели с высокого крыльца и усадили в колымагу.
Шел Иванко за Висковатовым и озорно думал: "Ишь, как чванится, старый
кобель! Однако ж умно пыль в очи пускает, такие в посольских приказах ой
как гожи! А будь годков пять назад, попался бы ты мне в руки на
Волге-матушке, ух, и поговорили бы с тобой милый..."
Дьяк не заметил шальных огонько в глазах казака. Величавым движением
руки он пригласил Кольцо в колымагу и усадил рядом собой. Неслыханная
честь! Иванко расправил усы, крикнул сопровождавшим его казакам: "На
конь!" - и развалился в колымаге, будто и век в ней ездил. Кони тронулись
по бревенчатой мостовой, вешники заорали:
- Дорогу боярину!
Впереди побежали скороходы, щелкая кнутами. Кругом возка в пробежку
заторопились холопы. Думный дьяк сидел каменным идолом, посапывал.
- Эй, смерды, дорогу! - все время выкрикивал верховой.
Проехали через густые толпы в Зарядье. На широком дворе, обнесенном
тыном, купецкие амбары. Колымаги двинулись под шатровые ворота. Холопы
извлекли боярина из возка и поставили на ноги.
- Веди, показывай рухлядь!
Кольцо поклонился, опустил руку до земли:
- Жалуй боярин в хоромы. В амбар только купцу в пору. Жалуй, высокий
и желанный гость! - с подобострастием пригласил Иванко думного дьяка и так
стал его обхаживать, что тот крякал от удовольствия. Сохраняя достоинство,
Висковатов покровительственно снизошел:
- Люб ты мне, атаман, веди в свою горницу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264
Московская молодка, зардевшаяся от мороза, загляделась на бравого сибирца:
- Провора!
Ямщики гнали серых напропалую. Пристяжные изогнулись кольцами, рвали,
храпели, - казалось, истопчут всю вселенную.
- Ай, и кони! Ай, и гривачи! - похвалили в толпе.
Хлопая теплыми рукавицами, купцы перекликались:
- Торги, поди, пойдут бойчее. Сибирская рухлядь, сказывают, нельзя
лучше!
- Э-гей, сторонись! - крикнул передний ямщик, и людская толчая перед
Никольскими воротами шумно раздалась, тройки вихрем ворвались в Кремль.
Следом закрутилась метель. Вот Ивановская площадь, на ней-приказы. Подле
них всегда вертятся жалобщики, ярыжки, писчики с чернильницами на поясах,
с гусиными перьями за ухом. Этакие вьюны любую кляузу за грош настрочат на
кого хочешь.
Двери посольского приказа с превеликим скрипом распахнулась, в лицо
ударило душным теплом. Иванко Кольцо степенно вступил в палату. Они была
огромная, грязная, полы немыты, всюду обрывки бумаги, рогожи, сухие корки
хлеба. Видимо никто и никогда не убирает горниц. Атаман потянул носом,
поморщился и не утерпел, сказал:
- Фу, какая кислятина!
Юркий приказный с хитрым прищуром глаз бойко ответил:
- Московские хлеба, не сибирские. Надо бы гуще, да некуда! - и развел
руками.
Атаман сердито посмотрел на ярыжку, но в эту пору тяжелые резные
двери распахнулись, и выросший на пороге кудрявый боярский сын
провозгласил:
- Послов-сибирцев думный дьяк великого государя просит жаловать для
беседы! - он низко поклонился и отступил.
За большим дубовым столом, в тяжелом кресле сидел вершитель
посольских дел, думный дьяк Михаил Васильевич Висковатов. Широкоплечий,
бородатый и румяный, он весело уставился в казаков, неторопливо поднялся и
пошел им навстречу. Иванко быстро обежал глазами горницу. Широка, но своды
низки, слюдяные оконца узки и малы, зато покрытая цветными изразцами печь
занимает весь угол. На столе - чернильница, очиненное гусиное перо,
чистенькое, не омоченное в чернилах, а рядом знакомая челобитная грамота.
"Как ветром занесло на стол к дьяку! Быстро обскакала!" - с недоумением
подумал Иванко. Дьяк громким голосом оповестил:
- Жалуйте послы желанные!
Казаки низко склонились и спросили:
- Каково здравствует великий государь?
- Бог хранит его царское величество, - чеканя каждое слово, ответил
Висковатов. - Разумом его русская земля держится. Хлопотится все...
Минуту, другую обе стороны многозначительно молчали. Потом думный
дьяк спросил:
- Как здоровье батюшки Ермака Тимофеевича? Вельми доволен им и вашими
храбростями государь...
Казаки низко поклонились.
Осторожные учтивые вопросы следовали один за другим. Иванко Кольцо,
не теряясь, толково отвечал на них. Наконец думный дьяк, гостеприимно
разведя руками и показывая на широкие скамьи, крытые алым сукном,
предложил:
- Садитесь, гости дорогие, в ногах правды нет.
Все чинно расселись вдоль стен. Приказный начал издалека:
- Много дел и всяких посольств приходится вершить государю! - тут
дьяк огладил пышную бороду. - Неизреченная радость видеть лик государя и
слышать его мудрое слово, не всякому и не во всякий час сие дано...
Висковатов вздохнул и продолжал:
- Чаю великую надежду я: примет вас великий государь и выслушает вашу
челобитную, но ныне шибко озабочен он другими делами и потому пока не
жалует вас, казаков, приемом. Однако государь милость к вам проявил и
дозволил прибыть в Кремль вместе с ним помолиться в соборе перед началом
великого государственного дела...
Казаки встали со скамей, поясно поклонились и в один голос
благодарили за оказанную милость... Думный дьяк выразительно посмотрел на
казака.
- Будет, как повелел государь. Его милости все мы рады, - низко
поклонился атаман, не сводя веселых глаз с приказного, который ему
пришелся по душе. Одно только сомнение не давало покоя былому волжскому
гулебщику: "Ведает или не ведает дьяк сей, что за лихие вольности
пожалован я царем шелковым пояском?".
Словно угадав его мысли, Висковатов ободряюще улыбнулся и сказал:
- Беседа наша будет приятной для тебя, гость сибирский. - Коли так,
не в обиду прими, - опять низко поклонился Кольцо. - Зову тебя, дьяче, к
нам заглянуть. Может и поглянется тебе добришко-рухлядишко сибирское?
Приказный покраснел от удовольствия, но для видимости почванился:
Что ты, что ты! Разве ж это можно? Люб ты мне, и потому и покаюсь в
слабости греховной: с юности обуреваем любопытством, и не премину
заглянуть на сокровища нового царства, преклоненного государю... Тришка,
эй холоп! - закричал он седобородому служителю. - Накажи немедля подать
колымагу!
Дьяк степенно поднялся со скамьи. Враз подбежали два рослых боярских
сына и обрядили его в добротную бобровую шубу, крытую золотой парчой,
одним махом водрузили на голову высокую горлатную шапку. Они бережно
повели дьяка под руки через большую душную избу Приказа, распахнули дверь,
еще бережливее свели с высокого крыльца и усадили в колымагу.
Шел Иванко за Висковатовым и озорно думал: "Ишь, как чванится, старый
кобель! Однако ж умно пыль в очи пускает, такие в посольских приказах ой
как гожи! А будь годков пять назад, попался бы ты мне в руки на
Волге-матушке, ух, и поговорили бы с тобой милый..."
Дьяк не заметил шальных огонько в глазах казака. Величавым движением
руки он пригласил Кольцо в колымагу и усадил рядом собой. Неслыханная
честь! Иванко расправил усы, крикнул сопровождавшим его казакам: "На
конь!" - и развалился в колымаге, будто и век в ней ездил. Кони тронулись
по бревенчатой мостовой, вешники заорали:
- Дорогу боярину!
Впереди побежали скороходы, щелкая кнутами. Кругом возка в пробежку
заторопились холопы. Думный дьяк сидел каменным идолом, посапывал.
- Эй, смерды, дорогу! - все время выкрикивал верховой.
Проехали через густые толпы в Зарядье. На широком дворе, обнесенном
тыном, купецкие амбары. Колымаги двинулись под шатровые ворота. Холопы
извлекли боярина из возка и поставили на ноги.
- Веди, показывай рухлядь!
Кольцо поклонился, опустил руку до земли:
- Жалуй боярин в хоромы. В амбар только купцу в пору. Жалуй, высокий
и желанный гость! - с подобострастием пригласил Иванко думного дьяка и так
стал его обхаживать, что тот крякал от удовольствия. Сохраняя достоинство,
Висковатов покровительственно снизошел:
- Люб ты мне, атаман, веди в свою горницу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264