"Эге, и у русских не мало богов, не меньсе, чем в тайге и тундре. И
всякому молись и жертву дай. Плохо, плохо."
Хантазей только что вернулся с низовья, куда посылал его Ермак, и
дознался о новой беде. Вправо в Тобол впадает река Турба, за ней Долгий
Яр, а на нем, как осы, - не счесть, конные татары. Опять ждут казаков, из
луков бить будут. Страшно! Но Хантазей знает, как беду отвести. Об этом он
никому не скажет, но сделает по-своему, так будет лучше. Он забился в
уголок палатки, достал из мешка своих деревянных божков. Есть тут и
резанный из моржовой кости Чохрынь-Ойка - покровитель охоты и промысла. Он
поставил его на священный ящичек. Чтобы не обидеть русского святого, он и
его приткнул рядом с Чохрынь-Ойкой. Потом Хантазей принес в березовом
туеске немного крови, - казаки только что на зорьке убили лося, вышедшего
к реке. Кровью вогулич старательно вымазал губы Чохрынь-Ойке и всем
божкам. Нельзя же обойти и Николу угодника, ему тоже помазал кровью лицо и
бороду и начал молиться.
- Чохрынь-Ойка, ты слысись - татары хотят нас побить из луков. Ермак
- добрый батырь, справедливый человек. Сделай, Чохрынь-Ойка, так, чтобы
татары усли. Ты забудь, что я в прослый раз побил тебя. Но ты не помог мне
на охоте, а лежебоку всегда бьют. Вот спроси русского святого, он скажет,
что так надо. И ты, Никола, не дай казаков в обиду, не даром я тебе бороду
сейчас мазал и еще буду поить оленьей горячей кровью, как только
поможесь...
На голове идола остроконечная шапка из красного сукна. Одет
Чохрынь-Ойка в облезлый лисий мех.
- Я тебе черный соболь добуду, - пообещал Хантазей, - ты только
помоги русским.
Савва стоял у палатки и все слышал. Стало смешно и обидно. Так и
хотелось ворваться и побить Хантазея, отобрать его идолов и растоптать, но
отчего-то вдруг стало жалко вогула. Тихий и услужливый, он всегда робко
улыбается, и когда поп спрашивает его: "Ну как, Хантазей, живешь?", -
вогул отвечает: "Холосо... Очень холосо..."
Вот и теперь слышит Савва слова горячей молитвы Хантазея:
- Чохрынь-Ойка и ты, Никола, сделайте так, чтобы ни один волос не
упал с головы батыря. И попа русского не забудь. Он добрый и храбрый воин.
Пусть долго живет. Помоги ему на охоте. И кормщика Пимена не забудь, без
него струги не послусаются... Ай-яй, Чохлынь-Ойка, худо будет, если
обманесь, опять буду бить...
Хочется Хантазею немного погрозить и Николе, но неудобно. Кто его
знает: может быть русский святой обидится?
Савва улыбнулся, махнул рукой. Его внимание отвлекли лебеди. Они
проплыли высоко в небе, как сказочное видение. Вспомнилась Русь, родная
речка и тропка к родничку, у которого склонились и ласково лепечут
белоствольные березки, нежные, духмяные и светлые. От них на сердце
радость.
"И как мало надо русскому человеку, - краюшек родной землицы и
благостный труд на ней!" - подумал он.
Жил Савва словно перекати-поле. Буйствовал с повольниками на Волге, а
сейчас что случилось? Словно прирос к ермаковскому воинству. Много
осталось позади: и Сылва-река, и Серебрянка, и Тура, и Епанчин-городок, и
Тархан-Калла и Бабасанские юрты! Много пройдено! И все вместе с Ермаком.
Шли за ним потому, что видели: крепко верит он в свое дело и знает,
куда ведет казаков и камских солеваров, потому и зажигал он всех своей
верой. Откуда же эта его вера и эта его сила? Народ родил их. Тот народ,
что исстрадался под татарским игом и не хочет больше терпеть набеги
кровавых хищников. Народ поручил Ермаку и его дружине защиту своей жизни и
своей чести. Не будь такого, - не было бы в казацком войске силы, были бы
казаки тогда разбойничьей ватагой, а не воинством за правду.
Поп вздохнул и оглянулся на стан. Сильно одолевали комары и гнус. Их
не было только у дымных костров, над которыми в черных котлах варилась
душистая уха. Казаки сидели подле огней, под прозрачной кисеей
голубоватого дымка и мирно гуторили. Над рекой, талами и камышами
простирался безмятежный покой. Многие повольники лежали чуть поодаль от
костров. Приятно было растянуться среди душистых трав, внимать голосу
птиц, тихому шуршанью камышей и другим, еле уловимым, шорохам, наполняющим
лесную чащу.
Паруса бессильно опустили крылья над Тоболом. У самого берега, среди
кувшинок, играла и билась рыба, всплывала вдруг черная щучья спина и
виделась на миг зубастая пасть, хватавшая лягушку или рыбу. Савву
взволновала охотничья страсть. Он ринулся было к реке... Но заиграли
горны: батька вызывал воинов на круг.
Загребая грузными сапогами, раздосадованный Савва пошел на сбор.
Среди дружины, поблескивая панцырем, на пне стоял Ермак и пристальным
взором оглядывал воинство.
- Браты! - заговорил атаман. - Предстоит нам ныне не только лихость и
умение свое показать, а и выдержать великий искус: терпением обзавестись!
Все на нас падет, всякие лишения придут, а идти надо все вперед и вперед.
Таков наш самый верный путь! И тут, чтобы одолеть врагов, должны мы быть
прилежны и в строгом послушании. Трудно будет: видеть врага, идти под его
стрелами и, скрепя сердце, притушив пламень в груди, продолжать дорогу,
будто не слыша его озорных криков. Да, нужно это! Знаю я, браты, это
потруднее, чем саблей кромсать, но такими быть должны в этом подвиге
нашем! Слыхали, чай, вы добрую старинную сказку об Иванушке - русском
молодце, и о том, как добывал он злат-цвет. Все поборол он, а самое
главное впереди ждало. Надо было идти ему среди чудовищ, нечести всякой,
слышать за собой змеиное шипение и не оглянуться назад, не дрогнуть.
- Ты это к чему притчу, батька сказываешь? - уставился в атамана
чубатый казак с посеченной щекой. - Аль запугать удумал?
- Тебя не запугаешь, Алешка, ни лешим, ни оборотнем! - улыбаясь
отозвался Ермак. - О том весь Дон знает, а ныне и Волга и Кама-река!
Казаку лестно стало от доброго слова. Он оглянулся и повел рукой.
- Да тут, батько, все такие. Из одного лукошка сеяны!
Ермак прищурил глаза и подхватил весело:
- Выходит, один к одному, - семячко к семячку: крупны, сильны и
каждое для жизни!
Гул одобрения прокатился среди дружины!
Ермак вскинул голову и продолжал:
- Слово мое, браты, к делу. Дознался я, что на Долгом Яру опять нас
ждут татары. Яр - высокий и впрямь долгий, немало тревоги его миновать...
- Батько, дай после Бабасана отдышаться! - выкрикнул кто-то в толпе.
- Тишь-ко! - приглушили другие. - Сказывай, атаман.
- Нельзя медлить и часа, браты. Внезапность уже полдела. Перед нами
одна дорожка - на Иртыш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264