Когда на землю падали мягкие сумерки и появлялась первая звезда над
Искером, иные тайно перелезали тын и уходили в становище остяков, другие
пробирались в кривые улочки и находили свою утеху в глинобитных мазанках.
Ермак хмурился и говорил Брязге:
- Разомлели казаки под вешним солнцем. Блуд к добру не приведет!
Пятидесятник, заломив шапку, непонимающе-весело глядел на атамана:
- Да нешто это блуд? Это самая большая человеческая радость. Весна,
батька, свое берет. Как не согрешить! - он сладко потягивался, в глазах
его горели шальные искорки.
"Это верно, весна горячит кровь, зажигает тоску", - думал Ермак и
чувствовал, что и его не обходит весеннее томление. Он еще больше хмурился
и еще строже выговаривал:
- Помни, там, где на сердце женки да плясы, одна беда!
И опять Богдашка с невинным видом отвечал:
- Татарки сами сманывают, батька, где тут против устоять!
Однажды к Ермаку бросился немолодой татарин и закричал:
- Ай-ай! Бачка, бачка, обереги, беда большой наделал твой казак!
Атаман обернулся к жалобщику:
- Чего орешь? Что за беда?
С крылечка спустился казак Гаврила Ильин и пояснил:
- Известно, чего кричит, - ерник в его курятник забрался...
Ермак цыкнул на казака, и тот смолк.
- Рассказывай, Ахмет. Ты кто, что робишь? - спросил атаман.
- Медник, бачка. Кумганы, тазы делаем. Твоя человек моя дочь обнимал!
Идем, идем, сам увидишь...
- Ильин, приведи блудню и девку!
- Плохо, плохо... Сам, иди сам, - беспрестанно низко кланяясь, просил
татарин.
- Тут судить буду! Эй, Артамошка, ударь сбор! - крикнул атаман
караульному на вышке и уселся на крылечке. На сердце забушевало. Он сжал
кулаки и подумал решительно: "Отстегаю охальника перед всеми казаками!".
Над Искером раздался сполох, и сразу все ожило, забурлило. На площадь
бежали казаки, сотники. На краю майдана робко жались татары.
Ермак спросил жалобщика:
- Одна дочь?
- Зачем одна? Три всих...
Звон смолк, на улочке, впадающей в площадь, зашумели.
- Идут! - закричали казаки.
Ермак встал на ступеньку, зорко оглядел толпу. Солнце золотым потоком
заливало площадь, тыны. Хорошо дышалось! Атаман положил крепкую руку на
рукоять меча и ждал.
К войсковой избе вышли трое, за ними, любопытствуя, засуетился народ.
Впереди, подняв горделиво голову, легкой поступью шел черномазый, ловкий
казак Дударек. За руку он вел высокую молодую татарку с длинными косами.
Она двигалась, стыдливо потупив глаза. За ними вышагивал громоздкий Ильин.
Рядом с Ермаком вырос Брязга. Шумно дыша, он завистливо сказал:
- Ой, гляди, батько, какую девку казак обратал! Ах, черт!
Атаман скосил на казака глаза, досадливо сжал губы: "Все помыслы
полусотника о бабах. Ну и ну..."
- Этот, что ли, обиду тебе учинил? - спросил Ермак медника.
Татарин кивнул головой.
- Ну, озорник, становись! - толкнул Дударька в плечо Ильин. - Держи
ответ.
Казак улыбнулся и вместе с девушкой, словно по уговору, стали перед
атаманом, лицом к лицу. Ермак взглянул на виновников. Дударек не
растерялся перед сумрачным взглядом атамана. Счастливый, сияющимй, он
держался как правый.
- Ах, девка... Боже ты мой, до чего красива! - завздыхал рядом с
атаманом Брязга.
"Что улыбается... Чему радуется?" - изумленно подумал о Дударьке
Ермак, и невольно залюбовался дочкой медника. Белые мелкие зубы, живые,
смородинно-черного цвета глаза сверкали на ее милом загорелом лице.
- Чем он тебя обидел? - громко спросил атаман.
Девушка потрясла головой.
- Ни-ни! - она жарко взглянула на Дударька и прижалась к нему.
- Ишь, шельма, как любит! - крикнул кто-то в толпе. - А очи, очи,
мать моя!..
- Батько! - обратился Дударек к атаману, - дозволь слово сказать!
- Говори!
- Люба она мне, батько, сильно люба! Дозволь жить...
- А время ли казаку любовью забавляться? - незлобливо спросил Ермак.
- Ой, время, самое время, батько! - волнуясь подхватил Дударек. -
Самая пора! Глянь, батько, что робится кругом. Весна! Двадцать пять годков
мне, а ей и двадцати нет. Шел сюда за счастьем и нашел его.
- А чем платить за него будешь? - сказал атаман.
- Доброй жизнью! Пусть сибирская землица обогреет нас, станет родным
куренем.
- Ну, медник, что ты на это скажешь? Не вижу тут блудодейства. Из
века так, - девку клонит к добру сердцу.
- Калым надо! Закон такой: взял - плати! - сердито закричал татарин.
- Батько, где мне, бедному казаку, взять его. За ясырок на Дону не
плотили...
Ермак поднял голову:
- Браты, как будем решать? Накажем Дударька, а может оженим?
- На Дону обычаи известные, батько, - закричали казаки. - За зипунами
бегали, а жен имели! Дозволь Дударьку открыто сотворить донской обычай -
накрыть девку полой и сказать ей вещее слово...
На сердце Ермака вдруг стало тепло и легко. Он подался вперед и
махнул рукой:
- Пусть будет по-вашему, браты! - и, оборотясь к Дударьку, повелел: -
Накрывай полой свое счастье!
Казак не дремал, крепче сжал руку татарки и вместе с ней поклонился
казачьему кругу:
- Дозволь, честное товариство, девку за себя взять? - и легонько
потянул к себе татарку, ласково сказал: - Так будь же моей женой!
- Буду, буду! - поспешно ответила девушка.
Медник кинулся отнимать дочь, но атаман протянул властную руку:
- Стой, погоди, малый! Нельзя гасить счастье. Любовь добрая и честная
досталась твоей дочке, а такое счастье непродажное. Пусть живут! То первая
пара ладит гнездо, от этого земля им станет дороже, милей. Так ли, браты?
- Истинно так, батько! - хором ответили казаки.
- Не бесчестие и не насилие сотворил наш воин, а великую честь
оказали мы тебе, милый. И ты держись за нас. Худо будет тебе, - приходи к
нам.
- Истинно так, батько, пусть приходит! - опять дружно отозвались
казаки.
Ермак поклонился дружине и сошел с крылечка. Строгий и величавый, он
двинулся к высокому валу, с которого открывалось необъятное иртышское
водополье. Широкие разливы золотились над солнцем, стайка уток тянулась к
дальнему лесному озеру. От Сибирки-реки слышлось журчание и плеск. Ермак
задумался, и ветерок донес до него басок старого казака. Кому-то жаловался
он: "И я когда-то, братцы, был женат, но упаси бог от такой женки.
Верблюды перед ней казались ангелами! Эх, лучше бы я тогда женился на
верблюдице..."
Ермак улыбнулся, потом вздохнул. В ушах его звучал, не переставая,
завистливый шепот Богдашки: "Ах, девка! До чего хороша..."
На площади казаки затеяли пляску. Веселый Дударек, выбрасывая ноги,
лихо отбивал русского. Навстречу ему с серьезным лицом, по-деловому
выкидывая колена, в пляске шел тяжелый Ильин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264