Наверное, пойдут туда, накроют молодых людей и отправят на виселицу. Девушка пыта-лась'уверить себя, что отец не называл Мокру, что она ослышалась, но это было слабое утешение, и Иленка снова и снова мысленно возвращалась к одному и тому же:
«Что мне делать, если его возьмут?»
Ответ на этот вопрос представлялся ей не в виде слов, а в виде бездонной черной пропасти, которая должна была ее поглотить. Девушку бросало то в жар, то в холод, хотя она была накрыта теплым одеялом. Сбросив одеяло, Иленка босиком подошла к окну, отворила его и стала прислушиваться. В ночной тиши время от времени раздавался стук палки ночного сторожа, лай собак, кошачье мяуканье. Вдалеке, в турецком квартале, ухал филин... Все это настраивало мысли Иленки на грустный лад, и тем сильнее сжималось сердце, что приходилось обвинять родного отца и мать.
Она отошла от окна, снова легла в постель, укрылась потеплее, закрыла глаза, и, как иногда бывает, ей стали мерещиться какие-то образы. Она увидела лицо Николы,, выступавшее на оранжевом фоне, который постепенно переходил в малиновый, весь усыпанный огненными искрами... Она немного успокоилась, но все же не могла уснуть. В таком состоянии девушка провела остаток ночи.
Лишь только рассвело, Иленка встала, оделась, надела яшмак и фереджию и вышла из комнаты. Чтобы попасть на улицу, надо было пройти либо через гостиную, либо через спальню родителей. Она предпочла отправиться через гостиную, полагая, что в такой ранний час никого там не застанет. Каково же было ее удивление, когда она увидела отца. Хаджи Христо сидел на диване. Около него стоял кофейный поднос с пустой чашкой и наргиле. В одной руке он держал кожаный чубук, в другой четки. Иленка остановилась в дверях, не зная, идти вперед или вернуться. Увидев ее, хаджи Христо спросил:
— Ты уже встала?.. так рано... куда ты собралась? — К Мокре,— отвечала девушка.
— Не ходи туда... Там... бог весть что делается. Иленка хотела было вернуться, но отец остановил ее.
— Подожди,— ласково промолвил он,— сядь возле меня.
— Я-..— начала девушка и замялась.— Меня работа ждет.
— Если ты уйдешь, ей еще дольше ждать придется... Подойти сюда... я хочу поговорить с тобой.
Иленке пришлось повиноваться. Она села рядом с отцом.
— Меня всю ночь терзала мысль о тех несчастьях, которые обрушились на мою голову из-за этих сумасбродов.— Хаджи Христо вздохнул.— Откуда только они взялись? Несчастье наше, что они появились, а появились они потому, что молодые люди стали ездить учиться за границу. Да, нам казалось; что от заграничной науки надо ждать добра, а между тем она оказалась ядом... Об этом я и думал всю ночь и хочу поговорить с тобой, дитя мое, так как и ты отведала этой отравы.
Иленка опустила глаза и только кашлянула.
— Я помню еще те времена,— продолжал хаджи Христо,— когда у нас не было мудрецов. Мы тогда жили спокойно... С турками мы ладили, хотя не читали ни книг, ни газет и не умели болтать по-французски. Просвещение нас сгубило, всех опутало. Я и сам жертвовал на школы, на читальню... да! Но тюрьма и оковы выбили у меня эту дурь из головы. Я теперь больше ни одной парички не дам ни на читальню, ни на школы. Я пойду к паше, поклонюсь ему в ноги и буду просить, чтобы он приказал все книги и газеты сжечь, а всех, кто учился за границей, изгнать из
отечества... Сначала буду говорить об этом на заседании меджлиса, а потом — прямо к паше.
— А люди что скажут?
— А мне какое дело! Всех опутали, и всем надо правду прямо в глаза говорить... Меня ведь тоже с толку сбили, я даже хотел выдать тебя замуж за Стояна, потому что он учился в Бухаресте и одевался а-ла франка!.. Из-за него меня продержали трое суток в тюрьме и, как разбойника, заковали в кандалы. Из-за него я должен был истратить четыреста меджидие, и придется истратить еще восемьсот, чтобы обрести прежнее доверие властей... Вот до чего довел меня. Если б наш дом сгорел, то и тогда я потерпел бы меньше убытку. Подумай, тысяча двести меджидие... И все это он отнял у тебя, потому что в гроб я с собой не возьму ни одной парички, а все оставлю тебе. Но того, что я истратил из-за этого негодяя, я уже тебе не оставлю. Сама скажи: разве это не ужасно? Разве этот мошенник не заслужил, чтобы его жгли раскаленным железом и живьем содрали с него кожу?
— Разве он умышленно вредил тебе? — промолвила Иленка.
— Умышленно или неумышленно — мне от этого не легче. Если он так поступил не со зла, это еще хуже. Если мы друг другу нечаянно вредим, то совершенно ясно, что наше общество поражено страшной болезнью. А от такой болезни необходимо лечиться, и как можно скорее... Вот я и хочу убедить тебя, что ты дурно поступаешь, отказываясь назвать сообщников Стояна.
Он остановился, ожидая ответа дочери, но та молчала.,
— Все они такие же мерзавцы, как и он. Если это дело кончится для них благополучно, они будут нам вредить и дальше.
Все эти речи не произвели никакого впечатления на Иленку.
— Ведь ты любишь отца? — начал хаджи ласковым голосом.
— Ах, отец! —вздохнула Иленка.
— Должно быть, ты больше любишь Стояна,, который и мне и тебе причинил столько зла.
— Я ведь уже говорила об этом матери.
— Ты все еще обижаешься на мать, что она тебя немного побила. Перестань дуться... Мать бьет — добро творит... Ведь речь шла о моей судьбе... За то, что ты не
захотела ответить, я должен был заплатить двести меджидие и еще обязан разузнать имена. Иначе меня опять посадят в тюрьму... Сжалься надо мной!.. Тюрьма убьет меня!..
— Она тебя не убьет,— промолвила Иленка и хотела встать..
— Ну что же, скажешь? — спросил хаджи Христо.
— Я скажу туркам, что только я одна все знаю... Пусть оставят тебя в покое. Я им расскажу, как я всех услала из дому, чтобы никто, кроме меня, не видел заговорщиков и... пусть меня на горячие уголья кладут...
Она сказала это таким решительным тоном, что невозможно было сомневаться в ее готовности перейти от слов к делу.
— Дура ты! Тебя не станут на горячие уголья класть. Тебя отдадут заптиям, чтобы они издевались над тобой... Не забывай, что ты не магометанка и женщина... Твои слова не имеют для турок никакого значения. Не ты за себя отвечаешь, я за тебя в ответе. Хочешь погубить меня — губи!
— Я не хочу губить тебя, отец, но не хочу губить и тех, у кого есть дело, которое священнее и дороже денег.
— Это все мелкота,— презрительно возразил хаджи Христо,— у которой нет ни гроша за душой.
— Станко действительно беден, но у Стояна есть деньги.
Когда Иленка назвала Станко, хаджи только поморщился, но когда она произнесла имя Стояна, он смутился и не знал, что ответить, так как ему было известно, что у банкиров положено отцом Стояна немало денег, и это сыграло известную роль в его желании выдать Иленку за Стояна.
Иленка вернулась в свою комнату, сняла верхнее платье и села за вышивание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
«Что мне делать, если его возьмут?»
Ответ на этот вопрос представлялся ей не в виде слов, а в виде бездонной черной пропасти, которая должна была ее поглотить. Девушку бросало то в жар, то в холод, хотя она была накрыта теплым одеялом. Сбросив одеяло, Иленка босиком подошла к окну, отворила его и стала прислушиваться. В ночной тиши время от времени раздавался стук палки ночного сторожа, лай собак, кошачье мяуканье. Вдалеке, в турецком квартале, ухал филин... Все это настраивало мысли Иленки на грустный лад, и тем сильнее сжималось сердце, что приходилось обвинять родного отца и мать.
Она отошла от окна, снова легла в постель, укрылась потеплее, закрыла глаза, и, как иногда бывает, ей стали мерещиться какие-то образы. Она увидела лицо Николы,, выступавшее на оранжевом фоне, который постепенно переходил в малиновый, весь усыпанный огненными искрами... Она немного успокоилась, но все же не могла уснуть. В таком состоянии девушка провела остаток ночи.
Лишь только рассвело, Иленка встала, оделась, надела яшмак и фереджию и вышла из комнаты. Чтобы попасть на улицу, надо было пройти либо через гостиную, либо через спальню родителей. Она предпочла отправиться через гостиную, полагая, что в такой ранний час никого там не застанет. Каково же было ее удивление, когда она увидела отца. Хаджи Христо сидел на диване. Около него стоял кофейный поднос с пустой чашкой и наргиле. В одной руке он держал кожаный чубук, в другой четки. Иленка остановилась в дверях, не зная, идти вперед или вернуться. Увидев ее, хаджи Христо спросил:
— Ты уже встала?.. так рано... куда ты собралась? — К Мокре,— отвечала девушка.
— Не ходи туда... Там... бог весть что делается. Иленка хотела было вернуться, но отец остановил ее.
— Подожди,— ласково промолвил он,— сядь возле меня.
— Я-..— начала девушка и замялась.— Меня работа ждет.
— Если ты уйдешь, ей еще дольше ждать придется... Подойти сюда... я хочу поговорить с тобой.
Иленке пришлось повиноваться. Она села рядом с отцом.
— Меня всю ночь терзала мысль о тех несчастьях, которые обрушились на мою голову из-за этих сумасбродов.— Хаджи Христо вздохнул.— Откуда только они взялись? Несчастье наше, что они появились, а появились они потому, что молодые люди стали ездить учиться за границу. Да, нам казалось; что от заграничной науки надо ждать добра, а между тем она оказалась ядом... Об этом я и думал всю ночь и хочу поговорить с тобой, дитя мое, так как и ты отведала этой отравы.
Иленка опустила глаза и только кашлянула.
— Я помню еще те времена,— продолжал хаджи Христо,— когда у нас не было мудрецов. Мы тогда жили спокойно... С турками мы ладили, хотя не читали ни книг, ни газет и не умели болтать по-французски. Просвещение нас сгубило, всех опутало. Я и сам жертвовал на школы, на читальню... да! Но тюрьма и оковы выбили у меня эту дурь из головы. Я теперь больше ни одной парички не дам ни на читальню, ни на школы. Я пойду к паше, поклонюсь ему в ноги и буду просить, чтобы он приказал все книги и газеты сжечь, а всех, кто учился за границей, изгнать из
отечества... Сначала буду говорить об этом на заседании меджлиса, а потом — прямо к паше.
— А люди что скажут?
— А мне какое дело! Всех опутали, и всем надо правду прямо в глаза говорить... Меня ведь тоже с толку сбили, я даже хотел выдать тебя замуж за Стояна, потому что он учился в Бухаресте и одевался а-ла франка!.. Из-за него меня продержали трое суток в тюрьме и, как разбойника, заковали в кандалы. Из-за него я должен был истратить четыреста меджидие, и придется истратить еще восемьсот, чтобы обрести прежнее доверие властей... Вот до чего довел меня. Если б наш дом сгорел, то и тогда я потерпел бы меньше убытку. Подумай, тысяча двести меджидие... И все это он отнял у тебя, потому что в гроб я с собой не возьму ни одной парички, а все оставлю тебе. Но того, что я истратил из-за этого негодяя, я уже тебе не оставлю. Сама скажи: разве это не ужасно? Разве этот мошенник не заслужил, чтобы его жгли раскаленным железом и живьем содрали с него кожу?
— Разве он умышленно вредил тебе? — промолвила Иленка.
— Умышленно или неумышленно — мне от этого не легче. Если он так поступил не со зла, это еще хуже. Если мы друг другу нечаянно вредим, то совершенно ясно, что наше общество поражено страшной болезнью. А от такой болезни необходимо лечиться, и как можно скорее... Вот я и хочу убедить тебя, что ты дурно поступаешь, отказываясь назвать сообщников Стояна.
Он остановился, ожидая ответа дочери, но та молчала.,
— Все они такие же мерзавцы, как и он. Если это дело кончится для них благополучно, они будут нам вредить и дальше.
Все эти речи не произвели никакого впечатления на Иленку.
— Ведь ты любишь отца? — начал хаджи ласковым голосом.
— Ах, отец! —вздохнула Иленка.
— Должно быть, ты больше любишь Стояна,, который и мне и тебе причинил столько зла.
— Я ведь уже говорила об этом матери.
— Ты все еще обижаешься на мать, что она тебя немного побила. Перестань дуться... Мать бьет — добро творит... Ведь речь шла о моей судьбе... За то, что ты не
захотела ответить, я должен был заплатить двести меджидие и еще обязан разузнать имена. Иначе меня опять посадят в тюрьму... Сжалься надо мной!.. Тюрьма убьет меня!..
— Она тебя не убьет,— промолвила Иленка и хотела встать..
— Ну что же, скажешь? — спросил хаджи Христо.
— Я скажу туркам, что только я одна все знаю... Пусть оставят тебя в покое. Я им расскажу, как я всех услала из дому, чтобы никто, кроме меня, не видел заговорщиков и... пусть меня на горячие уголья кладут...
Она сказала это таким решительным тоном, что невозможно было сомневаться в ее готовности перейти от слов к делу.
— Дура ты! Тебя не станут на горячие уголья класть. Тебя отдадут заптиям, чтобы они издевались над тобой... Не забывай, что ты не магометанка и женщина... Твои слова не имеют для турок никакого значения. Не ты за себя отвечаешь, я за тебя в ответе. Хочешь погубить меня — губи!
— Я не хочу губить тебя, отец, но не хочу губить и тех, у кого есть дело, которое священнее и дороже денег.
— Это все мелкота,— презрительно возразил хаджи Христо,— у которой нет ни гроша за душой.
— Станко действительно беден, но у Стояна есть деньги.
Когда Иленка назвала Станко, хаджи только поморщился, но когда она произнесла имя Стояна, он смутился и не знал, что ответить, так как ему было известно, что у банкиров положено отцом Стояна немало денег, и это сыграло известную роль в его желании выдать Иленку за Стояна.
Иленка вернулась в свою комнату, сняла верхнее платье и села за вышивание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73