Здесь встретил ее механджи.
— Они хотят есть на дворе,— сказал он. Старуха остановилась и ждала, пока мимо нее не прошел весь отряд. Позади всех шел милязим. Он посмотрел на старуху и, обращаясь к Пето, спросил:
— Что же, у тебя нет ни булки, ни момы?
— Нет, эфенди.
— Ведь ты, джанэм, наверно, женат? — допытывался турок, направляясь к тенистому ореху, росшему возле механы.
— Да, эфенди,— ответил Пето.
— Почему же еду не несет булка?
— Моя старуха нездорова.
Он сделал ударение на слове «старуха», да.вая понять, что жена его не молодая женщина, до которых турки были большие охотники, предпочитая их даже девушкам. Со времени издания Абдул-Меджидом «танзимата» * закон охранял девушек. Следовательно, такому низкому чину, как милязим, небезопасно было покушаться на них. Это могли позволить себе лишь высшие чины, а милязим за такие штуки мог бы поплатиться. Несколько наказаний, устроенных для всеобщего устрашения, обуздали их порывы и заставили быть осторожнее по отношению к девицам. Однако закон этот не распространялся на «булок», которые, по представлению господствующего народа, считались общим достоянием.
Когда милязим и все низамы уселись в тени ореха в кружок, механджи, взяв у старухи столик, поставил его между ними. Старуха принесла завернутую в полотенце лепешку, а механджи — мыло, таз и воду. Турки вымыли руки. Лепешку вручили милязиму, который, разломив ее, положил п'еред каждым низамом по горячему дымящемуся ломтю. Турки, обжигаясь и дуя на пальцы, отламывали по кусочку, скатывали в шарики и глотали. Кто
съел по два, кто по три шарика. Наконец милязим принялся пальцами есть пилав, подав таким образом сигнал своим подчиненным, которые дружно пошли на. приступ миски. Они ели и время от времени запивали водой, передавая кувшин из рук в руки.
Воины султана изрядно подкреплялись во дворе кри-венской механы под тенью ореха. Пето не скупился, хотя отлично знал, что за все это не получит ни единой парички. Хозяйка одного пилава столько наготовила, что семь человек могли наесться до отвала. Но пилавом дело не ограничилось,— следом за ним на столе появились другие, яства: чорба —- кисловатая похлебка со сметаной, в которой плавали куски мяса; за чорбой — соус, приправленный толченым турецким перцем; потом вареные яйца, тоже с турецким перцем; после яиц подали жареную козлятину. Турки расстегнули не только мундиры, но все, что можно было расстегнуть, и медленно, с расстановкой, но усердно поедали эти дары божьи, стараясь дочиста опустошить миски. Задача была нелегкая, но пока еще силы не изменили им, они вздыхали, сопели, кряхтели, но с делом справлялись успешно. Прислуживали им старуха и сам механджи: она уносила и приносила миски, он убирал пустые и ставил на стол полные.
Во время еды на мосту показалось несколько человек. Первым увидел их онбаши. Он осторожно толкнул локтем милязима.
— Смотри,— проговорил он.
- Что?—спросил тот, взглянув на мост,— люди какие-то...
— Уж не комита ли?— шепнул онбаши. — Увидим. Ведь мимо нас пройдут. Вскоре путники приблизились к механе. Их было человек двенадцать мужчин и женщин разного возраста. Трое детей шли сами, двух малюток, завернутых в плахту, несли на руках женщины. Еще три женщины с трудом тащили тюки в грязных попонах, а одна, совсем старая, шла опираясь на длинную палку. Один мужчина погонял осла, а двое других шагали рядом.
— Цыгане,— сказал онбаши.
— Ну, видишь, не комита,— ответил милязим. Цыгане подошли ближе и остановились. Женщины
сняли с себя ношу и положили на землю. Вся группа выстроилась перед турками во фронт, в котором, однако, не было ни порядка, ни стройности. Все цыгане от мала до велика уставились на столик, за которым восседали воины султана.
— Эге?— произнес вопросительно онбаши. Милязим, который в это время обгладывал кость, не
говоря ни слова, швырнул ее цыганам, которые с яростью набросились на добычу. Первым схватил ее ребенок, но одна из женщин вырвала у него кость, тогда в ее руку вцепился мужчина, пытаясь отнять это лакомство. Онбаши бросил вторую кость, один солдат — третью, другой — голову козленка. Началась свалка. Это зрелище очень забавляло турок. Стоило цыганам угомониться, солдаты со смехом бросали им новый кусок, из-за которого вновь начиналась драка. Цыгане и цыганки катались по земле, а турки громко смеялись и подзадоривали их:
— Молодец баба, не сдавайся, держись! Души его... вот так, за горло!
— Ай да мужик! Не поддавайся бабе!
Во время борьбы цыгане валялись на земле и принимали порой неприличные позы. Это доставляло воинам огромное удовольствие. Они смеялись до слез и кричали:
— Здорово!.. еще! еще!
Щедрость их росла. Механджи принес десерт: каймак, халву и рахат-лукум. Каймак, иначе говоря пенку со сметаны, неудобно было бросать, зато халвы и рахат-лукума турки совсем не ели, а все побросали цыганам.
Наконец механджи перестал приносить новые кушанья. Цыгане сбились в кучу, словно ожидая чего-то.
Внимательный наблюдатель легко отгадал бы, что вся эта драка была просто комедией, которую цыгане разыгрывали, чтобы получить объедки с господского стола. Еды не стало, и представление окончилось. Некоторое время спустя к столу подошла старая цыганка и, остановившись перед милязимом, начала что-то бормотать.
— Гм... вижу, старая, тебе еще захотелось,—заметил офицер.
— Подайте, господин... будьте милостивы... Аллах воздаст вам на том свете.
- Разве вы мало получили еды?
— Мне-то, голубчик, ничего не досталось... стара я, вот молодые все отняли... Подайте старухе, а Монляир и Нанкир все запишут, и Припомнят, хотя бы вы сами и позабыли.
— Даром тебе давать, что ли?—спросил один солдат.
— Не даром, миленький, не даром: я такое словцо знаю: что бы ты ни делал — никогда не надорвешься... Я умею болезни всякие заговаривать и гадать умею.
Турки — не охотники до гадания. По их мнению, все, что записано в коране, исполнится, а что не записано, тому не суждено быть. Поэтому милязим весьма равнодушно' слушал цыганку, а потом, указывая на ее товарищей, спросил:
— А музыка у них есть?
— Есть, джанэм,— ответила старуха.
— Э...— Он посмотрел на солдат и предложил: — Не выпить ли ракии?
Онбаши вздохнул, солдаты тоже вздохнули, а один даже громко застонал.
— Так что же?—спрашивал милязим.
— А что ж,— отозвались они.
— Ведь водка не вино,— бормотала цыганка. Пророк запретил правоверным пить вино, но про водку в коране не сказано ни слова.
— Так вот что,— начал милязим.— Механджи подаст нам ракии, а цыгане пусть играют, поют и танцуют... тогда,— прибавил он, заметив, что старуха продолжает стоять,— быть может, и деньги найдутся.
— Хорошо, голубчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— Они хотят есть на дворе,— сказал он. Старуха остановилась и ждала, пока мимо нее не прошел весь отряд. Позади всех шел милязим. Он посмотрел на старуху и, обращаясь к Пето, спросил:
— Что же, у тебя нет ни булки, ни момы?
— Нет, эфенди.
— Ведь ты, джанэм, наверно, женат? — допытывался турок, направляясь к тенистому ореху, росшему возле механы.
— Да, эфенди,— ответил Пето.
— Почему же еду не несет булка?
— Моя старуха нездорова.
Он сделал ударение на слове «старуха», да.вая понять, что жена его не молодая женщина, до которых турки были большие охотники, предпочитая их даже девушкам. Со времени издания Абдул-Меджидом «танзимата» * закон охранял девушек. Следовательно, такому низкому чину, как милязим, небезопасно было покушаться на них. Это могли позволить себе лишь высшие чины, а милязим за такие штуки мог бы поплатиться. Несколько наказаний, устроенных для всеобщего устрашения, обуздали их порывы и заставили быть осторожнее по отношению к девицам. Однако закон этот не распространялся на «булок», которые, по представлению господствующего народа, считались общим достоянием.
Когда милязим и все низамы уселись в тени ореха в кружок, механджи, взяв у старухи столик, поставил его между ними. Старуха принесла завернутую в полотенце лепешку, а механджи — мыло, таз и воду. Турки вымыли руки. Лепешку вручили милязиму, который, разломив ее, положил п'еред каждым низамом по горячему дымящемуся ломтю. Турки, обжигаясь и дуя на пальцы, отламывали по кусочку, скатывали в шарики и глотали. Кто
съел по два, кто по три шарика. Наконец милязим принялся пальцами есть пилав, подав таким образом сигнал своим подчиненным, которые дружно пошли на. приступ миски. Они ели и время от времени запивали водой, передавая кувшин из рук в руки.
Воины султана изрядно подкреплялись во дворе кри-венской механы под тенью ореха. Пето не скупился, хотя отлично знал, что за все это не получит ни единой парички. Хозяйка одного пилава столько наготовила, что семь человек могли наесться до отвала. Но пилавом дело не ограничилось,— следом за ним на столе появились другие, яства: чорба —- кисловатая похлебка со сметаной, в которой плавали куски мяса; за чорбой — соус, приправленный толченым турецким перцем; потом вареные яйца, тоже с турецким перцем; после яиц подали жареную козлятину. Турки расстегнули не только мундиры, но все, что можно было расстегнуть, и медленно, с расстановкой, но усердно поедали эти дары божьи, стараясь дочиста опустошить миски. Задача была нелегкая, но пока еще силы не изменили им, они вздыхали, сопели, кряхтели, но с делом справлялись успешно. Прислуживали им старуха и сам механджи: она уносила и приносила миски, он убирал пустые и ставил на стол полные.
Во время еды на мосту показалось несколько человек. Первым увидел их онбаши. Он осторожно толкнул локтем милязима.
— Смотри,— проговорил он.
- Что?—спросил тот, взглянув на мост,— люди какие-то...
— Уж не комита ли?— шепнул онбаши. — Увидим. Ведь мимо нас пройдут. Вскоре путники приблизились к механе. Их было человек двенадцать мужчин и женщин разного возраста. Трое детей шли сами, двух малюток, завернутых в плахту, несли на руках женщины. Еще три женщины с трудом тащили тюки в грязных попонах, а одна, совсем старая, шла опираясь на длинную палку. Один мужчина погонял осла, а двое других шагали рядом.
— Цыгане,— сказал онбаши.
— Ну, видишь, не комита,— ответил милязим. Цыгане подошли ближе и остановились. Женщины
сняли с себя ношу и положили на землю. Вся группа выстроилась перед турками во фронт, в котором, однако, не было ни порядка, ни стройности. Все цыгане от мала до велика уставились на столик, за которым восседали воины султана.
— Эге?— произнес вопросительно онбаши. Милязим, который в это время обгладывал кость, не
говоря ни слова, швырнул ее цыганам, которые с яростью набросились на добычу. Первым схватил ее ребенок, но одна из женщин вырвала у него кость, тогда в ее руку вцепился мужчина, пытаясь отнять это лакомство. Онбаши бросил вторую кость, один солдат — третью, другой — голову козленка. Началась свалка. Это зрелище очень забавляло турок. Стоило цыганам угомониться, солдаты со смехом бросали им новый кусок, из-за которого вновь начиналась драка. Цыгане и цыганки катались по земле, а турки громко смеялись и подзадоривали их:
— Молодец баба, не сдавайся, держись! Души его... вот так, за горло!
— Ай да мужик! Не поддавайся бабе!
Во время борьбы цыгане валялись на земле и принимали порой неприличные позы. Это доставляло воинам огромное удовольствие. Они смеялись до слез и кричали:
— Здорово!.. еще! еще!
Щедрость их росла. Механджи принес десерт: каймак, халву и рахат-лукум. Каймак, иначе говоря пенку со сметаны, неудобно было бросать, зато халвы и рахат-лукума турки совсем не ели, а все побросали цыганам.
Наконец механджи перестал приносить новые кушанья. Цыгане сбились в кучу, словно ожидая чего-то.
Внимательный наблюдатель легко отгадал бы, что вся эта драка была просто комедией, которую цыгане разыгрывали, чтобы получить объедки с господского стола. Еды не стало, и представление окончилось. Некоторое время спустя к столу подошла старая цыганка и, остановившись перед милязимом, начала что-то бормотать.
— Гм... вижу, старая, тебе еще захотелось,—заметил офицер.
— Подайте, господин... будьте милостивы... Аллах воздаст вам на том свете.
- Разве вы мало получили еды?
— Мне-то, голубчик, ничего не досталось... стара я, вот молодые все отняли... Подайте старухе, а Монляир и Нанкир все запишут, и Припомнят, хотя бы вы сами и позабыли.
— Даром тебе давать, что ли?—спросил один солдат.
— Не даром, миленький, не даром: я такое словцо знаю: что бы ты ни делал — никогда не надорвешься... Я умею болезни всякие заговаривать и гадать умею.
Турки — не охотники до гадания. По их мнению, все, что записано в коране, исполнится, а что не записано, тому не суждено быть. Поэтому милязим весьма равнодушно' слушал цыганку, а потом, указывая на ее товарищей, спросил:
— А музыка у них есть?
— Есть, джанэм,— ответила старуха.
— Э...— Он посмотрел на солдат и предложил: — Не выпить ли ракии?
Онбаши вздохнул, солдаты тоже вздохнули, а один даже громко застонал.
— Так что же?—спрашивал милязим.
— А что ж,— отозвались они.
— Ведь водка не вино,— бормотала цыганка. Пророк запретил правоверным пить вино, но про водку в коране не сказано ни слова.
— Так вот что,— начал милязим.— Механджи подаст нам ракии, а цыгане пусть играют, поют и танцуют... тогда,— прибавил он, заметив, что старуха продолжает стоять,— быть может, и деньги найдутся.
— Хорошо, голубчик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73