Похороны были пышными. Плакальщицы громко рыдали. На крышке гроба несли украшенную цветами и зеленью кутью. Мокра устроила в саду поминальный обед,
на который собралось много гостей. Когда ее утешали, она говорила:
— Вот уже второй из нашей семьи идет к богу с жалобой на наших врагов. Пусть множатся эти жалобы, и тогда тяжба наша наверняка будет разрешена в нашу пользу.
Не все понимали ее слова, но все соглашались с ней. Однако Никола, Стоян, Станко и хаджи Христо вполне поняли ее.
— У тебя большое горе, Мокра,— сказал хаджи.— Все мы сочувствуем тебе, но разве ты хочешь, чтобы и других болгарских матерей постигло такое же несчастье?
— Ах, нет! Я ни одной матери не желаю этого,— ответила старуха, вздыхая.— Но и того нельзя желать, чтобы наша болгарская молодежь прозябала, как прежде, и чтобы своей головой дорожила больше, чем Болгарией... Мои сыновья подали пример... они попытались... Такие вещи не удаются сразу, а опыт учит. Ребенок только тогда выучится обращаться с огнем, когда обожжется. Все об этом знают, однако все обучают детей обращению с огнем.
Так говорила Мокра, угощая гостей, и никто ей не возражал, хотя большинство гостей — купцы, члены городского совета и прочие — в душе не соглашались с ней. «К чему задирать турка, если сила на его стороне»,— думали эти степенные господа. Однако слова Мокры не пропали даром. Гибель двух молодых людей, полных жизни, не только вызывала сочувствие, но заставляла призадуматься. Гости размышляли над причиной смерти этих юношей, и у них появлялось сознание существующей несправедливости. Даже в самых благонамеренных головах зарождался непроизволышй, бессознательный протест против власти, которая до сих пор считалась законной; все это свидетельствовало, что в механизме власти что-то неладно. Однако положительные люди не особенно поддавались увлечениям. Они твердо помнили про свой «эснаф» и предпочитали жить с турками в ладу. Зато молодые люди рассуждали иначе. Происшествие на пристани произвело ошеломляющее впечатление на молодежь, а поминальный обед еще больше усилил его.
— Мокра,— обратился как-то Никола к своей хозяйке,— и я хотел бы послужить своей родине, хотя бы пришлось кончить так, как кончили твои сыновья.
— Что же ты один можешь сделать?
— Я не один,.. В городе найдется много желающих.
— Кто, например?
— Да хоть бы Стоян, а кроме Стояна...
— Гм...— перебила его старуха.— Поговори со Стоя-ном, потолкуйте, посовещайтесь, а я вам скажу, когда настанет время. У меня есть еще один сын, и я должна прежде с ним посоветоваться. Он доктор философии. Хотела бы я знать, на что это может ему пригодиться...
Скоро к старухе явился Стоян и завел с ней такой же разговор. Она и ему ответила так же и советовала быть осторожным.
— У турок,— говорила она,— есть такие молодцы, которые подслушивают и подсматривают. Из-за них и погиб мой Драган.
Мокра с беспокойством ждала возвращения третьего сына. Не станет ли паша к нему придираться? Чтобы выяснить это, она решила отправиться в конак. Паша, по обыкновению, принял ее ласково.
— Что есть, чего нет?
Ответив, как требовал обычай, на приветствие паши, Мокра приступила прямо. к делу.
— Кто на горячем обжегся, на холодное дует,— начала она.— Вот я, паша эфенди, двух сыновей уже потеряла. Скажи мне, убьют ли заптии и третьего моего сына?
— Знаешь ли ты, за что убили твоего старшего сына?
— Знаю, паша эфенди.
— Знаешь ли, за что убили младшего сына?
— Нет, паша эфенди, не знаю.
— Он был членом комитета, который из-за границы хочет управлять Болгарией вместо падишаха.
— Ах! — воскликнула она.
— Ты разве не знала об этом? — В первый раз слышу.
— Вот видишь, а я знал. Я знал, что делается за границей, и знал, когда должен был приехать твой сын. Он сам виноват в своей смерти. Сам глупостей наделал.
— Твоя правда, паша эфенди,— отвечала старуха,— потому я и пришла к тебе. Ты все знаешь, так скажи мне, может ли мой третий сын приехать и спокойно заняться торговлей... Я уже стара, мне тяжело одной...
Было у меня три сына, остался только один...— Мокра заплакала.
— Увидим,— отвечал паша. Он хлопнул в ладоши и велел адъютанту принести какую-то бумагу. Адъютант принес обвязанный шнурком сверток, развязал его и поднес паше. Тот стал просматривать бумаги, потом вынул какой-то листок и начал медленно читать:.
— Петр Зонов... Гейдельберг... Учится... доктор философии, гм... ни в чем не замешан... Доктор философии... гм...
— Что это такое — доктор философии? — спросила Мокра.
— Это значит, что сын твой мудрец. Ладно, пусть себе будет мудрецом, лишь бы не путался не в свои дела,.
— Его заптии не убьют?— наивно спросила старуха,
— Не беспокойся.
— И в тюрьму не посадят?
— Нет.
— Твое слово, паша эфенди, мне дороже тысячи меджидие золотом.
— Я даю тебе слово,— ответил паша. Вернувшись домой, Мокра велела написать сыну, что он может приехать, ничего не опасаясь. Паша, с своей стороны, приказал обыскать его. Через неделю на пароходе приехал молодой человек лет двадцати пяти. Мокра вышла встречать его вместе с Николой. Но поздороваться с ним она смогла только после того, как на таможне тщательно обыскали его вещи и одежду. Для просмотра бумаг и книг Петра из конака был специально командирован чиновник — грек.
Мокра с нетерпением ждала, когда кончится осмотр. Наконец Петр вышел из таможни. Она велела носильщикам нести багаж, а сама поспешила с сыном домой, чтобы там обнять его, поцеловать и поплакать на радостях. — Сын мой, трое вас у меня было... Первые минуты пребывания молодого человека в родительском доме прошли во взаимном излиянии накопившихся чувств. После многолетней разлуки всем хотелось вдоволь наглядеться на Петра. Любовалась им и мать, и сестра, и прислуга. Все находили, что он вырос, возмужал и похорошел. И действительно, это был воспитанный молодой человек, на первый взгляд ничем не примеча-
тельный. Он был черноволос, мужественные черты лица выражали энергию и стойкость. После первых приветственных слов посыпались с обеих сторон короткие, беспорядочные вопросы, и только за столом беседа потекла спокойно. На следующий день, когда Петр отдохнул с дороги, мать спросила его:
— Что же ты, сынок, думаешь?
— О чем, мама?
— О твоих братьях?
— На их долю выпала трудная задача — начинать. Но это неизбежно. Никогда ничего не сделаешь без предварительного испытания.
Мокра не поняла, но чутьем отгадала смысл его слов. Убедившись, что Петр не винит братьев за неудачу, она сказала:
— Теперь ты у меня один остался...
— Так что же, мама! Разве на мне не лежат те же обязанности, что на братьях?
— Сынок мой родной! — воскликнула с умилением старуха.— Благослови и помоги тебе господь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73