Алоизас рассердился на Гертруду, будто и впрямь пристала по дороге и, кривя губы, учит, как усмирить жену. Гипсовое лицо, сорок семь или восемь килограммов веса, с раннего утра до полуночи функционирующий робот...
Вот какая у него жена! Но именно такая пробудила в нем чувство, выжимающее из глаз слезу... Забываешь о себе, даже слезы вытереть забываешь... Пусть катятся... А все-таки ужасен ее бред — какой-то стриптиз подсознания... От безнадежности, от загнанности. Надо бы ей помочь, не дать совсем погибнуть. Помоги, если такой хитрый — руки же связаны! Да, прежде всего освобожу руки. Лучше всего смогу помочь ей, если возьму быка за рога. Там-тарарам, тарарам-там-там! Гм, где же этот бык? Осточертевшее недоразумение с девицами из группы М.? По ошибке не ухвати за хвост кота — поцарапает и убежит. Бык, который мычит и роет копытами землю,— рукопись на твоем столе, не забывай. Конечно, троица наглых лентяек выводит из себя. Непременно уладить: или — или...
— Ах, коллега Алоизас!
Семенящая рядом коллега Ч. осмелилась коснуться его рукава. Вся в белом сверкании — лицо, шапочка, улыбка. Казалось, произносит бессмысленные белые слова и ничем не пахнет: ни потом, ни духами. Ее жизнь за стенами института — поэзия, полная вздохов. Поиски забытых следов, оплакивание найденных и новые разочарования. Разочарования приносят ей и радость — не только боль. Может, потому, что сотканы из тумана и дымки. 'Это взывает к эху — не к живому человеку.
Такая поэзия должна бы нравиться Алоизасу, почему-то он больше не радуется ей.
— Я вам не мешаю, коллега?
— Не имею привычки разговаривать сам с собою.
— Простите, коллега, не могу не спросить. У вас неприятности в группе бедняги М.?
С лица Алоизаса сошла благосклонная улыбка. Губы сжались, брови сдвинулись. Замкнулся, чтобы и щелочки не осталось, куда можно проникнуть. Ч. уже не Ч.— чья-то попытка подкупить сочувствием, потом спеленать и выставить, как чучело.
— Не жалуюсь. У меня все прекрасно.
— Я не утверждаю, что у вас что-то не в порядке. Вы — один из лучших специалистов кафедры, и никто, тем более я, не сомневается, что...— Коллега Ч. разволновалась, однако к белизне не примешалось никаких оттенков. Студенты прозвали ее Я слыхала... Мне показалось...
— Не знаю, что вы слышали, милая коллега. Просто я не собираюсь снижать требований, потакая недобросовестным студентам.
— Не подумайте, что я вас осуждаю! Напротив, восхищаюсь вами как коллегой. Хотела только...
— За все время преподавательской работы я не вывел ни единой оценки, за которую мог бы упрекнуть себя.
— Да-да, совершенно верно.
Именно поэтому...
— Интересно, милая коллега, какой камешек закатали вы в снежок. Смелее!
— Напротив, хочу оградить вас от камней. Видите ли, отдельные неуспевающие студенты — еще не все. Есть побочные, чрезвычайно важные обстоятельства.
— Хотите сказать — покровители, заступники?
— Пока ничего определенного не знаю, однако...
— Это не новость для меня. С самого начала почувствовал, что тут они есть! — Алоизас любовался переливами своего голоса и ее испуганным личиком. Он прямо рос в собственных глазах, отбрасывая прочь подленькую мысль, что предупреждение Ч. вполне может свидетельствовать о набирающей силу черной туче.
— Рада, коллега, что для вас это не новость. Значит, сумеете выкрутиться.
Алоизас с минуту постоял неподвижно, высоко задрав подбородок. Едва удержался, чтобы не поднять указательный палец, словно вещая с кафедры.
— Я веду честную игру. Выкручиваться не собираюсь и ничего не боюсь.
— Простите, коллега,— голубые глазки Ч. печально замерцали.— Именно тому, кто играет честно, и приходится бояться.
— Ерунда! — грубовато отмахнулся Алоизас, будто Ч. виновница всей этой неразберихи в группе М.
— Во-первых, честность не все и не всегда правильно понимают.
— Во-вторых?
— Простите, я напрасно вмешиваюсь. Во-вторых, может случиться так, что за честность придется дорого заплатить.
Почему ее прозвали Молодая симпатичная женщина.
— Не волнуйтесь. Я не из глины. Меня нелегко смять.
— Боюсь, ничем больше не смогу помочь вам.
— Вы уже и так мне помогли, спасибо.
— Я имею в виду дальнейший ход событий. Если недоразумение выплеснется на поверхность.— Наконец-то коллега Ч. покраснела, спрятала пошедшие светлыми пятнами щеки в белом пушистом воротничке.
Ясно, ясно, почему она. Боится потерять жалкий клочок травы — место преподавателя и комнатенку в общежитии, где строчит свои стихи. Грозит ей такая опасность? Скорее всего самовнушение. У страха глаза велики.
— Поступайте, как хотите, коллега.— Алоизас приподнял шляпу.
— Я считала своим долгом предупредить вас. Больше...
— Хватит и этого.
— Понимаю, этого мало.
К сожалению... Я не умею бороться с грубыми, практичными людьми.
— Разве я призываю вас бороться, милая Ч.? Кажется, нет. Если бы рядом рдело не личико милосердной коллеги Ч.— другой сотрудницы или сотрудника,— Алоизас ответил бы резче. Жаль, не видит Лионгина, как он очерчивает шляпой дугу, сопровождая свой твердый ответ. Так поставит он на место каждого, кто посмеет посягнуть на его право оставаться самим собою!
По дороге на факультет его поймал коллега Д. Если не остеречься, его круглое красное лицо может обжечь, как горячий утюг. Все избегают его из-за злополучной привычки чуть ли не бодать собеседника своей раскаленной физиономией. Жар чужих щек и брызги слюны куда как неприятны! Еще неприятнее его пристрастие очертя голову кидаться в водоворот воображаемых событий.
— Молодец, Алоизас! Наслышан, что разворошил ты осиное гнездо. Давно пора. Я всем говорил и говорю. Пора!
— Лично я ничего о гнездах и тому подобном не слыхал.— Алоизас отстранился от навалившегося на него Д., отвернул голову вправо. Тот немедленно тоже подался вправо. Его глазное иблоко было красное от лопнувшего сосудика.
— Скромность украшает человека. Влепил двойки любимчикам деканата! Браво!
— Мало ли кого приходится просить прийти повторно? Пересдадут.— Алоизас отвернул лицо влево, чтобы уклониться от дыхания и брызг слюны. Влево метнулась и короткая красная шея коллеги.
— Кому другому, а мне пыль в глаза не пускай. Ты любимчикам нарочно по кукишу, нарочно! Многим бы хотелось так. Брани, Алоизас!
— Вот как? — Алоизас не находил способа, чтобы увернуться от влажного жаркого дыхания.— Жаль, не знал. Пощадил бы.
Что ты, что ты! Все мы восхищаемся тобою. Я-то самым искренним образом. Не отступай с поля боя! Это было бы позором, страшным позором! — Казалось, глазные сосудики продолжают лопаться от усилий ухватить зрачками больше, чем они способны увидеть.— Не знал разве, что Алдоне И. ставят пятерки независимо от ответа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174
Вот какая у него жена! Но именно такая пробудила в нем чувство, выжимающее из глаз слезу... Забываешь о себе, даже слезы вытереть забываешь... Пусть катятся... А все-таки ужасен ее бред — какой-то стриптиз подсознания... От безнадежности, от загнанности. Надо бы ей помочь, не дать совсем погибнуть. Помоги, если такой хитрый — руки же связаны! Да, прежде всего освобожу руки. Лучше всего смогу помочь ей, если возьму быка за рога. Там-тарарам, тарарам-там-там! Гм, где же этот бык? Осточертевшее недоразумение с девицами из группы М.? По ошибке не ухвати за хвост кота — поцарапает и убежит. Бык, который мычит и роет копытами землю,— рукопись на твоем столе, не забывай. Конечно, троица наглых лентяек выводит из себя. Непременно уладить: или — или...
— Ах, коллега Алоизас!
Семенящая рядом коллега Ч. осмелилась коснуться его рукава. Вся в белом сверкании — лицо, шапочка, улыбка. Казалось, произносит бессмысленные белые слова и ничем не пахнет: ни потом, ни духами. Ее жизнь за стенами института — поэзия, полная вздохов. Поиски забытых следов, оплакивание найденных и новые разочарования. Разочарования приносят ей и радость — не только боль. Может, потому, что сотканы из тумана и дымки. 'Это взывает к эху — не к живому человеку.
Такая поэзия должна бы нравиться Алоизасу, почему-то он больше не радуется ей.
— Я вам не мешаю, коллега?
— Не имею привычки разговаривать сам с собою.
— Простите, коллега, не могу не спросить. У вас неприятности в группе бедняги М.?
С лица Алоизаса сошла благосклонная улыбка. Губы сжались, брови сдвинулись. Замкнулся, чтобы и щелочки не осталось, куда можно проникнуть. Ч. уже не Ч.— чья-то попытка подкупить сочувствием, потом спеленать и выставить, как чучело.
— Не жалуюсь. У меня все прекрасно.
— Я не утверждаю, что у вас что-то не в порядке. Вы — один из лучших специалистов кафедры, и никто, тем более я, не сомневается, что...— Коллега Ч. разволновалась, однако к белизне не примешалось никаких оттенков. Студенты прозвали ее Я слыхала... Мне показалось...
— Не знаю, что вы слышали, милая коллега. Просто я не собираюсь снижать требований, потакая недобросовестным студентам.
— Не подумайте, что я вас осуждаю! Напротив, восхищаюсь вами как коллегой. Хотела только...
— За все время преподавательской работы я не вывел ни единой оценки, за которую мог бы упрекнуть себя.
— Да-да, совершенно верно.
Именно поэтому...
— Интересно, милая коллега, какой камешек закатали вы в снежок. Смелее!
— Напротив, хочу оградить вас от камней. Видите ли, отдельные неуспевающие студенты — еще не все. Есть побочные, чрезвычайно важные обстоятельства.
— Хотите сказать — покровители, заступники?
— Пока ничего определенного не знаю, однако...
— Это не новость для меня. С самого начала почувствовал, что тут они есть! — Алоизас любовался переливами своего голоса и ее испуганным личиком. Он прямо рос в собственных глазах, отбрасывая прочь подленькую мысль, что предупреждение Ч. вполне может свидетельствовать о набирающей силу черной туче.
— Рада, коллега, что для вас это не новость. Значит, сумеете выкрутиться.
Алоизас с минуту постоял неподвижно, высоко задрав подбородок. Едва удержался, чтобы не поднять указательный палец, словно вещая с кафедры.
— Я веду честную игру. Выкручиваться не собираюсь и ничего не боюсь.
— Простите, коллега,— голубые глазки Ч. печально замерцали.— Именно тому, кто играет честно, и приходится бояться.
— Ерунда! — грубовато отмахнулся Алоизас, будто Ч. виновница всей этой неразберихи в группе М.
— Во-первых, честность не все и не всегда правильно понимают.
— Во-вторых?
— Простите, я напрасно вмешиваюсь. Во-вторых, может случиться так, что за честность придется дорого заплатить.
Почему ее прозвали Молодая симпатичная женщина.
— Не волнуйтесь. Я не из глины. Меня нелегко смять.
— Боюсь, ничем больше не смогу помочь вам.
— Вы уже и так мне помогли, спасибо.
— Я имею в виду дальнейший ход событий. Если недоразумение выплеснется на поверхность.— Наконец-то коллега Ч. покраснела, спрятала пошедшие светлыми пятнами щеки в белом пушистом воротничке.
Ясно, ясно, почему она. Боится потерять жалкий клочок травы — место преподавателя и комнатенку в общежитии, где строчит свои стихи. Грозит ей такая опасность? Скорее всего самовнушение. У страха глаза велики.
— Поступайте, как хотите, коллега.— Алоизас приподнял шляпу.
— Я считала своим долгом предупредить вас. Больше...
— Хватит и этого.
— Понимаю, этого мало.
К сожалению... Я не умею бороться с грубыми, практичными людьми.
— Разве я призываю вас бороться, милая Ч.? Кажется, нет. Если бы рядом рдело не личико милосердной коллеги Ч.— другой сотрудницы или сотрудника,— Алоизас ответил бы резче. Жаль, не видит Лионгина, как он очерчивает шляпой дугу, сопровождая свой твердый ответ. Так поставит он на место каждого, кто посмеет посягнуть на его право оставаться самим собою!
По дороге на факультет его поймал коллега Д. Если не остеречься, его круглое красное лицо может обжечь, как горячий утюг. Все избегают его из-за злополучной привычки чуть ли не бодать собеседника своей раскаленной физиономией. Жар чужих щек и брызги слюны куда как неприятны! Еще неприятнее его пристрастие очертя голову кидаться в водоворот воображаемых событий.
— Молодец, Алоизас! Наслышан, что разворошил ты осиное гнездо. Давно пора. Я всем говорил и говорю. Пора!
— Лично я ничего о гнездах и тому подобном не слыхал.— Алоизас отстранился от навалившегося на него Д., отвернул голову вправо. Тот немедленно тоже подался вправо. Его глазное иблоко было красное от лопнувшего сосудика.
— Скромность украшает человека. Влепил двойки любимчикам деканата! Браво!
— Мало ли кого приходится просить прийти повторно? Пересдадут.— Алоизас отвернул лицо влево, чтобы уклониться от дыхания и брызг слюны. Влево метнулась и короткая красная шея коллеги.
— Кому другому, а мне пыль в глаза не пускай. Ты любимчикам нарочно по кукишу, нарочно! Многим бы хотелось так. Брани, Алоизас!
— Вот как? — Алоизас не находил способа, чтобы увернуться от влажного жаркого дыхания.— Жаль, не знал. Пощадил бы.
Что ты, что ты! Все мы восхищаемся тобою. Я-то самым искренним образом. Не отступай с поля боя! Это было бы позором, страшным позором! — Казалось, глазные сосудики продолжают лопаться от усилий ухватить зрачками больше, чем они способны увидеть.— Не знал разве, что Алдоне И. ставят пятерки независимо от ответа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174