Кажется, выдавит улыбку — и пойдет лицо трещинами. Ей-богу, не видывал у нее такого, нет, вру, видел. Не хочется вспоминать где.
— Ладно. Устраивайся как тебе угодно, но возвращайся пораньше. Ночные прогулки могут плохо кончиться! — Во что бы то ни стало надо заставить ее еще дальше отступить от своих принципов, добровольно сойти с которых сама — кто же еще не слыхала про студентку? она обернулась, а над собою...
Нашли в овраге за городом... Трое извращенцев, один несовершеннолетний, бежавший из колонии... Неужели не слышала?
— Говорил кто-то еще в прошлом году.— Лионгина явно тянет время — последние мгновения бездеятельности и расслабленности.
— В прошлом? Думаешь, нету новых фактов? — Действительно в прошлом... Вот ведь неудачный пример привел. Уже который раз подводит в этот вечер память! — А про одну пожилую женщину рассказывают..
— Лучше обрати внимание на пожилую женщину рядом с тобой! — Лионгина отталкивается от стены и, стараясь держаться прямо, поднимает на мужа неживое лицо, кажется, упади она — зазвенит осколками.— К ней приставал на улице пьяный мальчишка. Веришь?
— К тебе? Пьяный? — Этого следовало ожидать, недаром мерещились ему за окном всякие чудища, пусть виднелись там только голые, облитые дождем деревья, обычные деревья.
— Почему бы и не ко мне, если к старухам пристают? Ведь я достаточно старая! — И, вместо ужаса или возмущения, у нее вырывается смех, хохочет так, что затылком стукается о стену, давится, икает и никак не может остановиться, хотя понимает, что хохот ее непристоен, оскорбителен. И еще понимает, что смеется не над тем, как ошарашен был преследователь. Может, все это заслужено - и только? Не могла сразу сказать? И тебе смешно? Алоизас сцепляет пальцы, чтобы руки не сжались в кулаки и не нависли над белым, издевающимся над ним,— безусловно, над ним! — лицом. Когда-то да, не кулаком, но сам покачнулся от удара, ползал в пыли около упавшей, умолял подняться. Может, выдумала этого мальчишку, если хохочет? А если этим, рвущим ей самой грудь, смехом пытается прикрыть нечто более страшное, ударившее душу куда больнее?
Никогда не страдала от выдуманного. Бредила когда-то горами, но они кололи глаза, лезли в окна — тех камней не надо было выдумывать. Все, что происходит сейчас, не в их ли ледяной тени зародилось? Не в глубокой ли бездне? - Нет, надо что-то делать! Надо! Он топчется на месте, так как кухонька величиной с карман. Утереть ей злые слезы? Подать воды? Покликать соседей? Она никого и близко не подпустит — ногтями защитит свое право на дурацкий смех. Кажется, в клочки могут разодрать ее дрожащие растопыренные пальцы. Отправить завтра к врачу? Ведь очевидная истерика, нервный шок. Мелькнувший в голове термин — шок — как-то объясняет происходящее и немного успокаивает. Сейчас все пройдет, должно пройти. Поторопись — и сделаешь из мухи слона. Выставил бы себя на посмещище! Что-то предпринять нужно, но не наобум, а всесторонне обсудив положение, обдумав возможные последствия.
— Ты переутомляешься.— Он поглаживает воздух, не касаясь ее словно успокаивающегося после побоев тела.— Переутомляешься, а я слишком требователен.
Она не отвечает, напуганная своей истерикой,— с опозданием до сознания ее доходят отзвуки мучительного смеха.
— Нервы — бич нашего века.— Банальная фраза ободряет. Глаза Лионгины, заметившие его не осмеливающуюся дотронуться до нее руку, теплеют от благодарности.— У тебя слишком много забот для одного человека. Давай попробуем перераспределить семейные обязанности, а, Лина? И социологи советуют,— Алоизас пытается заинтересовать приходящую в себя Лионгину предложением, в реальность которого и сам не очень верит. Больше всего жаждет он не дополнительных обязанностей, а спокойствия, которое бы не нарушали взрывы болезненного смеха, уличные происшествия и странные визиты,— вновь ощутил запах Алмоне! — Я бы мог сам приносить из ближайшего магазина хлеб, молоко, а?
Лионгина распрямляет уставшую спину. Смех помог изгнать судорожное напряжение из тела. Теперь из него легко было бы вылепить кое-что другое. Получился бы поскребыш, так мало в ней веса. Голова Алоизаса гудит от пустоты — огромной, необъятной.
— И тебе стало бы чуточку полегче. Слышишь, о чем я толкую?
— Слышу, милый.
— И что скажешь?
— Скажу тебе спасибо. Но помощь мне не нужна. Я живучая, сильная, вот увидишь! — Голос зазвучал бодрее, хотя она все еще не решается подняться с табуретки.— Не позволю, чтобы мой муж топтался в очередях.
— Разве мало мужчин в магазинах толчется? Я же вижу.
— Это не мужчины! Мужское дело покупать вино, конфеты и цветы!
Слова не ее — сестрицы Гертруды, до тех пор долбила, пока не вбила в голову, но не сдобрены ли эти слова иронией?
Нет-нет! Лионгина уже возвратилась из странного путешествия, окончательно очнулась, опять стала послушной ему женой. И когда она снова начинает говорить, он узнает уже свои собственные, не кому-то другому принадлежащие слова:
— Когда работаешь над книгой, мысли должны реять в недосягаемых высотах. Кастрюли и тряпки — плохие советчики. Если существует в мире что-то святое, то это прежде всего исписанный лист бумаги. Кстати, я принесла тебе хорошей бумаги.
Фразы его — пошлые, самому ему опостылевшие, но голос ее — неровный, прерывистый. Произносит слова торжественно, выкинув из головы странные свои россказни, и самоуважение Алоизаса постепенно начинает восстанавливаться. Хотел бы почерпнуть еще больше одобрения в ее оттаивающей душе, чтобы начисто забыть мрачный вечер и тверже уверовать в свое призвание,— что это, если не его книга? — однако боится унизиться, умоляя о нежности. Однажды Лионгина уже была свидетельницей его слабости — там, в горах, в тех проклятых горах, когда едва не рухнула только-только начавшаяся совместная их жизнь. Хорошо, что он вовремя взял себя в руки.
— Так или иначе, дорогая, давай договоримся: сегодня ты в последний раз пришла после двенадцати! Слышишь, Лина? Потеряешь здоровье, кто будет виноват? Кого винить?
Тебя — кого же другого! — полоснул он себя по живому и почти понял, почему в этот вечер, как, впрочем, и во многие другие,— не высидел ни строки. Попробуй углубиться в дебри абстракций, поверить в запыленную мудрость цитат, забыв обо всем на свете, если ты вынужден все время, напрягая нервы, следовать мысленно за странным созданием — уже не девочкой, но еще не женщиной,— пока она не закончит свою беготню по нескончаемым муравьиным тропам? Черт знает чем замусориваешь себе душу, ожидая ее. Тиканье часов — никаких иных звуков во всем мире, подергивание секундной стрелки — никакого другого движения. Превращаешься в амебу, унижаешься до ее восприятия мира, и вот уже не существует для тебя Вселенной со всеми великими загадками мироздания, не существует ни бытия, ни эстетики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174
— Ладно. Устраивайся как тебе угодно, но возвращайся пораньше. Ночные прогулки могут плохо кончиться! — Во что бы то ни стало надо заставить ее еще дальше отступить от своих принципов, добровольно сойти с которых сама — кто же еще не слыхала про студентку? она обернулась, а над собою...
Нашли в овраге за городом... Трое извращенцев, один несовершеннолетний, бежавший из колонии... Неужели не слышала?
— Говорил кто-то еще в прошлом году.— Лионгина явно тянет время — последние мгновения бездеятельности и расслабленности.
— В прошлом? Думаешь, нету новых фактов? — Действительно в прошлом... Вот ведь неудачный пример привел. Уже который раз подводит в этот вечер память! — А про одну пожилую женщину рассказывают..
— Лучше обрати внимание на пожилую женщину рядом с тобой! — Лионгина отталкивается от стены и, стараясь держаться прямо, поднимает на мужа неживое лицо, кажется, упади она — зазвенит осколками.— К ней приставал на улице пьяный мальчишка. Веришь?
— К тебе? Пьяный? — Этого следовало ожидать, недаром мерещились ему за окном всякие чудища, пусть виднелись там только голые, облитые дождем деревья, обычные деревья.
— Почему бы и не ко мне, если к старухам пристают? Ведь я достаточно старая! — И, вместо ужаса или возмущения, у нее вырывается смех, хохочет так, что затылком стукается о стену, давится, икает и никак не может остановиться, хотя понимает, что хохот ее непристоен, оскорбителен. И еще понимает, что смеется не над тем, как ошарашен был преследователь. Может, все это заслужено - и только? Не могла сразу сказать? И тебе смешно? Алоизас сцепляет пальцы, чтобы руки не сжались в кулаки и не нависли над белым, издевающимся над ним,— безусловно, над ним! — лицом. Когда-то да, не кулаком, но сам покачнулся от удара, ползал в пыли около упавшей, умолял подняться. Может, выдумала этого мальчишку, если хохочет? А если этим, рвущим ей самой грудь, смехом пытается прикрыть нечто более страшное, ударившее душу куда больнее?
Никогда не страдала от выдуманного. Бредила когда-то горами, но они кололи глаза, лезли в окна — тех камней не надо было выдумывать. Все, что происходит сейчас, не в их ли ледяной тени зародилось? Не в глубокой ли бездне? - Нет, надо что-то делать! Надо! Он топчется на месте, так как кухонька величиной с карман. Утереть ей злые слезы? Подать воды? Покликать соседей? Она никого и близко не подпустит — ногтями защитит свое право на дурацкий смех. Кажется, в клочки могут разодрать ее дрожащие растопыренные пальцы. Отправить завтра к врачу? Ведь очевидная истерика, нервный шок. Мелькнувший в голове термин — шок — как-то объясняет происходящее и немного успокаивает. Сейчас все пройдет, должно пройти. Поторопись — и сделаешь из мухи слона. Выставил бы себя на посмещище! Что-то предпринять нужно, но не наобум, а всесторонне обсудив положение, обдумав возможные последствия.
— Ты переутомляешься.— Он поглаживает воздух, не касаясь ее словно успокаивающегося после побоев тела.— Переутомляешься, а я слишком требователен.
Она не отвечает, напуганная своей истерикой,— с опозданием до сознания ее доходят отзвуки мучительного смеха.
— Нервы — бич нашего века.— Банальная фраза ободряет. Глаза Лионгины, заметившие его не осмеливающуюся дотронуться до нее руку, теплеют от благодарности.— У тебя слишком много забот для одного человека. Давай попробуем перераспределить семейные обязанности, а, Лина? И социологи советуют,— Алоизас пытается заинтересовать приходящую в себя Лионгину предложением, в реальность которого и сам не очень верит. Больше всего жаждет он не дополнительных обязанностей, а спокойствия, которое бы не нарушали взрывы болезненного смеха, уличные происшествия и странные визиты,— вновь ощутил запах Алмоне! — Я бы мог сам приносить из ближайшего магазина хлеб, молоко, а?
Лионгина распрямляет уставшую спину. Смех помог изгнать судорожное напряжение из тела. Теперь из него легко было бы вылепить кое-что другое. Получился бы поскребыш, так мало в ней веса. Голова Алоизаса гудит от пустоты — огромной, необъятной.
— И тебе стало бы чуточку полегче. Слышишь, о чем я толкую?
— Слышу, милый.
— И что скажешь?
— Скажу тебе спасибо. Но помощь мне не нужна. Я живучая, сильная, вот увидишь! — Голос зазвучал бодрее, хотя она все еще не решается подняться с табуретки.— Не позволю, чтобы мой муж топтался в очередях.
— Разве мало мужчин в магазинах толчется? Я же вижу.
— Это не мужчины! Мужское дело покупать вино, конфеты и цветы!
Слова не ее — сестрицы Гертруды, до тех пор долбила, пока не вбила в голову, но не сдобрены ли эти слова иронией?
Нет-нет! Лионгина уже возвратилась из странного путешествия, окончательно очнулась, опять стала послушной ему женой. И когда она снова начинает говорить, он узнает уже свои собственные, не кому-то другому принадлежащие слова:
— Когда работаешь над книгой, мысли должны реять в недосягаемых высотах. Кастрюли и тряпки — плохие советчики. Если существует в мире что-то святое, то это прежде всего исписанный лист бумаги. Кстати, я принесла тебе хорошей бумаги.
Фразы его — пошлые, самому ему опостылевшие, но голос ее — неровный, прерывистый. Произносит слова торжественно, выкинув из головы странные свои россказни, и самоуважение Алоизаса постепенно начинает восстанавливаться. Хотел бы почерпнуть еще больше одобрения в ее оттаивающей душе, чтобы начисто забыть мрачный вечер и тверже уверовать в свое призвание,— что это, если не его книга? — однако боится унизиться, умоляя о нежности. Однажды Лионгина уже была свидетельницей его слабости — там, в горах, в тех проклятых горах, когда едва не рухнула только-только начавшаяся совместная их жизнь. Хорошо, что он вовремя взял себя в руки.
— Так или иначе, дорогая, давай договоримся: сегодня ты в последний раз пришла после двенадцати! Слышишь, Лина? Потеряешь здоровье, кто будет виноват? Кого винить?
Тебя — кого же другого! — полоснул он себя по живому и почти понял, почему в этот вечер, как, впрочем, и во многие другие,— не высидел ни строки. Попробуй углубиться в дебри абстракций, поверить в запыленную мудрость цитат, забыв обо всем на свете, если ты вынужден все время, напрягая нервы, следовать мысленно за странным созданием — уже не девочкой, но еще не женщиной,— пока она не закончит свою беготню по нескончаемым муравьиным тропам? Черт знает чем замусориваешь себе душу, ожидая ее. Тиканье часов — никаких иных звуков во всем мире, подергивание секундной стрелки — никакого другого движения. Превращаешься в амебу, унижаешься до ее восприятия мира, и вот уже не существует для тебя Вселенной со всеми великими загадками мироздания, не существует ни бытия, ни эстетики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174