— От тебя конюшней несет,— только и скажет, бывало, бросая в ванну его пропахшие потом майки и трусы.
— Гимнастикой занимаюсь.— Никаких подробностей не сообщал, хотя об этом молили неспокойные, боящиеся выдать себя глаза сестры.
Приходилось строить догадки, где это околачивается братец до глубокой ночи. Пойти проверить в спортзале?— не простит. Как-то раз вернулся с запухшим глазом — синяк держался долго,— Гертруда впервые подумала, что его могут покалечить, даже убить. Молотят мальчика ужасные кулаки, а она, сумевшая уберечь его от смертельной болезни в куда более тяжкие времена, не в силах сейчас, когда все так легко и просто, защитить брата. Это было больнее, чем конкретное несчастье. Долгое время жила под дамокловым мечом страха. Ждала удара, который собьет с ног и ее саму. Боялась и ждала.
И вот у Алоизаса сотрясение мозга. Но он жив.
Снежок едва не сбил с Алоизаса Губертавичюса шляпу. Хохот, сумятица — спустились с неба первые белые птицы. Тут уж деваться некуда — или лепи свой снежок, или удирай прочь. Нахально смеется девчонка в малиновом беретике. Лижет снежный комок, от нее пышет жаром и здоровьем. Наверно, учится с ленцой, но снежки швыряет метко... Не из той ли злополучной группы? Не вовремя этот М. попал в больницу! Просто чертовщина. Сердце давит скверное предчувствие, прямо хоть отказывайся от этой группы. Отказаться? После столкновений с Алмоне И., Дудроне И. и Алдоной И.? Такой его отказ означал бы полную капитуляцию! Точный интернациональный термин придает ему твердость. Малиновая девочка отшатывается от крепко стиснутых челюстей преподавателя. Разве я так страшен? Если хорошенько подумать, тройка из милости не особенно отличается от двойки. Собери зачетки, нацарапай им по тройке и не порть себе нервы! Увы, нервы — это еще не все. Существует такое понятие, как совесть. И есть предмет, который он преподает: эстетика. Она намертво переплетена с этикой. Компромиссик — оскорбление самому себе. Кроме того, где гарантия, что за одной уступкой не последуют другие? Начнут водить, куда вздумается, как быка, которому в ноздрю вдето кольцо. Похохатывая за спиной, будут показывать друг другу пальцами на укрощенного — вот кому можно безнаказанно наложить в шляпу! Ему — ведущему преподавателю и как-никак ученому? Пишущему книгу — крупную теоретическую работу? Правда, до конца еще далековато, но и как не быть тому, если его на куски рвут? И дома, и в институте. Дудки, не позволит он бездельникам водить себя за нос!
Алоизас сурово поглядывает на летающие снежки, а сам чувствует: не из-за этого он набычился. Кто-то снова собирается ломать ему хребет? И вся история с отметками в злополучной группе М.— только фиговый листок? Невидимками подползают и скалят клыки более крупные неприятности? Снежок, просвистевший мимо уха, заставляет повнимательней приглядеться к возникшей ситуации. Чепуха. Никакой истории нет. Есть три студентки, из кожи вон лезущие, чтобы, не сдавая, получить зачет... Подобных «историй» у каждого преподавателя — пруд пруди! И все-таки неспокойно, словно втихомолку окружают таинственные враги. В памяти выстраиваются лица товарищей по кафедре, всплывают физиономии начальства и совсем неожиданно — невзрачная фигурка бывшего коллеги Н. У этого неврастеника Шеейхе — разоблачить порядочного человека и хорошего руководителя Эугениюса Э. Алоизас не забыл, как Эугениюс помог ему после той катастрофы в горах.
Да-да, катастрофы! Это была ужасающая катастрофа, хотя погибших не хоронили. Все потерпевшие остались живы. Лишь в старину трагедии оканчивались кровью... Вот кто сумел бы трезво оценить ситуацию — Гертруда! Ответственный работник, десятки подчиненных. Не какое-то заштатное учрежденьице — большое министерство. Пока он колеблется — пойти или не пойти, а если и пойти, то к кому?— остановилось такси, высадило пассажиров.
— Скорее, план горит!— Водитель чуть не втаскивает внутрь нерешительно топчущегося Алоизаса.
Старый опытный волк ловко вертит баранку и клянет светофоры, пешеходов, снег. Ишь, обрадовались — белый пух с неба посыпался! Одумаются, когда аварии да травмы посыплются, самая страда у врачей начнется. Шоферам горе — по такой каше тормози не тормози! Алоизас не прислушивается, думает свое: значит, к Гертруде? Решение не радует. Ему невдомек поначалу, что пешим ходом до министерства — три квартала, а водитель выкрутит километровую петлю. Впрочем, пешком к Гертруде неудобно, И в полинявшей шляпе, в нечищеных ботинках неловко ей показаться. Шляпа у меня новенькая и ботинки выходные. Все в полном порядке, за исключением самого визита, который мне и не снился, а ей и подавно. Надо подготовить первую фразу... Поздравляю с. прошедшим днем рождения! Каждый раз, когда приближается эта дата, Алоизас напрашивается в район читать лекции.
— Будьте любезны, остановитесь у цветочного магазина,— вежливо просит он.
— Ну вот,— водитель недоволен.— Говорили — министерство.
— В министерство потом.
— Можно,— без особой радости соглашается водитель.— Только ничем вы в цветочном не разживетесь.
Действительно, три магазина объехали — нигде цветов нет. Есть вазоны — на театральных подмостках ставить, в живые руки — нужны получше.
— Махнем на базарчик!— водителю становится жалко клиента.— Там цветов навалом. Как летом.
И впрямь: под зонтиками, под плексигласовыми колпаками, под стеклом — кучи гвоздик и роз. Как прекрасен их багрец, когда все вокруг засыпано свежим снегом. На радостях, что наконец-то есть цветы, Алоизас, не торгуясь, ухватывает три роскошных гвоздики.
— И куда теперь?— Водитель уже явно нервничает.— Мне давно пора быть на вокзале. Одного, понимаешь, человека встретить.
У тестя в деревне гостил. Обещал свежей кровяной колбаски. В министерство?
— В министерство,— кивает Алоизас, и в то же время мгновенно колет мысль: каким же провинциалом буду выглядеть с цветами в министерских коридорах, а тем паче в величественном кабинете Гертруды!
Еще через минуту, когда такси, мигнув поворотником, скрылось в замети мокрого снега, Алоизас уже совсем расстроен: откуда явилась эта дурацкая затея — искать утешения у Гертруды, пропахшей официальными бумагами в казенных стенах? Приход брата нисколько ее не смутит, но удивит изрядно: не баловал Алоизас сестру посещениями. Удивление или какое-то более нежное чувство не помешает ей вцепиться в его сомнения, кислый тон, в эту дурацкую историю, которая, право слово, ничего особенного из себя не представляет — так, несколько случайных совпадений. Изо всех сил вцепится, как тогда, когда на ватных ногах, держась за стены, живой, но с туманом нокаута в глазах приплелся он домой. Изрядно нанервничалась она тогда — не с той ли поры вытянулась и застыла ее верхняя губа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174