Сдаюсь, сдаюсь. Безоговорочная капитуляция! Смею надеяться — раскаиваться не придется. О таком восхитительном плене не мог мечтать сам Александр Македонский!
Ерничая, с поднятыми руками навстречу им шел высокий, крупный брюнет. Его стройную фигуру делала еще выше встрепанная, чуть ли не дыбом вставшая и подрагивающая в такт шагам шевелюра, некогда черная, а ныне неровно поседевшая, словно забрызганная краской неопределенного цвета. По облысевшему клиньями лбу вились глубокие морщины, такие же морщины, но еще глубже, отделяли щеки от торчащего дугой носа — костистого, с крупными ноздрями, небритая верхняя губа успела посинеть от рвущейся наружу щетины, как, впрочем, и шея, словно обмотанная тонким темно-синим шарфиком. Из-за этого заливающего лицо потемнения казались горящими мясистые губы, белейшие зубы ослепительно блестели, а темные глаза сверкали, будто освещенные изнутри, и с энтузиазмом стремились вобрать в себя как можно больше: обеих женщин, их намерения, их, среди ночи извлеченных из постелей, настроение, и тем самым — перспективу своих гастролей.
Он глотал все подряд, не отсеивая впечатлений.
— Мы так волновались из-за вас, маэстро! Где вы пропадали? — защебетала медовым голоском Аудроне. Стало ясно, что новый знакомец ее очаровал. Лионгина мрачно молчала.
— Этого не удалось установить даже нам, блюстителям порядка! — вставил металлическим голосом худой майор, приглаживая русые волосы. Его окружали милиционеры в фуражках, собирающиеся на патрулирование или уже отдежурившие.
— Даю слово, ничего не скрою от вас, милые дамы, но не все сразу, хорошо? — опустил руки Игерман.
Его молниеносный взгляд, многое примечающий и тут же разбрасывающий, свидетельствовал о бесконечной вере в себя, в свое мужское обаяние, которое сквозило вопреки слишком театральным жестам, из крупной, однако сохранившей гибкость фигуры, из отменно пошитого дорогого костюма, нисколько не помятого после ночных скитаний. Неуемные, уже протянутые к ним руки — чтобы похвастать блеском тяжелых колец с драгоценными камнями? — словно изъеденные химикатами или огнем, были грубы, в красных пятнах, но не разрушали благоприятного впечатления, сотканного из броских, несколько вульгарных жестов и врожденной элегантности.
— Получайте своего гастролера в целости и сохранности. Акта передачи составлять не будем, не так ли? — пошутил майор, спеша закончить приключение и уже тревожась по поводу мрачного молчания коммерческого директора Гастроль-бюро.
— А, понимаю! — Ральф Игерман покрутил на пальцах одно кольцо, другое, явно любуясь мерцанием камней.— Не из-за этих ли камешков охраняла меня милиция? Едва постучался, инвентаризовали кольца и больше меня не отпустили, дабы злодеи на улице не зарезали... Как же я тогда остался жив в Марселе?
— Вы гастролировали в Европе? — Аудроне искоса глянула на него,— волнуясь, она всегда начинала слегка косить.
— НЛО, девушка, или летающие тарелочки! Слыхали о таких? Одна из них подхватила меня по дороге из Тюмени. Ее маршрут не лежал прямо на Вильнюс, волей-неволей пришлось поколесить по загранице.
— Шутите, маэстро! А мы так волновались из-за вас,— упрекнула Аудроне. Она была бы еще ласковее к гастролеру, но побаивалась мрачной начальницы.
— Не шучу. Абсолютно не умею шутить и по этой причине — прошу поиметь в виду — до сих пор холост! — Весело сверкнули умные, несколько навыкате глаза Игермана, не потерявшие жадного интереса к окружающему и вместе с тем повидавшие достаточно, чтобы их хозяин знал, что ждет его в каждом новом месте. Поэтому острый взгляд лишь порой посверкивал из теней усталости, наложенных не этой ночью — всей его неспокойной, полной приключений жизнью.
Присутствующие поглядывали на Лионгину, далее молчать было невозможно, не шептаться же тайком с самой собою: он — не он, он — не он? Если и он, то все равно не он, решила она. Если же не он, то все равно он, изменила она решение. В конце концов не так уж это важно после стольких лет, после множества разных событий, похоронивших приключение юных дней.
— Поздравляю вас, товарищ Игерман, с прибытием в наш город... Моя фамилия Губертавичене, я — коммерческий директор Гастрольбюро.
Моя коллега — инспектор Аудроне И. Мы приветствуем вас от имени нашего бюро и от себя лично! — Заговорила официально, чтобы не проскользнула нотка нежности,— этот чужой, немало хлопот доставивший им человек, несмотря на дешевые шуточки, вызывал симпатию.
— Разрешите и мне представиться по протоколу: Ральф Игерман, заслуженный артист Туркменской ССР и Якутской АССР, почетный нефтяник Тюмени! — Гость грациозно поклонился, какая-то частица его — бывшего — проглядывала сквозь шалый блеск глаз, сквозь высокопарную речь и жесты.
— Как же, знаем! Надеюсь, вы закончили свое выступление в милиции, товарищ Игерман? Если закончили...
— Вот где строгость, а все обвиняют в строгости милицию!— рассмеялся майор, его поддержали милиционеры.
— Спасибо за комплимент, товарищ майор, если он предназначен мне! — Лионгина вспыхнула, ей надо было царапнуть кого-то, чтобы перестало сверлить в мозгу: он — не он.
— Что, что? Не обижает ли тут кто-нибудь дам? — принялся вертеться во все стороны Игерман.— Литовский язык звучит необыкновенно, но простите, он так же непонятен, как и разговоры человечков с Ориона, катавших меня на тарелочке.
— Если вы готовы,— Лионгина пропустила мимо ушей его замечание,— то наш инспектор проводит вас в гостиницу. Как вы просили — заказан люкс.
— А вы, сударыня, разве оставляете нас? Вонзаете кинжал в сердце?
Рука в кольцах прижалась к груди — высокой, крепкой, хотя и несколько раздавшейся. Наверно, и сам посмеивается над своим оперным жестом, потому что веселые чертики запрыгали в умных, умоляющих не гневаться глазах.
— Ладно, проводим сообща, товарищ Игерман, чтобы снова не похитила вас Орионекая тарелочка.— Намерение Лионгины немедленно распрощаться расшатали руки гостя, обожженные и в шрамах. Если бы не кольца, не бросились бы в глаза следы ран. Нарочно выставляет на обозрение? Что он делал этими своими граблями? Кормил хищников в зоопарке? Черпал горящий мазут?
— Орионцы никого не похищают, сударыня! — Его шутливо-важный голос посерьезнел.
— Сами же говорили.
— Говорил, что возили, то есть катали. Но я по собственной воле поднялся к ним на борт. Они не применяют насилия.
Это было необыкновенно, поверьте!
— Верю, товарищ Игерман. Сыграно превосходно. Если так же удастся вечером, успех обеспечен.
— Я не клоун.— Печаль озерцами разлилась в глазах.— Читаю классику. Лермонтова. Вы любите Лермонтова? А космические человечки такая же реальность, как.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174
Ерничая, с поднятыми руками навстречу им шел высокий, крупный брюнет. Его стройную фигуру делала еще выше встрепанная, чуть ли не дыбом вставшая и подрагивающая в такт шагам шевелюра, некогда черная, а ныне неровно поседевшая, словно забрызганная краской неопределенного цвета. По облысевшему клиньями лбу вились глубокие морщины, такие же морщины, но еще глубже, отделяли щеки от торчащего дугой носа — костистого, с крупными ноздрями, небритая верхняя губа успела посинеть от рвущейся наружу щетины, как, впрочем, и шея, словно обмотанная тонким темно-синим шарфиком. Из-за этого заливающего лицо потемнения казались горящими мясистые губы, белейшие зубы ослепительно блестели, а темные глаза сверкали, будто освещенные изнутри, и с энтузиазмом стремились вобрать в себя как можно больше: обеих женщин, их намерения, их, среди ночи извлеченных из постелей, настроение, и тем самым — перспективу своих гастролей.
Он глотал все подряд, не отсеивая впечатлений.
— Мы так волновались из-за вас, маэстро! Где вы пропадали? — защебетала медовым голоском Аудроне. Стало ясно, что новый знакомец ее очаровал. Лионгина мрачно молчала.
— Этого не удалось установить даже нам, блюстителям порядка! — вставил металлическим голосом худой майор, приглаживая русые волосы. Его окружали милиционеры в фуражках, собирающиеся на патрулирование или уже отдежурившие.
— Даю слово, ничего не скрою от вас, милые дамы, но не все сразу, хорошо? — опустил руки Игерман.
Его молниеносный взгляд, многое примечающий и тут же разбрасывающий, свидетельствовал о бесконечной вере в себя, в свое мужское обаяние, которое сквозило вопреки слишком театральным жестам, из крупной, однако сохранившей гибкость фигуры, из отменно пошитого дорогого костюма, нисколько не помятого после ночных скитаний. Неуемные, уже протянутые к ним руки — чтобы похвастать блеском тяжелых колец с драгоценными камнями? — словно изъеденные химикатами или огнем, были грубы, в красных пятнах, но не разрушали благоприятного впечатления, сотканного из броских, несколько вульгарных жестов и врожденной элегантности.
— Получайте своего гастролера в целости и сохранности. Акта передачи составлять не будем, не так ли? — пошутил майор, спеша закончить приключение и уже тревожась по поводу мрачного молчания коммерческого директора Гастроль-бюро.
— А, понимаю! — Ральф Игерман покрутил на пальцах одно кольцо, другое, явно любуясь мерцанием камней.— Не из-за этих ли камешков охраняла меня милиция? Едва постучался, инвентаризовали кольца и больше меня не отпустили, дабы злодеи на улице не зарезали... Как же я тогда остался жив в Марселе?
— Вы гастролировали в Европе? — Аудроне искоса глянула на него,— волнуясь, она всегда начинала слегка косить.
— НЛО, девушка, или летающие тарелочки! Слыхали о таких? Одна из них подхватила меня по дороге из Тюмени. Ее маршрут не лежал прямо на Вильнюс, волей-неволей пришлось поколесить по загранице.
— Шутите, маэстро! А мы так волновались из-за вас,— упрекнула Аудроне. Она была бы еще ласковее к гастролеру, но побаивалась мрачной начальницы.
— Не шучу. Абсолютно не умею шутить и по этой причине — прошу поиметь в виду — до сих пор холост! — Весело сверкнули умные, несколько навыкате глаза Игермана, не потерявшие жадного интереса к окружающему и вместе с тем повидавшие достаточно, чтобы их хозяин знал, что ждет его в каждом новом месте. Поэтому острый взгляд лишь порой посверкивал из теней усталости, наложенных не этой ночью — всей его неспокойной, полной приключений жизнью.
Присутствующие поглядывали на Лионгину, далее молчать было невозможно, не шептаться же тайком с самой собою: он — не он, он — не он? Если и он, то все равно не он, решила она. Если же не он, то все равно он, изменила она решение. В конце концов не так уж это важно после стольких лет, после множества разных событий, похоронивших приключение юных дней.
— Поздравляю вас, товарищ Игерман, с прибытием в наш город... Моя фамилия Губертавичене, я — коммерческий директор Гастрольбюро.
Моя коллега — инспектор Аудроне И. Мы приветствуем вас от имени нашего бюро и от себя лично! — Заговорила официально, чтобы не проскользнула нотка нежности,— этот чужой, немало хлопот доставивший им человек, несмотря на дешевые шуточки, вызывал симпатию.
— Разрешите и мне представиться по протоколу: Ральф Игерман, заслуженный артист Туркменской ССР и Якутской АССР, почетный нефтяник Тюмени! — Гость грациозно поклонился, какая-то частица его — бывшего — проглядывала сквозь шалый блеск глаз, сквозь высокопарную речь и жесты.
— Как же, знаем! Надеюсь, вы закончили свое выступление в милиции, товарищ Игерман? Если закончили...
— Вот где строгость, а все обвиняют в строгости милицию!— рассмеялся майор, его поддержали милиционеры.
— Спасибо за комплимент, товарищ майор, если он предназначен мне! — Лионгина вспыхнула, ей надо было царапнуть кого-то, чтобы перестало сверлить в мозгу: он — не он.
— Что, что? Не обижает ли тут кто-нибудь дам? — принялся вертеться во все стороны Игерман.— Литовский язык звучит необыкновенно, но простите, он так же непонятен, как и разговоры человечков с Ориона, катавших меня на тарелочке.
— Если вы готовы,— Лионгина пропустила мимо ушей его замечание,— то наш инспектор проводит вас в гостиницу. Как вы просили — заказан люкс.
— А вы, сударыня, разве оставляете нас? Вонзаете кинжал в сердце?
Рука в кольцах прижалась к груди — высокой, крепкой, хотя и несколько раздавшейся. Наверно, и сам посмеивается над своим оперным жестом, потому что веселые чертики запрыгали в умных, умоляющих не гневаться глазах.
— Ладно, проводим сообща, товарищ Игерман, чтобы снова не похитила вас Орионекая тарелочка.— Намерение Лионгины немедленно распрощаться расшатали руки гостя, обожженные и в шрамах. Если бы не кольца, не бросились бы в глаза следы ран. Нарочно выставляет на обозрение? Что он делал этими своими граблями? Кормил хищников в зоопарке? Черпал горящий мазут?
— Орионцы никого не похищают, сударыня! — Его шутливо-важный голос посерьезнел.
— Сами же говорили.
— Говорил, что возили, то есть катали. Но я по собственной воле поднялся к ним на борт. Они не применяют насилия.
Это было необыкновенно, поверьте!
— Верю, товарищ Игерман. Сыграно превосходно. Если так же удастся вечером, успех обеспечен.
— Я не клоун.— Печаль озерцами разлилась в глазах.— Читаю классику. Лермонтова. Вы любите Лермонтова? А космические человечки такая же реальность, как.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174