Алоизас хотел было поспешно ретироваться, однако его поймало и силой усадило некое проворное существо в брючном костюме. Он не любил девушек в брюках, пусть мода эта стремительно распространялась, завоевывая все больше адептов. Не успел толком рассмотреть кто, а девица уже вклинилась в голову очереди, уже толкалась там среди рослых парней, уже несла на одной тарелочке две чашки кофе, на другой — пирожные.
— Спасибо, коллега,— Алоизас пододвинул в ее сторону кучку монет. Не слишком разумна оппозиция брюкам, когда разбираешься в истории искусств и понимаешь закономерности карусели мод, но что-то мешало ему спокойно воспринимать новинку и тем самым — услугу модницы.
Она проворно сдвинула копейки обратно, какая-то монетка звякнула об пол. Пошарила под столом и добавила в кучку поднятый гривенник.
— Совесть не позволяет питаться за счет студенческой стипендии,— выговорил серьезно, без улыбки.
Существо в брюках тряхнуло химической завивкой. Светло-желтые, словно воск, крупные волны волос еще недавно, вероятно, болтались косичками на худенькой спине.
— Что вы, товарищ преподаватель! Кто нынче на стипендию живет? Ни на стипендию, ни на зарплату.
— Сильно сказано.— Алоизас откашлялся, никак не мог нащупать более игривый тон. На миг показалось, что кто-то вновь сдирает со лба кожу.— К сожалению, в моем лице вы видите именно такого осла. Наверно, вы скорее сказали бы — идиота, но я говорю — осла. Поэтому требую: получите с меня или...
— Что? Встанете и уйдете? — В птичьих глазках мелькнули почтительные огоньки.— Возьму, возьму!
Пейте со спокойной совестью.
— Не заботьтесь о моей совести. Осел — честное животное. Кто исполняет свой долг, не думая о том, как набить брюхо, гот...— Спохватился: слишком высокая нота — мораль читать не собирался, больше всего ценил возможность держаться на равном расстоянии и от праведников и от грешников.
— Не буду отрицать, мои взгляды на жизнь несколько отличаются от ваших.— Студентке явно было что-то нужно от него, он это прекрасно понимал, и она бесстрашно ринулась вперед, полагаясь на свою юность и привлекательность.— Но я собираюсь переметнуться на вашу сторону. Да-да!
Рассмеялась. Не очень искренний, глуховатый смех должен был замаскировать голый расчет.
— Очень уж быстро перевоспитываетесь! — Алоизас откинулся на спинку стула, снова оперся на локти. Разговор заинтересовал откровенностью, пусть побуждала собеседницу не слишком праведная цель. После оцепенения, охватившего его в аудитории, хотелось встряхнуться, поточить язык, нанося и отбивая удары.
— Вы даже не представляете. Мое положение будет куда хуже вашего! — не обиделась, а словно бы обрадовалась девушка.— На вашу зарплату никто не покушается, а моя стипендия висит на волоске.
— Ну-у?
— Удивляетесь? Вы? — Она улыбнулась, как партнеру по игре, прикрывшему свои карты.
— Ваш цветущий вид, модная одежда,— чуть не сказал брюки,— противоречат столь печальному прогнозу.
— Что ж, если это утверждаете вы, постараюсь чувствовать себя спокойнее.
— Почему столь важно, что это говорю я?
— Ах, уважаемый преподаватель,— студентка осмелилась прикоснуться к его локтю своей птичьей лапкой.— Вы же не поставили мне зачета.
— Какие-то чудеса! Мы с вами не знакомы, коллега... э-э, коллега?
— Аудроне И. Из временно переданной вам группы, которую вел бедняга М., попавший в аварию.
— Алмоне И. тоже из вашей группы?
Назвал имя непроизвольно. Алоизас и не собирался об этом спрашивать. Опять почудилось, что со лба сползает кожа, как недавно в аудитории, покрылся легкой испариной. Ну и группа... Чем она еще удивит?
— Мы с ней приятельницы.
Значит, у Алмоне приняли? Ну, тогда подпишите мне, и расстанемся друзьями. Это не означает, что впредь больше не встретимся! — Она одарила его игривой улыбочкой, выпорхнувшей, словно птичка.
— У Алмоне И., как и у вашей милости, уважаемая, стоит двойка. Хотя вы мне и симпатичны, не имею права подписать, пока не исправите.
— Наверное, и вы мне симпатичны, товарищ преподаватель, но разве вам было бы приятно убедиться в этом до того, как поставите мне зачет? — Птичка, вернувшись восвояси, ожидала знака согласия, чтобы снова выпорхнуть. Алоизас окаменел, лоб стал багровым.— Уж не показалось ли вам, что предлагаю себя за отметку? Разве я похожа на такую?
— Нет, на такую не похожи,— едва удержался и не добавил: на еще худшую. Беседа уже не радовала, пусть Аудроне И. реяла ласточкой, то взлетая вверх, то мелькая над самой землей. Алои-заса раздражала собственная неосмотрительность: в девице и на расстоянии нетрудно было угадать пройдоху.
— Алмоне утверждает, что ей вы обязательно поставите зачет.
— И вам — охотно. Хотите, тут же, за столиком? Как будете сдавать: устно, письменно?
— Ой, кофе наш остыл! — Аудроне вскочила из-за столика. Худая, в брючках, все еще, несмотря на свою пронырливость, привлекательная.— Сейчас горяченького принесу!
— Не утруждайтесь, коллега. Боюсь, это не повысит ваших шансов.
— Я не столь наивна, товарищ преподаватель. Но почему бы вам, вместо того чтобы мучиться с тупицей, не устроить себе маленький праздник? — Она опять тряхнула светлой головкой с большими кольцами химической завивки, словно сама удивилась собственному предложению.— Себе. И, конечно, мне. Черкнули бы в зачетке — и обоим подарок!
— Сначала работа, коллега! А уж потом праздник.
— Не сердитесь, эта мудрость устарела. В наши времена все наоборот.— Аудроне уже некуда было отступать, она шла ва-банк, любуясь своей смелостью.— Празднуем и снова празднуем!
— И все на одну стипендию? — Алоизас не собирался открывать диспут, социология — не его область.
— Мы уже толковали об этом, товарищ преподаватель. Вы же не с дерева свалились. У каждого студента, за исключением тех, кто воспитывался в детдоме, есть предки, а предки эти...
— Ин-те-рес-но,— ее наглость лишала его дара речи,— и кто же еще есть у ваших предков?
— Я и еще одна студентка. То бишь — сестрица. И маленький домик в Паланге.— Руки ее очертили другой дом — совсем не маленький.
— Покажите-ка вашу зачетку.
— Подпишете?
Какой вы чудесный!
Алоизас полистал книжечку, руки его задрожали. Опять пятерки. Лишь кое-где четверка. И ни одной тройки. Так же, как у Алмоне, но зачетка поаккуратнее, в целлофановой обложке. Что за ерунда? С каких это пор дифференцированный зачет — непреодолимая преграда для отличников? Посидела бы два-три часа над конспектами — и не надо было бы унижаться.
— Вы любите Палангу? Приезжайте всей семьей. Вас всегда будет ждать свободная комната. Все удобства, в окна сосны стучатся, а пройдешь лесок — море.
— Не люблю моря,— Алоизас закрыл зачетную книжку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174
— Спасибо, коллега,— Алоизас пододвинул в ее сторону кучку монет. Не слишком разумна оппозиция брюкам, когда разбираешься в истории искусств и понимаешь закономерности карусели мод, но что-то мешало ему спокойно воспринимать новинку и тем самым — услугу модницы.
Она проворно сдвинула копейки обратно, какая-то монетка звякнула об пол. Пошарила под столом и добавила в кучку поднятый гривенник.
— Совесть не позволяет питаться за счет студенческой стипендии,— выговорил серьезно, без улыбки.
Существо в брюках тряхнуло химической завивкой. Светло-желтые, словно воск, крупные волны волос еще недавно, вероятно, болтались косичками на худенькой спине.
— Что вы, товарищ преподаватель! Кто нынче на стипендию живет? Ни на стипендию, ни на зарплату.
— Сильно сказано.— Алоизас откашлялся, никак не мог нащупать более игривый тон. На миг показалось, что кто-то вновь сдирает со лба кожу.— К сожалению, в моем лице вы видите именно такого осла. Наверно, вы скорее сказали бы — идиота, но я говорю — осла. Поэтому требую: получите с меня или...
— Что? Встанете и уйдете? — В птичьих глазках мелькнули почтительные огоньки.— Возьму, возьму!
Пейте со спокойной совестью.
— Не заботьтесь о моей совести. Осел — честное животное. Кто исполняет свой долг, не думая о том, как набить брюхо, гот...— Спохватился: слишком высокая нота — мораль читать не собирался, больше всего ценил возможность держаться на равном расстоянии и от праведников и от грешников.
— Не буду отрицать, мои взгляды на жизнь несколько отличаются от ваших.— Студентке явно было что-то нужно от него, он это прекрасно понимал, и она бесстрашно ринулась вперед, полагаясь на свою юность и привлекательность.— Но я собираюсь переметнуться на вашу сторону. Да-да!
Рассмеялась. Не очень искренний, глуховатый смех должен был замаскировать голый расчет.
— Очень уж быстро перевоспитываетесь! — Алоизас откинулся на спинку стула, снова оперся на локти. Разговор заинтересовал откровенностью, пусть побуждала собеседницу не слишком праведная цель. После оцепенения, охватившего его в аудитории, хотелось встряхнуться, поточить язык, нанося и отбивая удары.
— Вы даже не представляете. Мое положение будет куда хуже вашего! — не обиделась, а словно бы обрадовалась девушка.— На вашу зарплату никто не покушается, а моя стипендия висит на волоске.
— Ну-у?
— Удивляетесь? Вы? — Она улыбнулась, как партнеру по игре, прикрывшему свои карты.
— Ваш цветущий вид, модная одежда,— чуть не сказал брюки,— противоречат столь печальному прогнозу.
— Что ж, если это утверждаете вы, постараюсь чувствовать себя спокойнее.
— Почему столь важно, что это говорю я?
— Ах, уважаемый преподаватель,— студентка осмелилась прикоснуться к его локтю своей птичьей лапкой.— Вы же не поставили мне зачета.
— Какие-то чудеса! Мы с вами не знакомы, коллега... э-э, коллега?
— Аудроне И. Из временно переданной вам группы, которую вел бедняга М., попавший в аварию.
— Алмоне И. тоже из вашей группы?
Назвал имя непроизвольно. Алоизас и не собирался об этом спрашивать. Опять почудилось, что со лба сползает кожа, как недавно в аудитории, покрылся легкой испариной. Ну и группа... Чем она еще удивит?
— Мы с ней приятельницы.
Значит, у Алмоне приняли? Ну, тогда подпишите мне, и расстанемся друзьями. Это не означает, что впредь больше не встретимся! — Она одарила его игривой улыбочкой, выпорхнувшей, словно птичка.
— У Алмоне И., как и у вашей милости, уважаемая, стоит двойка. Хотя вы мне и симпатичны, не имею права подписать, пока не исправите.
— Наверное, и вы мне симпатичны, товарищ преподаватель, но разве вам было бы приятно убедиться в этом до того, как поставите мне зачет? — Птичка, вернувшись восвояси, ожидала знака согласия, чтобы снова выпорхнуть. Алоизас окаменел, лоб стал багровым.— Уж не показалось ли вам, что предлагаю себя за отметку? Разве я похожа на такую?
— Нет, на такую не похожи,— едва удержался и не добавил: на еще худшую. Беседа уже не радовала, пусть Аудроне И. реяла ласточкой, то взлетая вверх, то мелькая над самой землей. Алои-заса раздражала собственная неосмотрительность: в девице и на расстоянии нетрудно было угадать пройдоху.
— Алмоне утверждает, что ей вы обязательно поставите зачет.
— И вам — охотно. Хотите, тут же, за столиком? Как будете сдавать: устно, письменно?
— Ой, кофе наш остыл! — Аудроне вскочила из-за столика. Худая, в брючках, все еще, несмотря на свою пронырливость, привлекательная.— Сейчас горяченького принесу!
— Не утруждайтесь, коллега. Боюсь, это не повысит ваших шансов.
— Я не столь наивна, товарищ преподаватель. Но почему бы вам, вместо того чтобы мучиться с тупицей, не устроить себе маленький праздник? — Она опять тряхнула светлой головкой с большими кольцами химической завивки, словно сама удивилась собственному предложению.— Себе. И, конечно, мне. Черкнули бы в зачетке — и обоим подарок!
— Сначала работа, коллега! А уж потом праздник.
— Не сердитесь, эта мудрость устарела. В наши времена все наоборот.— Аудроне уже некуда было отступать, она шла ва-банк, любуясь своей смелостью.— Празднуем и снова празднуем!
— И все на одну стипендию? — Алоизас не собирался открывать диспут, социология — не его область.
— Мы уже толковали об этом, товарищ преподаватель. Вы же не с дерева свалились. У каждого студента, за исключением тех, кто воспитывался в детдоме, есть предки, а предки эти...
— Ин-те-рес-но,— ее наглость лишала его дара речи,— и кто же еще есть у ваших предков?
— Я и еще одна студентка. То бишь — сестрица. И маленький домик в Паланге.— Руки ее очертили другой дом — совсем не маленький.
— Покажите-ка вашу зачетку.
— Подпишете?
Какой вы чудесный!
Алоизас полистал книжечку, руки его задрожали. Опять пятерки. Лишь кое-где четверка. И ни одной тройки. Так же, как у Алмоне, но зачетка поаккуратнее, в целлофановой обложке. Что за ерунда? С каких это пор дифференцированный зачет — непреодолимая преграда для отличников? Посидела бы два-три часа над конспектами — и не надо было бы унижаться.
— Вы любите Палангу? Приезжайте всей семьей. Вас всегда будет ждать свободная комната. Все удобства, в окна сосны стучатся, а пройдешь лесок — море.
— Не люблю моря,— Алоизас закрыл зачетную книжку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174